Шарль Эксбрайя - Ее все любили Страница 2

— У них есть ключи?

— Да, у обеих.

— Вам известны их фамилии, местожительство?

— Право… Я знаю их имена — Маргарита и Жанна, а вот где живут…

— Вам придется, мсье прокурор, поискать их фамилии и адреса в бумагах мадам Арсизак, чтобы мы могли навести о них справки.

— И та и другая — славные женщины…

— Вне всякого сомнения, мсье прокурор, вне всякого сомнения, однако у них могут быть не совсем достойные родственники, наконец, знакомые, знавшие, что у них были ключи от вашего дома… Учитывая все это, у вас нет никаких предположений относительно того, что толкнуло грабителя — а я убежден, что убийство не входило в его планы и что он был застигнут мадам Арсизак в тот самый момент, когда колдовал над сейфом, — действовать именно этой ночью?

— Признаться… Маргарита и Жанна были в курсе, что Элен поедет, как она это делала каждый месяц, на три-четыре дня в Бордо, чтобы побыть рядом со своей матерью.

— Вот это становится уже интересным… И на сей раз мадам Арсизак не уехала?

— Нет, почему же, однако она неожиданно вернулась раньше.

— Неожиданно? Тем самым вы хотите сказать, что не были предупреждены заранее о ее возвращении?

— Именно это я и хочу сказать.

— Вот как… И конечно, вам неизвестны причины, заставившие мадам Арсизак внезапно изменить свои планы?

— Вовсе нет, здесь нетрудно догадаться… Элен знала, что у меня есть любовница, и наверняка ей хотелось поймать меня с поличным, то есть убедиться в моем отсутствии ночью.

Тон, которым откровенничал прокурор, был глубоко неприятен комиссару, в душе которого все буквально кипело от такого цинизма. Обычно, черт возьми, подобные делишки стараются не выставлять напоказ, тем более когда речь идет о прокуроре республики!

Сези предпочел сменить тему разговора.

— Мне необходимо осмотреть сейф. Вы не могли бы сказать, каким образом он был вскрыт?

— Самым простым из всех способов — путем подбора нужного шифра.

— В таком случае мы имеем дело либо с заезжим гастролером — чему я, признаться, не особо верю, поскольку эти «артисты» обычно не снимаются с места из-за тридцати тысяч франков, — либо с тем, кому был известен код замка вашего сейфа. Кто знал об установленной вами шифровой комбинации?

— Моя жена.

— Только?

— И я.

— Не могла ли она сама открыть сейф под угрозой расправы?

— Мне трудно что-либо сказать на этот счет, следствие поручено вести вам, а не мне.

Появившийся судебно-медицинский эксперт прервал их разговор, сообщив, что Элен Арсизак была задушена тонкой веревкой, а полное отсутствие кровоподтеков свидетельствует о том, что она, вероятно, не пыталась оказать абсолютно никакого сопротивления. Еще он сообщил, что к вскрытию приступит завтра утром и, как всегда и как того требует устав, составит рапорт на имя судебного следователя. После чего он попрощался с Арсизаком, пожелал Сези приятного бодрствования и удалился, брюзжа себе что-то под нос не столько со зла, сколько для поддержания репутации ворчуна. Когда они снова остались одни, комиссар спросил у вдовца:

— Мсье прокурор, не считаете ли вы, что убийцу следует искать среди тех, для кого вы добились в свое время строгого приговора, или их приятелей?

— Возможно, но не думаю.

Любой другой ответ разочаровал бы полицейского, поскольку он мог бы быть расценен как желание ухватиться за соломинку.

— Может быть, у вас есть враги, которые вас ненавидят настолько, чтобы…

— …чтобы убить мою жену? Разумеется, нет. Но если такие и есть, то они глубоко заблуждались на наш счет.

— Мсье прокурор, мы оставляем вас, отдыхайте… Увидимся завтра… в присутствии судебного следователя.

— Договорились… Спокойной ночи, мсье комиссар, и спасибо за то, что не сообщили журналистам.

— Не за что, к тому же они все равно не успели бы дать материал в первых утренних номерах. Кстати, мсье прокурор, мне не хотелось бы задавать вам этот вопрос, но…

— …вы вынуждены это сделать, не так ли?

— Именно так.

— Поверьте, друг мой, я ждал этого вопроса и был бы удивлен, если бы вы ушли, так и не задав его.

— Стало быть, вы… догадались, о чем я хочу вас спросить?

— Послушайте, мсье комиссар, вы забываете, кем я работаю. Вы хотите меня спросить, где я провел ночь или, другими словами, где я находился в тот момент, когда убивали мою жену. Так?

— Именно так, мсье прокурор.

— Так вот, я ужинал у мадемуазель Арлетты Танс, проживающей на улице Кляртэ, и ушел от нее где-то около двух ночи. После этого я отправился прямо к себе, где меня ожидал весь этот ужас.

— А эта мадемуазель?..

— Работает секретаршей у моего лучшего друга — доктора Музеролля — на улице Гинемера.

— Благодарю вас, мсье прокурор.

— Мсье комиссар…

— Да, мсье прокурор?

— Чтобы избавить вас от скучного для вас и тягостного для нее дознания, я предпочитаю заявить официально: мадемуазель Танс является моей любовницей в течение вот уже двух лет. Впрочем, это вам и так известно.

Комиссар вышел, ничего не ответив.

Утреннее известие о происшедшей ночью драме взбудоражило весь Перигё. Ужасная смерть мадам Арсизак была предметом каждого разговора и вызывала страстные комментарии. Трудно было найти лавку, мастерскую или контору, где бы не рождалась своя версия того, каким образом преступнику удалось убить жену прокурора. Телефоны были раскалены докрасна звонками тех, кто жаждал подробностей, и тех, кому не терпелось ими поделиться. Однако центром всеобщего оживления был дворец правосудия. Прокуратура нервничала, в то время как судьи явно приуныли. Одни — и их было немало — испытывали жалость к мужу Элен, тогда как другие ехидно усмехались, намекая тем самым на вновь обретенную мужем свободу и на то, что он не будет особенно оттягивать момент, когда сможет оказаться под крылышком некой молодой особы из старого города. Велись горячие беседы, споры, дело доходило даже до ссор. Впрочем, если судьба Арсизака не очень волновала всех этих мсье, то, напротив, они глубоко скорбели о несчастной жертве, в которую собирались влюбиться все те, кто еще не был в нее влюблен. И их можно было понять, поскольку эта стройная брюнетка с темными бездонными глазами, которая была скорее красива, нежели мила, отличалась утонченной элегантностью и добротой выше всяческих похвал, оставляя в душе каждого неизгладимое впечатление.

Несмотря на то что следователь Бесси оставался спокоен, в отличие от остальных горожан, которые не могли скрыть возбуждения, но и он испытывал немалые сомнения, которыми поделился с комиссаром, зашедшим к нему по поводу убийства Элен Арсизак.

— Видите ли, Сези, есть вещи, которые мне совершенно не нравятся в этой истории. Чувствую, не с одним подводным камнем нам придется столкнуться.

— Это очевидно, как и то, что ищем мы не совсем обычного убийцу…

— …который проникает в дом без фомки, знает шифр сейфа и спокойно душит хозяйку, не оказывающую абсолютно никакого сопротивления.

— Если преступник не испытывал необходимости прибегнуть к взлому, чтобы проникнуть в дом, значит, у него был ключ, которым он и открыл дверь.

— Если убийце удалось без труда завладеть тридцатью тысячами франков, стало быть, ему известен был код сейфа.

— Или кто-то ему его сообщил.

— А если мадам Арсизак позволяет кому-то так запросто себя убить, то это говорит о том, что она не испытывала ни малейшего чувства опасности.

— А не испытывать этого чувства она могла лишь в том случае, если полностью доверяла тому, кто находился рядом с ней в тот момент.

— То есть один из ее близких…

— …которому она позволила войти в свою спальню без малейшего на то сомнения.

— И очевидно, существует кто-то, кому больше всего подошла бы эта роль… Кто-то, у кого лежал в кармане ключ от входной двери, знал шифр сейфа и имел все основания свободно и в любой час дня и ночи входить в спальню мадам Арсизак…

— …кто-то, кому присутствие мадам Арсизак путало все карты и перед которым открывается отныне новая жизнь.

Они обменялись долгим понимающим взглядом, затем следователь заключил:

— Пакостная история, друг мой, очень пакостная история, и она принимает дурной оборот для нас.

— Что же мне в таком случае делать?

— Выполнять, как обычно, свой долг. Однако у меня есть ощущение, что придется передать это дело другим… Даю вам еще сутки, после чего докладываю в Бордо.

Уходя от следователя, комиссар подумал, что многое отдал бы за то, чтобы эти сутки поскорее пролетели.

Вдова Веркен и ее дочь Амелия держали лавку по продаже живых и искусственных цветов у входа на Северное кладбище. Женщины любили свое дело. Они знали весь Перигё, который то малыми, то большими порциями проходил перед их глазами во время похоронных процессий. Каждое известие о роскошных похоронах наполняло их предпраздничной радостью. Они принаряжались и, выходя в нужную минуту на крыльцо, приветствовали важного покойника, отмечая при этом всех присутствующих. Благодаря богатому опыту обе обладали цепким орлиным взглядом. Никто не смог бы с ними сравниться в умении схватывать на лету не соответствующую моменту улыбку, несвоевременное перешептывание или неуместное восклицание. После церемонии они приступали к обсуждению выразительности чувств родных и близких, искренности друзей, не забывая при этом о скандально отсутствующих и бесцеремонно присутствующих. Смерть мадам Арсизак воодушевляла обеих Веркен ввиду особого блеска, которым несомненно будут отличаться предстоящие похороны. Следует заметить, что Амелия довольно часто выбиралась в город и, стало быть, была в курсе многих происходящих вокруг вещей, о которых ее мамаша и не подозревала, да и не могла подозревать, так как практически не оставляла свой магазин.