Александр Андрюхин - Программа минимум Страница 2

Маскитов отхлебнул еще пива и, наконец, решил принять душ. Что же еще такого змеилось в сознании и никак не вылуплялось наружу? Уж не сегодняшний ли сон? Хотя из него он не помнил ни фрагмента, но холодное ощущение неслыханной мрачности отпечаталось внутри.

«Почему все вокруг так гнусно? — думал он под душем и в столовой, когда пытался проглотить какую-то мерзость из блестящего пакета. — Что же так невесело и нелегко жить в этом паршивом местечке даже с приличными деньгами?» Ничто не скрашивало жизнь: ни красивые барышни, ни золотые побрякушки, ни скупленная за бесценок недвижимость. И только власть, полная, официальная власть над этим быдлом, именуемым народом, может успокоить душу.

И когда бандит выезжал из гаража на своем новеньком серебристом «скорпи», еще большее уныние охватило его. Над головой беспросветная мгла, вокруг качающиеся полуобнаженные деревья, которые уже через месяц будут голыми, корявыми и уродливыми, а земля будет продрогшей, унылой и тоже до чертиков серой. И плохо одетые люди со скучными, тупыми физиономиями будут шнырять, словно крысы, на фоне таких же скучных и серых «хрущевок», и промозглые ветра будут свистать и таскать по тротуарам какой-то мусор. И такое холодное, мерзкое зрелище наблюдается в этой полосе восемь месяцев в году.

Он застонал и неожиданно вспомнил, что сегодня ночью ему снилась змея, которая холодно скользила по его дряблому и, почему-то, старческому телу.

Маскитов поежился и выжал полный газ. Почему же ему так фатально не повезло? Почему он родился именно здесь, в убогом среднем Поволжье, а не где-нибудь на теплых берегах Франции или Греции? Чем он хуже хотя бы тех же негров или индейцев, имеющих возможность ежедневно купаться в океане и ходить в бордели?

Он катил на своем «форде», глядел по сторонам и активно ненавидел все: неказистые домишки, покосившиеся заборчики, лишенные пышности деревца, но больше всего — прохожих. Вот кого бы давить и давить, и расчленять потом на органы, — думал Маскитов с ядовитой усмешкой и вдруг на трамвайной остановке улицы Чернышевского неожиданно увидел ее.

Приблизительно в это же время, на той же улице, в трехкомнатной холостяцкой квартире известного репортера Закадыкина просыпались вчерашние гости.

Самый молодой из них, оторвав от подушки голову, заметил, что его наставник бодрствует, и бодрствует чисто по-обломовски: не вставая с дивана. Рахметов по обыкновению пожирал очередную книгу, бесшумно переворачивая страницу за страницей, и зрачки его бешено бегали, словно ловили ту самую неуловимую русскую мысль, которая то без конца куда-то убегает, то с кровью в горле к чему-то призывает. Юноша спал на раскладушке, и по причине ее скрипучести часто просыпался, поэтому не очень хорошо выспался. Рахметов же выглядел бодро.

— Который час? — спросил Сережа.

— Отдыхай, — отозвался Рахметов. — Нам приказано не высовываться из квартиры. А жаль. Говорят, здесь пиво неплохое.

— Мы одни? — повертел головой юноша, нашаривая на стуле брюки. — Шеф, как я понял, опять на задании с нашей коллегой.

В голосе стажера звучала ирония, но товарищ ее не поддержал.

— Ты прав, коллега уже работает. А шеф, я думаю, решил показаться семье.

— Он тоже из этих мест?

— Тоже! Я же тебе рассказывал. Майор помог ей бежать из следственного изолятора. И сам, разумеется, бежал. А куда деваться? Ведь он и был тем следователем, который вел ее дело.

Стажер присвистнул и в некотором замешательстве отправился в ванную. Когда пару минуту спустя он возвратился свежим и умытым, то спросил полушепотом, с опаской покосившись на дверь:

— Что же она совершила?

Рахметов оторвался от книги и, подняв палец кверху, нравоучительно изрек:

— Не старайся познать непознаваемое. История тут непростая. Если говорить коротко, она перерезала горло одному местному мафиози. Да, тому самому, ради чьего наследства мы сюда прибыли.

Глаза юноши стали такими круглыми, что его товарищ расхохотался. Ему внезапно вспомнилось, как этого пацана с отчаянным лицом и самодельным плакатом на груди он встретил у Савеловского вокзала. На плакате разноцветными фломастерами было написано: «Бескорыстные патриоты, откликнитесь!»

Патриоты не только не откликались, но даже не подымали глаз на явно спятившего парнишку. Они озабоченно прошмыгивали мимо, и им не было никакого дела до разваливавшейся Родины. Рахметов, понаблюдав немного, отвел пацана к своим, в катакомбы.

— За что же она его, если это, конечно, не военная тайна? — продолжал допытывался стажер.

Наверное, как и ты, решила побороть мафию в одиночку. Но это абсурд, дорогой коллега! Мафию обслуживают профессионалы из госбезопасности, те самые, которых упразднила новая власть. Только они никуда не делись. Они нашли свою нишу в криминальных структурах. Но и патриоты никуда не делись. Запомни это! И пускай мы вынуждены сидеть пока под землей, но это до поры до времени. Я имею в виду истинных патриотов, уважающих национальную культуру, а не идиотов, орущих на площадях о нуждах своих хозяев.

— Это я уже слышал! — ответил Серега.

— Прекрасно! Тогда давай пожуем.

Они отправились на кухню, залезли в холодильник, но, кроме яиц, ничего не нашли. Друзей это не обескуражило. Они бодро поджарили глазунью из шести яиц, накрошили в нее луку, посолили, поперчили и жирно намазали горчицей. После чего уплели в один присест, облизали вилки и поставили на плиту чайник. Потом, когда сыто отвалились на спинки стульев, Рахметов, как бы продолжая незавершенный разговор, произнес:

— Так ты толком не рассказал, что у тебя стряслось на личном фронте.

— Но и ты не рассказал, что у нее с нашим шефом.

— Абсолютно ничего, — пожал плечами Рахметов. — Он просто ходит за ней хвостом, а она девица умная. Ничего себе не позволяет ни с ним, ни с кем-либо другим. А тебя, как я понял, патриотом Родины сделала личная обида?

— Почему же обида? — нахмурился стажер. — Может, у меня сердце болит за Отчизну?

— Сердце сердцем, однако, в большинстве случаев, именно личные обиды делают историю. Про порывы сердца сочиняют поэты, а что мы видим на практике? Обиженного Македонского, обиженного Цезаря, обиженного Наполеона! Еще неизвестно, состоялся бы Сталин как диктатор, если бы над ним так не потешались товарищи по партии. Еще неизвестно, был бы двадцатый съезд, если бы Хрущева не унижал Иосиф Виссарионович. Да и Ленин, честно говоря, не от хорошей жизни ринулся в революцию: он с позором проиграл два адвокатских дела. Кстати, и Гитлер, если бы состоялся как художник, то вряд ли бы заинтересовался политикой. Потому что политика, друг мой, — удел обиженных или крутых неудачников. Усек? Тогда выкладывай!

Пунцовая краска залила лицо молодого парня. Он отвернулся к окну и выдавил из себя через силу:

— В общем, история банальная. Жена у меня актриса, женщина красивая. Жили мы с ней на две актерские зарплаты, а какие сейчас у актеров зарплаты, тем более, в провинции? В общем, в один прекрасный день я узнаю, что мою жену взялся ни с того ни с сего спонсировать один тип из «новых русских». Поначалу я не понимал, почему у нас деньги не иссякают. Ну, думаю, научилась жена экономить. А потом узнал от ее подруги, что деньгами жену снабжает директор одной перекупочной фирмы. Словом, в тот же вечер собрал я свой чемоданчик и укатил в Москву.

— И даже не стал разбираться?

— А зачем, когда и так все ясно.

— Тяжелый случай, — согласился Рахметов, после некоторого молчания. — Может, не следовало пороть горячку? Может, не все так страшно, как тебе вообразилось? Наверняка и дети есть?

— Дочь.

В эту минуту закипел чайник. Старший коллега не спеша засыпал в чашки заварку, разлил кипяток и поставил на середину стола пакет со слипшейся карамелью.

— А почему, собственно, ты сразу решил ринуться в борьбу, а не на сцену какого-нибудь столичного театра. Ведь ты же талантливый актер с дипломом ГИТИСа.

— Кому теперь нужно разумное, доброе, вечное? — махнул рукой юноша. — Толпе нужны «мыльные оперы» и порнуха. А «новых русских» нужно давить как тараканов.

Умудренный опытом товарищ иронично усмехнулся:

— Благодари Бога, что встретил меня, а не какого- нибудь прохиндея. А то бы тусовался сейчас с уголовниками или либерал-демократами. Из обиженных легче всего лепить пельмени. А давить никого не рекомендую, даже во имя добра. Ради чего, собственно, брать на душу грех? Убивая даже во имя справедливости, ты берешь на себя и грехи убитого.

— А как же бороться? — удивился Сережа.

— Вот чем! — ответил Рахметов, указывая на лоб. — Ибо только дурак берет на службу армию, а умный берет на службу мудрость. Так говорил Аристотель. А Достоевский говорил, что отдать за Родину жизнь — это самое простое, а ты посвяти десять лет учебе, а потом своими знаниями принеси человечеству реальную пользу! Только тебя пять лет учебы ничему не научили. Свое образование использовать для терроризма — это мелко! Привыкни к мысли, что мы не революционеры и не узколобые националисты. Мы истинные патриоты, которые хотят, чтобы вся духовность и мудрость, накопленные нашей историей, не канули в небытие.