Шарль Эксбрайа - Алиби на выбор. («Девушки из Фолиньяцаро»). Страница 2

В то время как дон Адальберто расправлялся с молитвами, дверь дома мэтра Агостини, самого красивого здания во всей округе, стоявшего при въезде в деревню, тихонько отворилась, и Аньезе, единственная дочь нотариуса, выскользнула на улицу. Ее голову и плечи прикрывала шаль. Она прошла задами, через сады, расположенные террасами, к шаткому домику вдовы Россатти. Подойдя к двери кухни; она осторожно постучала и скоро услышала тяжелые шаги донны Элоизы (эта славная женщина весила около восьмидесяти килограммов), которая шла, чтобы посмотреть, кто беспокоит ее так рано. Когда она узнала девушку, лицо Элоизы Россатти, обычно безмятежное, застыло, как телячий студень на холоде. Видя, как она долго вбирает воздух, легко было догадаться, что донна Элоиза готовится произнести одну из тех пылких речей, которые вот уже лет тридцать, как прославили ее на десять верст кругом.

— Ты!.. Ты, Аньезе Агостини!.. Как смеешь ты являться в дом, вокруг которого смерть бродит по твоей вине? Ты должна быть в тюрьме, да, в тюрьме! Я поговорю с Тимолеоне, и тебя бросят в тюрьму, потому что никто не имеет права, и ты меньше всех, разбивать сердце мальчика, составляющего единственную гордость своей несчастной матери!

Аньезе в ужасе пролепетала:

— Смерть?..

— Ах, горе мне, мой Амедео говорит только о смерти. По его словам, жизнь без тебя ему не мила; ему невыносимо думать, что кто-то другой, а не он, будет отцом твоих детей; ты ему принадлежишь, говорит он, и если ты согласишься вернуться, то он удовольствуется тем, что перережет горло твоему отцу и его проклятому клерку…

— Иисус-Мария!

— Но если ты будешь упорствовать в своей измене, тогда он подожгет деревню, после того как повесится… или до того, я уже не помню. Во всяком случае, что-то ужасное! Ведь ты знаешь моего Амедео… Он весь в меня.

Аньезе залилась слезами.

— Может быть, ты не такая плохая, как кажешься, бедная моя овечка? Скажи мне, наконец, именем Христа распятого, любишь ты Амедео или нет?

— А как я могу любить человека, который грозится перерезать горло моему отцу и сжечь Фолиньяцаро?

— Ну, не будем преувеличивать… ладно? Ведь ты знаешь, какая я… Я болтаю, болтаю и в сущности говорю о том, что я бы сделала на его месте… Но он, о, пресвятая Богородица!.. Ты, державшая на коленях своего Божественного Сына, когда Он истекал кровью, Ты меня поймешь… На что он теперь похож… Настоящее привидение… Еле тащится из кухни в комнату, из комнаты в кухню… Если бы он хоть ел! Как же! Невозможно уговорить его проглотить маленький кусочек! Сил у него совсем нет, и когда он поднимает ружье, чтобы надеть его, то под тяжестью едва не опрокидывается на спину… Просто несчастье, Аньезе! Если бы ты его видела, у тебя не хватило бы слез, чтобы оплакать свой позор — ведь это ты довела до такого состояния человека, который в своей капральской форме был самым красивым парнем от Фолиньяцаро до Милана! Теперь — мне больно об этом говорить — форму можно два раза обернуть вокруг того, что от него осталось… И это по твоей милости, проклятая! Окаянная! Колдунья! Да что говорить! Если мой мальчик умрет, я задушу тебя собственными руками, слышишь? Моими собственными руками!

— Но ведь я люблю его, донна Элоиза! Я люблю вашего Амедео!

— Ты любишь его, несчастная, тогда как повсюду рассказывают, что ты собираешься выйти замуж за этого неведомо откуда взявшегося Эузебио Таламани!

— Мой отец этого требует!

— Тот, кто любит по-настоящему, не считается с тем, что от него могут потребовать! Когда я, к примеру, выходила замуж за покойного Россатти, его семья была против, но он любил меня и я его любила. И вот однажды вечером, в то время как все они были в сборе, я отправилась к Россатти. Мой будущий муж не решался с ними говорить, и я сама выложила им все, что было у меня на сердце, потом взяла его за руку и увела. Я сказала им: он появился голым в этом доме и голым уйдет из него! Завтра же отошлю вам его одежду! На следующий день все Россатти явились к нам и умоляли меня стать их невесткой!

— Я не такая сильная, как вы, донна Элоиза…

— А кроме того, ты не любишь Амедео так, как я любила моего Джанни!

— Не говорите так!

— Я говорю так, потому что я знаю! Худощавые маленькие женщины не умеют любить, как полнокровные толстушки! Если бы мое сердце билось в твоей груди, ты бы сейчас подскакивала на месте, так бы тебя трясло! Но оставим это. Скажи, наконец, выйдешь ты замуж за моего Амедео или не выйдешь?

— Папа этого не хочет…

— Тогда уходи!.. Уходи прочь, потому что, если я брошусь на тебя, я способна тебя раздавить! И предупреди своего отца: в случае несчастья с моим мальчиком я выцарапаю ему глаза, и все в нашей округе меня одобрят! А теперь послушай, Аньезе, что я тебе посоветую: не вздумай возвращаться сюда, здесь, наверху, мы не привыкли к вежливому обращению с распутницами, бесстыдными девками, потаскухами!

— О!.. Это… это меня… вы называете… называете…

— Тебя, конечно! А ты как назовешь девушку, которая развлекается с несколькими мужчинами сразу, а?

Задыхаясь от слез, стыда и раскаяния, Аньезе спустилась в нижнюю часть Фолиньяцаро. При виде ее старая прачка Элеонора печально покачала головой и доверительно сказала, обращаясь к своему коту Ганнибалу:

— У этих Агостини всегда были в семье чокнутые… Боюсь, что теперь пришла очередь этой бедной Аньезе.

Если сам нотариус и не обратил внимания на отсутствие дочери, то не так обстояло дело с его женой, донной Дезидератой. Она ожидала возвращения Аньезе, выглядывая из дверей, ведущих в сад. Увидев, что дочь подходит, спотыкаясь и рыдая, она забыла о своем намерении соблюдать осторожность и принялась кричать, потому что в Фолиньяцаро без крика говорить не умеют.

— Аньезе, свет очей моих, что с тобой?

Молодая девушка упала на тощую грудь донны Дезидераты. Прерывистые рыдания продолжали сотрясать ее тело. Ей удалось наконец, в ответ на материнские уговоры, взять себя в руки и описать свое столкновение с Элоизой Россатти. После этого рассказа беспокойство супруги нотариуса уступило место негодованию.

— Эта Элоиза, что за наказание Господне! Ах, я понимаю теперь, почему ее покойный муж предпочел умереть, вместо того чтобы мирно стариться рядом с ней. Ничего, она обо мне еще услышит! Хоть она и похожа на слона, я еще способна вбить ей в глотку все ее злобные слова!

Но Аньезе было сейчас не до обид.

— О, Боже! Так ты не понимаешь, мама, что Амедео почти кончается? Мой Амедео!

Услышав вопли жены, мэтр Агостини, который в это время брился, едва не порезался. Он страшно выругался, однако, будучи человеком благочестивым, тут же произнес короткую молитву, надеясь убедить своего ангела-хранителя забыть услышанное. Но так как сам дон Изидоро не принадлежал к ангельскому сословию, он не мог себе позволить забыть донесшийся до него крик. Как и подобает главе семьи, сознающему свою ответственность, он спустился на первый этаж, чтобы выяснить, что там происходит. Еще на лестнице он услышал, что его жена жалуется раздирающим душу голосом:

— Кончается? Такой красивый юноша! Кончается от любви к моей Аньезе! Это ужасно! Бедная моя голубка! Как он покончил с собой? Я надеюсь, он повесился? Это более романтично…

— Кто это кончается и чья смерть побуждает тебя, Дезидерата, изображать сирену корабля, терпящего бедствие?

Голос нотариуса оторвал его супругу от драматической ситуации, к которой было приковано ее внимание. Она обернулась к нему и объявила серьезным, печальным тоном:

— О, Изидоро, ты должен как можно скорее броситься к ногам дона Адальберто и исповедаться в своих прегрешениях. Сможешь почитать себя счастливым, если он удовольствуется тем, что заставит тебя пройти босиком до церкви Санта Мария Маджиоре, неся в каждой руке по пятифунтовой свече!

Опешив от такого предположения, столь мало соответствующего его высокому званию и полному отсутствию склонности к умерщвлению плоти, дон Изидоро проворчал:

— Ты что, Дезидерата, сошла с ума?

— Да, я схожу с ума от мысли, что я жена убийцы и что Бог может покарать меня наравне с тобой за твое преступление.

Нотариус посмотрел на жену с нескрываемым беспокойством.

— О каком преступлении ты говоришь?

— Ты убил Амедео Россатти.

— Я?

— Ты толкнул его на самоубийство, а это одно и то же!

— Так Амедео умер? — осведомился дон Изидоро.

— Потому что ты отказался отдать за него нашу дочь, которая любит его и которую он любил!

Тут вмешалась Аньезе, все еще распухшая от слез.

— Я не говорила тебе, мама, что Амедео умер; просто он хочет умереть, потому что не может примириться с мыслью, что отцом моих детей будет кто-то другой.

Этот новый нюанс не смутил донну Дезидерату. Она тут же обратилась к мужу:

— Слышишь? А сам ты хотел бы, чтобы у Аньезе был другой отец, а не ты?