Андрей Константинов - Дело о заикающемся троцкисте Страница 2

Обнорский не только провел собственное расследование, но и… Впрочем, остальное вы узнаете из репортажа Марии Траханной… извините, Марии Труханной.

На экране возник особняк Косинской в лучах утреннего солнца. Потом камера «наехала» и сразу оказалась за оградой, во дворе. В кадр впорхнула Мария Трах… извините, Труханная. И зачастила:

— Сейчас мы находимся на территории дворца выдающейся русской артистки балета, замечательного педагога Матильды Феликсовны Косинской. Косинская была ярчайшим представителем русской академической школы, ее искусству рукоплескала вся Европа. Она участвовала в изумительных «Русских балетах» Сергея Павловича Дягилева… К сожалению, после большевистского переворота Косинская покинула Россию. О судьбе и творчестве этой удивительной женщины можно говорить бесконечно долго, но сегодня к дворцу Косинской нас привела несколько иная тема.

Камера снова наехала и крупно показала меня. Я стоял в ватнике, который водитель «энтэвэшного» автобуса одолжил мне для съемок. Он в этом ватнике ремонтом своей «Газели» занимался, так что вид у ватника был подходящий… Я стоял в ватнике, курил, «устало» опирался на лопату.

— Вау! — сказала Светка. — Ты круче Бандераса.

— В каком фильме ты видела Бандераса в ватнике?

Я стоял на клумбе, за моей спиной высилась гора земли. Эту землю специально для клумбы и привезли, но зритель об этом, конечно, не подозревал. Выглядела груда земли внушительно.

— Андрей, — сунула мне в лицо микрофон Затрахан… тьфу, Труханная, — Андрей, расскажите, пожалуйста, что вы здесь делаете? Что происходит?

— Сейчас уже ничего не происходит…

Я курю и отдыхаю. Все самое интересное происходило до вашего приезда.

— Расскажите, пожалуйста, подробно, Андрей.

— Извольте… После громкого заявления господина Салехарда о кладе Косинской мы в Агентстве заинтересовались этим заявлением. Провели некоторую разработку, рассказывать о которой я сейчас не имею права. Скажу только, что нам до некоторой степени повезло и мы сразу же натолкнулись на информацию, которая косвенно подтвердила слова Михаила Салехарда.

— И? — взвизгнула Трах… тьфу! Вот прицепилась эта «траханная». Глупость какая!… А может, и не совсем глупость.

Чем— то она на Монику Левински похожа.

И микрофон она к губам как-то интересно подносит… интригующе-орально.

— И я решил на свой страх и риск эту информацию проверить с лопатой в руках.

— И?

— Я попробовал вычислить место, где теоретически может находиться клад… при условии, что он, конечно, существует.

Я поставил себя на место человека, которому нужно надежно укрыть нечто ценное в земле. Выяснилось, что таких мест не так уж и много. Точнее, три. Я взял лопату и начал копать.

— Вы работали в одиночку?

— Разумеется. Колхозом такое дело не делают. Вечером я приехал сюда и начал копать. Господин Салехард заявлял, что клад Косинской находится на глубине восьми метров. До этой глубины я не дошел. Но на семи метрах лопата уперлась в дерево…

— В дерево?!

— Да, в дерево… в крышку сундука.

Я повел головой и показал на нечто, покрытое грязным куском брезента. Камера последовала за моим взглядом… Я сдернул брезент. Под ним стоял довольно старинного вида сундук. Его одолжила нам Светкина подруга Василиса. Видела бы она, как телевизионщики мазали сундук грязью!… В общем, сундучок выглядел как надо — будто только что из земли. Йо-хохо и бочонок рому.

— Что, — спросила, «волнуясь», Траханная-Труханная, — в нем?

— Откуда же я знаю? До вашего приезда не открывал.

— Откроем?

Я почесал бороду:

— Хорошо бы, конечно, дождаться приезда властей. А то ведь затаскают потом.

— Под мою, — сказала Машка. — Под нашу ответственность, Андрей. Ведь все фиксирует камера.

Я некоторое время «колебался», потом махнул рукой:

— Была не была. Больше расстрела не дадут.

Мы «вскрыли» сундук. А внутри…

О, что было внутри! Всем Агентством собирали «сокровища». Внутри были «золотые червонцы» в «старинной» шкатулке.

Был «старинный» в «серебре» «Смит-Вессон». «Перламутровую» рукоятку украшали «рубины». Было «бриллиантовое» колье и «жемчуг» россыпью… В общем — клад.

Дураку понятно — клад!

Умному, может, и непонятно. Но не для умных же, в конце-то концов, существует ТВ.

На этом мое участие в «шоу» закончилось, а само «шоу» еще нет. Потому что на экране появился «ювелир». А как без ювелира? Общественность должна быть уверена, что ей не втюхают стекляшки вместо брюликов… Без ювелира никак!

И на экране появился «ювелир». А настоящий ювелир должен быть — что?… Правильно, евреем. Если ювелир или — Боже упаси! — зубной техник не еврей, то это уже, таки я вам говорю, не ювелир и не зубной техник… Это прямо… это прямо Иванов какой-то!

Наш «ювелир» как раз носил фамилию Иванов. Но внешность имел такую, что паспортистка, заглянув в паспорт при всеобщем обмене и увидевши там запись «русский», усмехнулась и понимающе подняла бровь. К ювелирному искусству Сергей Ильич тоже никакого отношения не имел — всю жизнь отработал инженеромтехнологом в оборонке. Потом архитекторы перестройки решили, что специалисты высочайшей квалификации должны делать кастрюли и раскладушки. Иванов с завода уволился и стал торговать на рынке поношенными шмотками.

Маша Затраханная называла Сергея Ильича Шмулем Ароновичем и совала ему в нос микрофон и «бриллианты». Иванов надувал щеки, держал в правом глазу специальную лупу и бормотал:

— Тэк-с, тэк-с… Полтора карата… тэк-с, тэк-с… два карата. А это? О-о-о!

О— о-о!

— Что? — тоненько запищала Трахнутая. — Что, Шмуль Аронович?

— Не может быть!

— Что? — в отчаянии кричала Машка.

Иванов закатил глаза и трагическим голосом заявил:

— Восемнадцать карат, или я не Шмуль Аронович Глузман!

— Ах! — воскликнула Машка так, как будто достигла оргазма.

…Вот так мы пошутили. Восемнадцать, блин, карат… И ни на полкарата меньше!

Первый звонок раздался, когда мы со Светланой только-только откупорили бутылку шампанского — надо же отметить наш успех. На Каннский фестиваль его, конечно, не представишь — там в жюри одни жлобы, вон, даже Сокурова забодали… Но все-таки мы сработали не худо.

Бандерас рядом со мной отдыхает, а уж про блестящую работу Иванова в роли Глузмана я ва-а-ще молчу — гигант! Гигант! Юрский!… Смоктуновский! Э-э, да что там — сам Мамонт Дальский!

Мы выпили шампанского. Телефон надрывался, и я снял трубку: алло!…

А звонила, оказывается, коллега — журналистка из одного весьма уважаемого издания. Толковая, между прочим, тетка.

Имеет два высших образования, знает шесть языков.

— Андрюхин, — сказала толковая, — я тебя поздравляю.

— Спасибо, — ответил я. — А с чем?

— С кладом. Разумеется, с кладом.

Андрюхин, дай эксклюзивчик.

Я опешил. Я спросил: ты, родная, что — серьезно? А она сказала: какие шутки? А я сказал: ты сама-то сюжет видела?

А она сказала: а как же? А я сказал… Ничего я не сказал. Я тихонько закрыл рот и положил трубку.

Потом телефоны звонили, не переставая.

Потом Светка сказала:

— Класс, Обнорский. Вам с Машкой Затраханной надо в Голливуде сниматься.

— Фамилия у Марии — Труханная, — возразил я.

— Пусть будет Затраханная, — заявила Светка… — Нормальный псевдонимчик между нами, девочками, говоря. Или, наверное, я лучше себе этот псевдоним возьму. Можно я, Шеф, буду так подписывать свои заметки?

— Перейдешь работать в какую-нибудь «клубничку» — ради Бога! А в «Явке с повинной» — извини, вульгарничать не позволю. Никаких Затраханных на страницах моей газеты не будет. Только Невъебенные… Понятно?

Нам было весело. Мы совершенно не предполагали, что нас ждет впереди.

Сначала на меня обрушился град звонков. Коллеги-журналисты интересовались кладом Косинской. Сперва я шутил. Потом стало не до шуток. Я хоть и понимал, что ТВ изобрели не для шибко умных, но ведь и не для идиотов… Я опечалился.

Я стал объяснять, что это шутка. Шутка это такая, понимаете? Прикол… Это, — говорили мне, — клад-то Косинской — шутка? Хе-хе, шутка! Андрюха, ты не темни, шепни на ушко: в какую сумму, хотя бы приблизительно, оценивают клад?

Тогда я задавал встречные вопросы: скажи мне, друг мой, может ли один человек за одну ночь выкопать яму глубиной СЕМЬ метров?… Большинство моих коллег после этого вопроса врубались и начинали хохотать, приговаривая: а я-то, дурень, попался на крюк!

Но некоторые не врубались. Тогда я задавал другой вопрос: а как ты, коллега, представляешь себе раскопки на территории государственного музея, охраняемого этим же самым государством? Ты что — охренел? Ты поле-то видишь?

Так вот мы пошутили… Негодяи — однозначно!

Через сутки все-таки народ успокоился, звонки прекратились. Светке я сказал: