Кармен Посадас - Добрые слуги дьявола Страница 2

Ладно. Инес решила поторопиться и отснять поскорее нужные кадры, чтобы успеть обработать снимки этим же вечером. Но ужасные руки снова и снова притягивали ее взгляд, словно говоря: «Иди, иди сюда», — и Инес опять защелкала фотоаппаратом. Ей стало страшно: согнутые пальцы с красными ногтями будто манили ее к себе. Вдруг Инес обнаружила, что эти руки, несмотря на скрюченные фаланги пальцев, выглядят слишком молодо, контрастируя со всем остальным обликом женщины: они словно существовали независимо от тела. В этот момент ей пришла на память ведьма из спектакля «Белоснежка», который она видела в детстве, когда гостила у бабушки с дедушкой в Гранаде. Тогда молодая актриса, игравшая роль мачехи, забыла загримировать себе руки. Мелкие огрехи плохого театра — только и всего, но образ этих вопиюще молодых рук навсегда врезался в память шестилетней девочки и теперь сделался в воображении Инес особенно зловещим. «Да что за глупости, — рассердилась она, — это все эффект Брэма Стокера, только на этот раз мы поменялись ролями, и уже не я пытаюсь извлечь что-то из этой женщины, а она сама впилась в меня своими красными когтями».

Да нет же, какая чепуха: обычное интервью у заурядной особы. Конечно, ее черты «почти» довольно занимательны, но лишь настолько, чтобы сфотографировать их и забыть. Болтовню же ее лучше не слушать, редкостная зануда!

Все хорошо, все просто замечательно. Не стоит паниковать из-за происходящего: ведь именно это — способность проникать в чужой, скрытый от посторонних глаз мир — и нравилось Инес в ее профессии. Это случалось нечасто, но, заглянув внутрь другого человека, иногда удавалось даже услышать его мысли. Точнее, не услышать, а увидеть. Инес раньше уже испытывала подобное, но всегда только с симпатичными ей людьми, в случае же с этой… «Ведь я всегда презирала таких людей, — думает Инес. — Кто она? Немолодая женщина, живущая за счет мужчины и заботящаяся о нем в обмен на социальный престиж и, вероятно, его наследство». «Алси у меня кушает, Алси у меня не кушает, мы собираемся в Баден-Баден, детка, ах, да ты ничего не понимаешь ни в жизни, ни в мужчинах». Руки женщины в подкрепление ее слов опять раздирали воздух и сжимались в кулаки, словно желая вырвать с корнем что-то невидимое. Инес сфокусировала объектив на пальцах, впивающихся в ладони (так, так, великолепно!): что они сжали так крепко — душу Алонсо Блекуа, его волю, его банковские счета? «Странные руки у этой женщины, как будто чужие: так хочется отделить их от остального ее тела… Им можно было бы посвятить целую серию фотографий».

«Ну-ка, посмотрим», — Инес внезапно отстранила от себя фотоаппарат. Боль порезанного запястья и тяжесть в голове словно отрезвили ее. — Какое мне до всего этого дело? — удивилась она. — С какой стати я принялась фотографировать эти руки — с такой головной болью да еще после бессонной ночи? Хотя… наверное, как раз бессонная ночь в этом и виновата».

Женщина сделала жест левой рукой: «Смотри, смотри на нее!» Инес не смогла удержаться от того, чтобы не увеличить изображение, и продолжала снимать: рука приблизилась к голове и… о Боже! Что за отвратительная манера — почесываться одним ноготком! Инес так близко видела это через объектив, что почти слышала, как женщина скребет голову — сначала безымянным пальцем, потом мизинцем. Какой кошмар!

«Да что же это со мной? Может быть, хватит уже? — Инес опустила камеру. — Довольно, а то я возненавижу эту женщину в конце концов. Как можно ненавидеть совершенно незнакомого человека? Не знаю, но, клянусь, я вырежу с фотографий ее руки, она их недостойна, они слишком живые для нее». Инес щелкала и щелкала фотоаппаратом: еще один снимок, еще один…

Ситуация в высшей степени странная, но Инес видела в ней и положительный момент: подобное состояние экзальтации всегда способствует творческому процессу. Безо всякого сомнения, фотографии рук получатся великолепно, их можно будет где-нибудь использовать — например, выставить на конкурс или представить на ближайшей выставке в Женеве. О, смотри-смотри, Инес, не пропусти это новое движение: мизинец, безымянный, средний, указательный… — женщина слегка постукивала пальцами, поднимая и опуская их, словно раскрывая и закрывая веер. Как восхитительны эти ужасные руки! Делал ли Алси с них скульптуры когда-нибудь? Конечно же, нет, это ее собственная безумная фантазия! Проклятый эффект Брэма Стокера, она чересчур увлеклась и теперь почти не владела собой, попав во власть этих страшных рук. «Что со мной происходит? — спрашивала себя Инес, глядя, как женщина оттопыривает большой палец левой руки. — Как она мне противна, просто до тошноты!» Хотя, если задуматься, в этом чувстве не было ничего странного. В жизни нам часто приходится необоснованно ненавидеть незнакомых людей, просто мы не придаем этому значения. Некоторых нам даже хочется убить. Мы готовы убить типа, перед самым нашим носом занявшего единственное свободное место для парковки. Придушить жалкую старушку, два часа не отходящую от окошка и донимающую служащего глупыми вопросами (проклятая бабка!). И младенца, ночь напролет разрывающего нам барабанные перепонки своим плачем (Ирода — в президенты!). И бездарного музыканта, без конца играющего на кларнете (чтоб ты свалился с пятого этажа!). У Инес как раз сосед-музыкант, но он никогда не вызывал в ней ненависти такой силы, как обладательница этих красных когтей. Или вызывал? Конечно, да. Тысячу раз она желала, чтобы он проглотил свою проклятую свистульку. Ненависть ведь не избирательна, как любовь. Ненависть всеобъемлюща и распространяется на все, даже самое святое или, наоборот, самое незначительное: «Сукин сын, твоя огромная башка закрывает от меня весь экран!» или «Чертова свинья, неужели никто не учил тебя жевать с закрытым ртом?» Прозаическая, без меры и смысла, «оправданная» ненависть: как можно не злиться на эту девчонку в цветастом купальнике, заслоняющую мне солнце, когда я так хочу загореть? Или чисто эстетическая ненависть ко всему безобразному — именно это Инес чувствовала сейчас, разглядывая увеличенное объективом своего фотоаппарата чужое уродство. Она щелкнула один, два, три, двенадцать раз, прежде чем остановиться и сменить линзу.

— Дорогая, — воспользовавшись паузой, произнес где-то далеко голос с венесуэльским акцентом, — ты прямо меня расстреливаешь.

Инес Руано внезапно осознала, что наделала безо всякой необходимости бесчисленное множество снимков. Она прекратила фотографировать и извинилась; голос с венесуэльским акцентом смягчился и зазвучал притворно-раздосадованно. Женщина в глубине души была польщена таким вниманием со стороны Инес: разве не комплимент то, что известный фотограф уделил ей столько внимания? Поэтому, произнося «я чувствую себя как под градом пуль», женщина даже улыбалась и, кажется, собиралась сказать еще какую-нибудь гадость про Алси Блекуа, но Инес не слушала ее, думая лишь о том, что Майре этот материал нужен к завтрашнему утру и ей придется обрабатывать фотографии допоздна, несмотря на усталость. Инес собрала свои вещи — объективы, зонтик, штатив — и, лишь закрыв чемоданчик, обнаружила, что все еще держит в руке фотометр. Пора прощаться.

— Всего доброго, моя дорогая, — зашевелились венесуэльские губы, и женщина протянула ей руку.

Невольно Инес сжала в ладони фотометр, как реликвию или живое существо, и в то же время спокойно пожала руку, сводившую ее с ума несколько минут назад. Как мужчина, покинувший придорожный мотель, забывает только что пережитую там кратковременную любовь — так и Инес, выйдя и закрыв за собой дверь, оставила позади и свою мимолетную ненависть. Сейчас она смотрела на часы, думая лишь о том, что из фотографий рук может получиться интересный материал. Нужно ли разрешение Исабель… (Альсула? Элосуа? Как, черт возьми, ее звали?), для того чтобы их использовать? Да нет, конечно же, нет: если их отделить от тела, то никто, и даже она сама, не догадается, что это ее руки. «К тому же, — рассудила Инес, — это вовсе и не ее руки, они совершенно не гармонируют со всем ее видом, стоило бы отрезать их ей».

2. КОРИДОР В ДОМЕ НА УЛИЦЕ ВЕНТУРА ДЕ ЛА ВЕГА

В квартире Инес Руано ничто не говорило о том, что ее хозяйка из числа тех немногих людей, которые терпеть не могут сотовые телефоны. Во-первых, на самом видном месте лежал один из них — красный, миниатюрный, загорающийся иногда разноцветными огоньками, но не издающий ни одного звука, — «Нокиа», которой, очевидно, не очень нравилась отведенная ей теперь роль бесстрастного автоответчика, вынужденного без конца повторять одно и то же: «Это Инес Руано, сейчас я не могу подойти к телефону» и т. д. В рабочие дни телефон лежал без дела, забытый хозяйкой, которая выводила его на прогулку лишь в выходные, да и то с отключенным звуком. Как ни трудно в это поверить, но до сих пор существуют телефонофобы самого различного типа: некоторые интеллектуалы, считающие мобильный мещанским атрибутом и заявляющие, будто он возмутительным образом нарушает творческий процесс. Есть оригиналы, культивирующие убеждение «я не такой, как все вы, обыватели» и потому готовые лучше искать телефон-автомат под проливным дождем, чем признать удобство сотовых. Известны также случаи величайшего самопожертвования со стороны неверных мужей, которые во избежание скандальной развязки отказываются от мобильного, аннулируя даже контракты, чтобы замести все следы (впрочем, телефонофобия этого типа временна и вполне излечима). Есть и еще один вид противников сотовых — миллионеры, которые, имея несколько аппаратов дома и один — в кармане, никогда не отвечают на звонки, считая более удобным (и шикарным) фильтровать их с помощью Мари Хосе (своей пожизненной секретарши, прекрасно знающей, для кого шеф есть, а для кого он «в отъезде далеко и надолго»).