Ольга Лаврова - Свидетель Страница 2

- Врешь. Ты его ударил. Назвал дохляком и ударил.

* * *

Так завелось это дело, фабулой своей похожее на сотни других. Но ему сопутствовали два особых обстоятельства, первое из которых переместило ординарную папочку на Петровку.

Заключалось оно в том, что арестованный Платонов оказался рабочим кладбищенской мастерской. На следователя и начальника райотдела милиции начали массированно давить. Их осаждали вдовы - заказчицы престижных памятников; вдовы, дети и даже внуки - владельцы памятников, стоявших рядом (из солидарности); самые неожиданные высокопоставленные или тайновластные лица; наконец, кладбищенское руководство, разъезжавшее на сияющих "Волгах".

Когда начальнику райотдела пригрозили учинить разгром на могилах его стариков (на том же кладбище похороненных), он впал в малодушие. И дело, вероятно, закрыли бы "за малозначительностью" или еще с какой благовидной формулировкой, но из больницы сообщили об ухудшении состояния потерпевшего. Теперь статья обвинения звучала сурово: "тяжкие телесные повреждения".

И начальник райотдела упросил Скопина принять дело в свое производство, а перед защитниками Платонова притворно разводил руками: дескать, рад бы, да начальство вдруг забрало в приказном порядке.

Вторым - менее необычным, правда, - обстоятельством была неуверенность в единственном свидетеле по фамилии Власов.

Вообще подкуп или угрозы, а то и слезные просьбы родственников нередко заставляют людей менять показания в пользу обвиняемых. Нечего и говорить, какая это язва для правосудия. Но Власов, по осторожному отзыву районного следователя, повел себя "немножко чудно" с самого начала, еще до всей вакханалии вокруг Платонова.

Потому-то дело и досталось Знаменскому.

- Не взыщите, Пал Палыч, что подсовываю элементарную историю, - заметил при этом Скопин, - но она по вас скроена. Боязливостью не страдаете. Тут у вас не липко, - он потер ладонь о ладонь. - И умеете взбадривать человеческую совесть. Так что, надеюсь, убережете драгоценного свидетеля до суда. А то срам мне будет перед районом.

"Позолотил пилюлю старик. Надо скоренько развязаться с этой мурой, пусть уж лучше другие дела подождут".

* * *

Телосложение Платонова выглядело боксерским только до пояса; ниже было рыхловато, и он неспокойно ерзал на привинченной к полу табуретке в тюремном следственном кабинете. Табуреточка не отличалась мягкостью и размерами, мало-мальски солидный зад на ней целиком не помещался. Однако не шезлонг же сюда ставить. Это одна из первых необходимых подследственному привычек умение долго и смирно сидеть на такой вот табуреточке. Платонов еще не привык. И привыкать не собирался.

- Вот увидите, я от вас отобьюсь, майор! - хвастливо встретил он Знаменского.

- Лучше называйте меня "гражданин майор" или "гражданин следователь".

- Если вам больше нравится... - нагло осклабился Платонов.

- Просто чтобы соответствовало ситуации, поскольку я работаю в Министерстве внутренних дел. А вы, если не ошибаюсь, на кладбище? (С наглым по-наглому).

Платонов спесиво фыркнул:

- Я бы сказал, на стыке сферы обслуживания и искусства.

- А точнее, изготовляете памятники. Гуманная профессия.

- А что? Вытесываю модные надгробные плиты. Развивает и физически и философски. "Неправда, друг не умирает, лишь рядом быть перестает!" и тому подобное... Про нас, говорят, даже роман есть: "Черный обелиск". Случайно не читали?

- Случайно читал. Мне не показалось, что это про вас.

- Зато из-за этих обелисков знакомства иногда заводятся - ого-го. Как начнет у вас телефончик трезвонить. Ха-ха. Еще извинитесь!

- Чудно, что за вас горой стоят. Ничей вы не зять, не племянник. Почему начальство землю роет?

- А из принципа. Не тронь наших! Погребальная служба великую силу имеет! Похоронить - это вам не родить, гражданин следователь. Хлебнете вы со мной кучу неприятностей, тем и кончится.

- Поживем - увидим. Давайте к делу. Вы знакомы с показаниями свидетеля Власова? Вы их подтверждаете?

- Это длинный, что ли?

- Не знаю, какого он роста, но он видел, как вы били потерпевшего.

- Врет, требую очную ставку!

- Зачем ему врать?

- Девчонка понравилась, вот он ей и подыгрывает.

- Неубедительно, гражданин Платонов.

- А я точно говорю, он на нее облизывался. "Красивая девушка" - это он сказал лично мне.

- Значит, на месте происшествия Власов присутствовал. Причем еще до того, как вас задержали. Не отрицаете?

- Ну, не отрицаю. Делов-то!

- И правильно делаете - земетен философский склад ума. Но раз Власов там был, то мог видеть весь разворот событий.

- Разворот!.. Мало ль, что он натреплет! Он говорит, что я ударил, а я могу сказать, что он. А? Два стоят, один лежит, кому верить? Вдруг я сейчас на него заявлю?

- Вы забыли о потерпевшем, который вряд ли вас спутает. Да и продавщица табачного ларька утверждает, что Власов спокойно наблюдал за происходящим.

Платонов, уличенный в глупости, разозлился на ларечницу, которая раньше в свидетелях не фигурировала:

- Ну что людям надо!..

- К делу, Платонов, к делу. Мы с вами топчемся на месте.

- Не бил я этого сопляка, чтоб он сдох! Пощупал у него отвороты пиджака, говорю: "На свидание с модерной девочкой в таком костюме..." Может, он не перенес критики? Хлоп, и в обморок. Кругом нервные все пошли. Вот у нас на кладбище спокойно, а в город выйдешь - как будто все от психиатра бегут...

- Гражданин Платонов, закон признает за вами широкое право на защиту, но зачем уж вовсе чепуху городить?

- А вы не все в протокол пишите, - назидательно посоветовал тот. - Чего поприличней. К примеру, так: "Он первый с кулаками полез, я говорю: "Мальчик, осторожней, у меня рука тяжелая". Тут он - задний ход и брякнулся сам. Я его и пальцем не тронул. Видно, со страху ножка подвернулась". И совсем другая картина получится. А вам-то не все ли равно?

Подобным манером они побеседовали еще минут пятнадцать, пока Пал Палычу не опротивело смотреть, как допрашиваемый перемещается с ягодицы на ягодицу. Платонов был ему уже ясней ясного. Да и времени не оставалось: через полтора часа они с Зиночкой должны попасть к Саше в госпиталь.

* * *

В дни этих посещений Знаменский всегда испытывал душевный подъем.

Без малого месяц провалялся Томин сначала в Еловске, потом (когда разрешили перевезти) в ведомственной московской больнице и теперь быстро шел на поправку.

А первая неделя была ужасна. Тяжелая рана, критическая потеря крови, осложнения, скачки температуры... Увидя друга на следующий день после несчастья (Скопина вызвали на совещание, Знаменский оставил для него рапорт-прошение и умчался в Еловск), Пал Палыч по-настоящему уразумел и перестрадал смысл слов "жизнь висит на волоске".

Полтора суток провел Знаменский в больнице, и четыре раза при нем волосок истончался до паутинки. Врачи изъяснялись похоронным шепотом. Медицинские сестры передвигались на цыпочках, спрашивали в дверях: "Еще дышит?", "Еще жив?". И это "еще" вползало в уши угрожающим змеиным шипом.

Скопин достал Пал Палыча междугородным телефонным звонком, обстоятельно расспросил, выяснил, что дефицитных лекарств не требуется, что Томин под капельницей без сознания, а Знаменский просто мучается у его одра или в коридоре.

- В таком случае попрошу вас вернуться, у меня запасных игроков нет.

- Я жду, что приедет мать, Вадим Александрович!

- Матери даже не сообщили.

- Почему?!

- Гриппует. Ее все равно не допустят к раненому. Но Кибрит обещали короткий отпуск за свой счет. И родственники в Киеве извещены. Жду вас.

Пал Палыч стиснул зубы и пошел к Томину прощаться.

- Саша, держись! - заклинательно произнес он над землистым лицом. - Не сдавайся. Ты никогда не сдавался. Скоро Зиночка приедет. Ты всем нужен. Ты на этом свете очень нужен!

Тут подняла голову женщина в белом халате и шапочке, сидевшая возле кровати... и Пал Палыч узнал Багрову. Только сейчас он сообразил, что она постоянно находилась здесь и держала Томина за руку. Знаменский принимал ее за сестру, которая следит за пульсом, хотя мог бы догадаться, что этой цели служат точные медицинские приборы, установленные и в ногах и в изголовье.

- Здравствуйте, - тихонько проронила Багрова.

- Здравствуйте, - так же ответил Пал Палыч, как-то сразу все про нее поняв. - Совсем не отходите?

Она застенчиво улыбнулась.

- Говорят, ему без меня хуже.

- Просто держите за руку?

- Нет... я с ним разговариваю. Иногда шепчу на ухо. Стихи читаю... По-моему, он любит сказки - судя по кардиограмме...

- Считаете, слышит? Без сознания?

- Есть еще подсознание. Вы ведь тоже ему говорили...

- Он выживет! - пообещал ей Пал Палыч.

- Ну конечно! - твердо обнадежила она Знаменского.

И тот уехал с отрадным ощущением, что не бросает друга одного...

Теперь Томин долечивался в госпитале, и тут бразды правления забрала Тамара Георгиевна. Задним числом потрясенная случившимся, она готова была бы хоть год держать сына в госпитальных стенах и преувеличивала болезненность его состояния. Томин, естественно, рвался на волю. И на работу.