Ксавье Монтепен - Лучше умереть! Страница 2

Жанна — в заметном смущении и нерешительности — ответила:

— Уверяю вас, вы ошибаетесь. Я ничего не слышала: спешила побыстрее вернуться на завод. Ведь вместо себя, пока ходила в деревню, я оставила подежурить одну работницу и поэтому чувствую себя виноватой.

— И это правда, Жанна Фортье, вы действительно меня не слышали? — спросил Гаро.

— Ну говорю же я вам!

— Недостаточный довод для того, чтобы я поверил. Вы постоянно избегаете моего общества. Хотя прекрасно знаете, что я бываю счастлив, когда могу обменяться с вами парой слов. Вы же знаете это, Жанна?

— Господин Жак, — резко сказала женщина, — не начинайте опять говорить со мной так, как уже не раз делали! Это причиняет мне боль.

— А как насчет меня, Жанна? Вы полагаете, что мне никогда не бывает больно? Та холодность, с которой вы встречаете меня, недоверие на вашем лице меня мучают, и мучают жестоко. Я люблю вас всеми силами души, я вас обожаю! И вы знаете это!…

— Вот видите, — перебила его молодая вдова, — видите, я была права, ускоряя шаг, чтобы вас не слушать.

— Как могу я заставить себя замолчать, если за меня говорит само сердце? Как мне сдержаться, когда я стою рядом с вами, и все мои мысли только о вас? Я люблю вас, Жанна! Пора привыкнуть к этим словам, к тому, что я их беспрестанно повторяю…

— А я так же беспрестанно буду твердить, что ваша любовь — безрассудство!

— Безрассудство? Но почему?

— Я никогда не выйду замуж.

— Вы и в самом деле так думаете?

— Больше чем думаю — я в этом уверена.

— А я уверен в обратном. Некоторые вещи просто невозможны! Вы молоды, хороши собой — кому угодно голову вскружите. Разве можете вы провести остаток дней во вдовстве и одиночестве, оставаясь все такой же холодной? Полноте!…

— Господин Гаро, прошу вас, замолчите!

— Почему я должен молчать? Я правду говорю!

— Вам бы не следовало забывать, что и пяти месяцев не прошло со дня смерти моего бедного Пьера, а он ведь был вашим другом.

— Конечно, я помню! Но разве любить вас, раз уж его смерть сделала вас свободной, означает оскорбить его память? Разве я оскорбляю ее, говоря: «Жанна, Пьер был мне другом, и его дети станут моими!»? Давайте-ка рассудим здраво! После того как случилось несчастье, господин Лабру взял вас на завод. Это позволяет кое-как прозябать, но при двух детях, один из которых — у кормилицы, что обходится дорого, в лучшем случае вам удастся свести концы с концами. А я зарабатываю пятнадцать франков в день… Четыреста пятьдесят франков в месяц… Пять тысяч четыреста франков в год! Вы с малышами жили бы в достатке, для вас это чуть ли не состояние — вы ведь насколько трудолюбивы, настолько и экономны!… К тому же есть у меня кое-какие планы… большие планы… Мы могли бы стать богатыми! Кто знает, может, в один прекрасный день я тоже стану хозяином предприятия?… Тогда у нас появится возможность и детям что-нибудь оставить. Вы будете счастливой женщиной, Жанна, и счастливой матерью! А зависит это только от вас! Прошу вас, не отказывайте мне. Я люблю вас до безумия! Страсть ни перед чем не уступает и чужда расчету! Я хочу вас. И я вас получу. Не толкайте меня на глупости!

Внезапно Жанна остановилась и, развернувшись к собеседнику, посмотрела ему прямо в глаза.

— Послушайте, Гаро, — сказала она едва слышным от волнения голосом. — Вот уже в четвертый раз вы в той или иной форме говорите мне о любви и своих надеждах. И, я полагаю, искренне.

— Искренне! — перебил ее старший мастер. — Ох! Искренне! Клянусь вам!

— Позвольте закончить! Я тронута вашими стремлениями, ведь они — свидетельство уважения ко мне. Я вовсе не подвергаю сомнениям ваши добрые намерения, но и сегодня могу сказать то же самое, уже в четвертый раз: я хочу остаться вдовой. Я никогда не выйду замуж во второй раз!

Жак Гаро почувствовал, что сердце у него вот-вот разорвется на кусочки.

— Я слишком любила Пьера, чтобы полюбить другого. Мое сердце принадлежало ему целиком, и он унес его с собой. Умерло мое сердце…

Старший мастер в отчаянии махнул рукой. По его щекам скатились две крупные слезы.

— И все равно, — сдавленно произнес он, — все равно я вас обожаю. Ах! Вы суровы, госпожа Фортье. Безжалостны. Вы заставляете меня так страдать!…

Жанна увидела, что Жак плачет, и эти мужские слезы произвели на нее тяжелое впечатление.

— Я причиняю вам боль, — сказала она уже более мягко. — Я страдаю, глядя, как страдаете вы; но моя совесть, мои представления о честности велят мне быть откровенной! Не думайте больше обо мне.

— Больше не думать о вас! Если бы я мог!

— Человек может все, что захочет. Прошу вас, умоляю, ради моих детей: не говорите мне больше слов, которых я не желаю слушать.

— Значит, вы запрещаете мне даже надеяться? Лишаете меня будущего?

— Это мой долг.

— Жанна, — произнес вдруг Жак с отчаянием, яростно схватив госпожу Фортье за руку, — может быть, вы презираете меня за то, что я — просто рабочий, все состояние которого — зарплата; но если бы я стал богатым, очень богатым? Может быть, тогда вы согласились бы?

— Не говорите со мной в таком тоне, — пролепетала женщина, пытаясь вырваться. — Вы меня пугаете.

— Вы бы отказались от богатства для себя и детей?

— Замолчите!

— Ну нет, я не замолчу! Вы не понимаете, вы никогда не понимали, как я вас люблю! Нужно, чтобы вы наконец узнали это! Я обожаю вас целых пять лет! С того дня, когда я впервые увидел вас, моя страсть все возрастала — из месяца в месяц, неделя за неделей, день за днем, час за часом. Пока был жив Пьер, я молчал. Он называл меня своим другом; его жена была для меня священна. Он умер, вы свободны. К чему теперь молчать? Почему бы мне не потребовать свою долю счастья в этом мире? И эта доля — вы, Жанна. Чуть раньше, чуть позже, но принадлежать мне — ваша судьба. Не боритесь же с ней, и, клянусь, я сделаю вас счастливейшей из женщин.

Он поднес к лицу ее руку, которую все еще сжимал, и с каким-то неистовством поцеловал ее. Жанна резко вырвалась. Маленький Жорж, на протяжении этого отрывистого, горячечного диалога забавлявшийся на дороге со своей лошадкой, вволю наигрался и начал уже подумывать о том, что остановка в пути несколько затянулась.

— Мама, — сказал он, — пойдем, мне скучно. Пойдем с нами, дружок Жак.

И потянул старшего мастера за руку. Тот двинулся вперед, Жанна тоже. Несколько шагов они прошли молча. Жак был мрачен.

— Дайте мне этот бидон, — сказал он вдруг, — я хочу нести его.

— Нет, спасибо, мы уже почти пришли, да это не так уж и тяжело — четыре литра керосина…

Старший мастер не смог скрыть удивления и спросил:

— Вы пользуетесь керосиновой лампой?

— Да, это дешевле, а вы ведь знаете, что у меня в привратницкой свет должен гореть всю ночь.

— Конечно, но это же опасно, очень опасно, и если бы господин Лабру узнал, что вы экономите подобным образом, он был бы недоволен. Он не позволяет проносить на завод ни капли горючего.

— Я не знала об этом, — с изумлением и тревогой сказала Жанна.

— Ну, так остерегайтесь хозяина. Он просто рассвирепеет, а когда он сердит, общаться с ним не слишком-то приятно.

— С завтрашнего дня начну пользоваться масляной лампой. Я не хочу сердить господина Лабру.

Они подошли к заводу, высокая кирпичная труба которого, возвышаясь над крышами мастерских, выбрасывала в небо клубы сероватого дыма. Дверь была заперта. Жанна шагнула вперед, чтобы постучать.

— Только одно слово, — сказал Жак.

— Какое?

— Не назначайте определенного срока, оставьте себе на размышления сколько угодно времени, но позвольте мне надеяться. Вы ведь позволите, правда?

— Нет, Жак.

— Как, даже этого нельзя? — воскликнул старший мастер, в порыве гнева топнув ногой.

Женщина была поражена тем, как внезапно изменились и выражение лица, и голос собеседника. И кинулась к двери. Жак преградил ей путь.

— Не стоит лишать меня надежды, поверьте! — сжав зубы, прошипел он. — Не лишайте меня надежды! Так будет лучше…

Жанна, желая избавиться от него, действительно уже нагонявшего на нее страх, ответила:

— Ладно, потом видно будет.

— Правда?

— Разумеется.

Лицо Жака расслабилось. Свирепое выражение, на какой-то миг исказившее его лицо, исчезло.

— Ах! — сказал он, с облегчением вздохнув. — Наконец-то хоть одно доброе слово! Я так в нем нуждался! Оно придает мне сил и храбрости. Спасибо!

Жанна постучала. Дверь отворилась. Молодая вдова с сыном прошли во двор. Жак вошел следом за ними и запер дверь.

Из привратницкой вышла женщина и сказала:

— Вот вы и вернулись, госпожа Фортье, а я побегу в мастерскую; хорошо еще, я сдельно работаю, иначе бы наша старшая сочла, что меня нет слишком долго.

— Ступайте, Виктория, голубушка, и спасибо за любезность.

Жанна открыла дверь в сарайчик рядом с привратницкой и на одну из полок поставила бидон с керосином, сказав при этом вслух: