Жорж Сименон - Семь крестиков в записной книжке инспектора Лекера Страница 2

Еще будут поступать новые сведения об украденных машинах. Будут обнаружены по меньшей мере два-три трупа замерзших пьяниц.

- Алло! Сен-Жервэ?

Его Париж - совсем особый Париж. Он примечателен не Эйфелевой башней, Оперой и Лувром, а мрачными административными зданиями с полицейской машиной, стоящей у синего фонаря, и полицейскими мотоциклами у стены.

- Шеф уверен, - разглагольствовал Жанвье, - что этот тип что-нибудь да натворит нынче ночью. Такие ночи как раз для людей этого сорта. Праздники их всегда возбуждают.

Имени никто не называл, оно было не известно. Нельзя было даже сказать "человек в светлом пальто" или "человек в серой шляпе" - никто его не видел. Некоторые газеты называли его "господин Воскресный", ибо несколько убийств было совершено в воскресенье, но потом последовало еще пять убийств в разные дни недели, примерно одно в неделю.

- Значит, ты дежуришь из-за него?

По той же причине усилили ночное дежурство по всему Парижу, а для полицейских и инспекторов это значило лишние часы работы.

- Вот увидите, - сказал Соммер, - когда его наконец поймают, снова окажется, что это какой-нибудь псих.

- Псих, который убивает, - вздохнул Жанвье, потягивая кофе. - Гляди-ка, зажглась лампочка.

- Алло! Берси? Машина вышла. Как?.. Минуточку. Утопленник?

Лекер, видимо, не колебался, в какую графу занести крестик. У него была графа для повесившихся, графа для тех, кто за отсутствием оружия выкинулся из окна.

Была и графа для утопленников, для застрелившихся, для...

- Послушайте только! Знаете, что проделал один парень на Аустерлицком мосту? Кто из вас только что говорил о психах? Так вот, этот парень привязал к ногам камень, влез с веревкой на шее на перила и выстрелил себе в висок.

Но и для таких случаев у него в книжке отведена была графа под рубрикой "неврастеники".

Настал час, когда те, что не встречали сочельник, шли к утренней мессе... Шли они, уткнувшись носом в воротник, глубоко засунув руки в карманы пальто, съежившись под порывами ветра, поднимавшего ледяную пыль с тротуаров. То был также час, когда дети, просыпаясь, зажигали свет и в одних рубашонках босиком бросались к волшебному деревцу.

- Будь наш парень действительно психом, как утверждает судебно-медицинский эксперт, он убивал бы всех одним и тем же способом ножом, или из револьвера, или еще как-нибудь.

- Каким оружием пользовался он в последний раз?

- Молотком.

- А до этого?

- Кинжалом.

- Где же доказательства, что это один и тот же?

- Прежде всего, в том, что восемь преступлении были совершены почти одно за другим. Было бы просто удивительно, если бы в Париже вдруг объявилось восемь новых убийц.

Чувствовалось, что инспектор Жанвье наслышался в Сыскной полиции немало разговоров про этого убийцу.

- К тому же во всех этих убийствах есть что-то общее. Жертвой всегда является человек одинокий, молодой или старый, но всегда одинокий. Люди без семьи, без друзей.

Соммер бросил многозначительный взгляд на Лекера, которому не мог простить, что тот холост, а главное, бездетен. Сам он имел пятеро детей, и жена еще ждала шестого.

- Точно как ты, Лекер! Учти!

- И еще одно доказательство - он орудует только в определенных районах. Ни одного убийства в аристократических или буржуазных кварталах.

- Однако он грабит.

- Пустяки. Мелкие суммы. Сбережения, припрятанные под матрацем или в старой юбке. Он не прибегает ко взлому, не имеет специальных инструментов, как профессиональные грабители, и не оставляет никаких следов.

Снова зажглась лампочка. Угнали машину от дверей ресторана на площади Терн, недалеко от площади Этуаль.

- Хозяев машины больше всего бесит то, что им придется возвращаться домой в метро.

Еще час-полтора, и они все сменятся, кроме Лекера, который обещал товарищу подежурить за него, потому что тот отправился на рождество к родителям, жившим в окрестностях Руана.

Лекер частенько дежурил за других, и это стало настолько привычным, что ему просто говорили:

- Слушай, Лекер, замени меня, пожалуйста, завтра.

Вначале придумывали какие-нибудь трогательные поводы - заболела мать, похороны, первое причастие - и приносили кто пирожное, кто дорогую колбасу, кто бутылку вина.

Откровенно говоря, если бы Лекер мог, он проводил бы здесь двадцать четыре часа в сутки: ведь подремать.

- Колбасе, которую делала моя мать...

- Алло! Надеюсь, ты не собираешься мне сообщить, что разбили стекло в районе твоего поста? Что? Правда? Он уже разбил два в Пятнадцатом... Нет! Поймать его не удалось... Скажи на милость, он просто классный бегун, этот парень. Он пересек Сену по мосту Мирабо. По-видимому, направляется к центру города. Да, попытайтесь...

В записной книжке добавился еще один крестик; к половине восьмого утра их было уже целых пять.

Маньяк он был или нет, но бежал он во всю прыть. А надо сказать, что температура отнюдь не располагала к подобным прогулкам. В какой-то момент он обогнул крутой берег Сены, сделал крюк, обошел богатый квартал Отей и разбил стекло на улице Фонтен.

- Он в пяти минутах от Булонского леса, - сообщил Лекер. - Если он направляется туда, мы потеряем след.

Но неизвестный описал полукруг или нечто в этом роде и возвратился на набережные, разбив по дороге стекло на улице Бертон, в двух шагах от набережной Пасси.

Первые сигналы поступили из нищенского, пользующегося дурной славой квартала Гренель. Но стоило человеку перейти Сену, как он оказывался совсем в ином мире, на просторных улицах, где в такой час не встретишь и кошки. Все закрыто. Шаги его на мостовой, скованной холодом, должны были гулко отдаваться в окружающей тишине.

Шестой сигнал: он обошел Трокадеро и находился теперь на улице Лонгшан.

- Кто-то работает под мальчика с пальчик, - заметил Мамбер. - За отсутствием хлебных крошек и белых камешков он рассыпает битое стекло.

Затем еще несколько сигналов - увели машину, где-то на улице Фландр вспыхнул пожар, подобрали раненого, который утверждал, что не знает, кто в него стрелял, хотя люди видели, что он всю ночь пил с каким-то типом.

- Опять Жавель вызывает. Алло! Жавель! Догадываюсь, что это снова твой сокрушитель стекол. Он не успел добраться до своего исходного пункта. Как? Ну конечно, он продолжает путь. Теперь он должен быть уже где-то в районе Елисейских полей... Что? Минутечку... Говори. Какая улица? Миша? Как Миша? Да...

Между улицей Лекурб и бульваром Феликс-Фор? Да... Там железнодорожный виадук.

Да... Вижу. Восемнадцатый... Кто звонил? Консьержка? В такую рань она уже на ногах? Значит, консьержка... Понимаю... Большой дом, неказистый с виду...

Семиэтажный... Все ясно...

В этом квартале было полно таких зданий. Еще не старые и сравнительно недавно заселенные, они, возвышаясь посреди пустырей, казались уже обветшалыми. За их темными стенами, увешанными рекламами, почти не видно было одноэтажных домиков.

- Ты говоришь, она слышала, как кто-то бежал по лестнице и дверь со стуком захлопнулась... Дверь была открыта? Консьержка не знает, как это случилось? На каком этаже? На первом, что выходит во двор... Продолжай... Я вижу, выехала машина Шестнадцатого, готов держать пари, что это наш сокрушитель стекол...

Старая женщина... Как? Матушка Файе? Служанка... Ходила помогать по хозяйству...

Мертвая? Тупой предмет... Врач там? Ты уверен, что она мертва? У нее забрали деньги? Я спрашиваю потому, что полагаю, что у нее были припрятаны деньги....

Да... Позвони мне еще раз. Или я сам тебя вызову...

Он повернулся к заснувшему инспектору:

- Жанвье! Эй, Жанвье! Мне кажется, что это для тебя.

- Кто? Что такое?

- Убийца.

- Где?

- В Жавеле. Я записал адрес на клочке бумаги. На сей раз его жертва старая женщина, служанка, матушка Файе.

Жанвье уже надевал пальто и, отыскивая шляпу, допивал кофе, оставшийся на дне чашки.

- Кто занимается Пятнадцатым округом?

- Гонес.

- Предупреди, пожалуйста, что я выехал туда. Спустя минуту Лекер поставил еще один крестик, седьмой по счету, в последней графе своей записной книжки. Разбили вдребезги сигнальное стекло на авеню Иена, в ста пятидесяти метрах от Триумфальной Арки.

- Среди осколков стекла найден носовой платок со следами крови. Детский платок.

- Метка есть?

- Нет. Платок в синюю клетку, не очень чистый. Человек, по-видимому, обернул им руку, чтобы ударять по стеклам.

На лестнице раздались шаги. Это шла дневная смена. Гладкая, лоснящаяся кожа на щеках полицейских говорила о том, что они только-только побрились, умылись холодной водой, а потом прошлись по морозцу.

- Как праздновали? Хорошо?

Соммер уже закрыл жестяную коробку, в которой принес свой завтрак. Только один Лекер не двинулся с места; он оставался и будет работать вместе с вновь заступившей бригадой.

Толстяк Годен уже натянул на себя полотняную блузу, которую носил на работе, и поставил греть воду для грога: всю зиму он никак не мог избавиться от насморка и лечился с помощью солидных порций грога.