Даниэль Клугер - Побег из «Школы искусств» Страница 2

С солдатским ремнем понятно. Оставалась колода. Немного поднапрягшись он вспомнил, что какой-то разбитной тип приперся на хвосте Женьки Васнецова-Маевского («Васнецов» – прозвище, «Маевский», соответственно – фамилия). Но тут память не могла подсказать ничего существенного, кроме самого факта наличия в компании постороннего. Виктор решил, что спросит у Женьки. Может быть, даже сегодня. Хотя вряд ли этим стоило интересоваться всерьез. Ну, шулер. Или наперсточник. Мало ли странных гостей появлялось в его доме.

Закончив уборку, то есть рассовав по углам стулья, составив пустые бутылки в ящик на балконе, свалив в раковину грязную посуду и разложив сувениры (колоду, ремень, вытертый маевско-васнецовский кошелек с голой подмигивающей красоткой под прозрачной целлулоидной пластиной и четырехцветную ручку неизвестного происхождения), он прошествовал в кухню. Кофе «Якобс» – каждый раз, открывая банку, Виктор наслаждался тонким экзотическим ароматом – подарок любящей подруги Натальи. Привезла из недавней поездки в ГДР. Не тот бледненький порошок, расфасованный по синтетическим пакетам в универсамах. Может, и сам синтетический, один Бог ведает, что они там намешивают, наука не стоит на месте, движется семимильными шагами… неважно, в общем. Он поставил старую закопченую, еще бабушкой купленную джезву на огонь.

За спиной раздался оглушительный треск будильника. Виктор поморщился – как говорится, с добрым утром. У огромного круглого будильника было несколько причуд. Одна из них, самая неприятная, заключалась в том, что звонил будильник тогда, когда сам находил нужным, а не тогда, когда нужно хозяину. Изредка их потребности совпадали, чаще же нет. Ремонты не давали ничего, а выбрасывать Черноусов почему-то не решался. Будильников в продаже нет, а вдруг характер этого изменится в лучшую сторону?

Будильник трещал, а он готовил себе завтрак. Наконец, пружина выдохлась, своенравный механизм замолк. Виктор поздравил себя с победой над техникой. Поджарил парочку бутербродов с сыром. Кофе получился замечательный, с густой светло-коричневой пенкой. Виктор вовсе не был гурманом, и завтрак готовил медленно и тщательно лишь потому, что считал сей процесс своеобразным тестом: отошел от вчерашнего или не отошел? Если не отошел, за время приготовления непременно появится желание спустить все приготовленное в мусоропровод. Пока означенного желания не появлялось. Хотя и аппетит был на нуле.

Он налил кофе в чашку и задумался над просьбой Лисицкого. О том, что это была именно просьба, свидетельствовала интонация шефа – вполне конфиденциальная и даже несколько смущенная. Плюс назначенное время. Время – после рабочего дня, когда в редакции практически никого не оставалось, кроме уборщицы.

Но что мог просить редактор газеты «Коммунистическая молодежь» Николай Степанович Лисицкий у рядового корреспондента той же газеты Виктора Черноусова? Червонец до получки? Абсурд. Скорее уж было бы наоборот.

Виктору пришло в голову, что Лисицкий мог обзавестись зазнобой на стороне и хотел попросить у подчиненного ключ от квартиры. Так сказать, злоупотребить служебным положением. Тем более что подчиненный собрался в отпуск, а законная жена шефа (вспомнил Виктор) Екатерина Васильевна – в Трускавце.

Маловероятно. Скорее имелось в виду поручение. Связанное с отпуском. Так, мол, и так, Витюша, без твоих убойных репортажей «Молодежь» наша в первую же неделю вымрет. Так что, будь добр, напиши нам что-то заковыристое во время отпуска.

Представив себе подобный разговор, Черноусов сам фыркнул от нелепости предположения.

Пожалуй, появление дамы сердца выглядело правдоподобнее. Кстати…

У Виктора вдруг испортилось настроение. Если он будет в редакции только в семь и позже, то кому позвонит Наталья? После вчерашнего вечера ему вовсе не улыбалось переносить возможное свидание. Тем более, что по странному стечению обстоятельств, это предстояло сделать уже то ли в пятый, то ли в шестой раз – за последний месяц. В конце концов, подруга, при всем либерализме отношений, могла решить, что ею пренебрегают.

Следовало либо позвонить шефу и договориться на другое время, либо позвонить Наталье – с той же целью. Не хотелось делать – ни первого, ни второго. Он напоминал самому себе мучающегося похмельем Буриданова осла.

– Хорошо, если Буриданов… – пробормотал Черноусов. – А если просто… – и он вздохнул с невыразимой тоской.

Стрелки стенных часов стояли на половине первого. Еще оставалась прорва времени, а потому он решил не забивать себе голову. В конце концов, Наталья может задержаться в редакции, Черноусов застанет ее там, быстренько поговорит со Степанычем и так далее.

– Будем решать проблемы по мере их поступления, – бодро сказал он. – При желании можно все успеть.

Виктор выпил вторую чашку кофе, оделся и отправился бездарно тратить отпускное время.

3

Он забрал внизу из почтового ящика газеты: родную «Коммунистическая молодежь» и московскую «Правду». Писем не было ни от кого. Собственно, Черноусов и не ждал их ни от кого. Нечаянной радостью оказался денежный перевод на сорок семь рублей пятьдесят копеек – из журнала «Вокруг света». Черноусов уже не помнил, что именно отправлял в журнал, но сейчас это не имело значения. Имел значения сам перевод. Очень кстати, поскольку вчерашний забег чувствительно ударил по карману и вышиб кругленькую сумму из полученных накануне отпускных. Он даже побаивался открывать бумажник – думал что увидит там пятачок на троллейбус. Тогда ему пришлось бы посвятить ближайшие несколько дней самобичеванию, после чего начать долгие ритуальные культпоходы в пункт приема стеклотары. Как писал гениальный непризнанный поэт Володя Алексеев в элегии «На смерть зарплаты»:

«Встречает утром день гитара,Меняется на деньги тара».

И вообще: подсознание при этом восставало против того, чтобы деньги, полученные от сдачи посуды, тратились на хлеб, а не, скажем, на пиво. Ну и, конечно, сам факт торчания в бесконечной очереди таровладельцев всегда раздражал до чрезвычайности.

Словом, на улицу Черноусов вышел в частично восстановленном настроении, солнечный день полностью – или почти полностью – гармонировал с внутренним состоянием отпускника, и главное – некуда было спешить. Он неторопливо шел по направлению к центру города и на ходу просматривал заголовки в «Правде».

«Политиздат» выпустил в свет избранные произведения Генерального секретаря ЦК КПСС Ю. В. Андропова. В книгу включены произведения, написанные Ю. В. Андроповым в разные годы. Черноусов вспомнил идиотскую строку из юношеского творения генсека: «Живут и умирают человеки…» Да уж, ничего не скажешь. Посильнее, чем «Фауст» Гете… Так, а это что? «Афганистан: ростки новой жизни». Виктор покачал головой, скептически усмехнулся. Какие, к черту, ростки… Игорек Родимцев, бывший десантник, побывал в Афганистане. Если верить ему, из всех ростков там в изобилие можно наблюдать только ростки опиумного мака. Заросли, можно сказать… «В Москву прибыла группа американских бизнесменов, в том числе известный предприниматель и давний друг СССР Реймонд Галлер…» «Живучи американские бизнесмены, – подумал Черноусов, – товарищ-мистер Галлер, кажется, еще с Владимиром Ильичем Лениным имел удовольствие встречаться. От Ильича до Ильича и далее в вечность…»

Партийная жизнь… Партийная учеба… Фельетон о хищениях на продовольственной базе… НАТО… Нет, такое чтение для отпускника явно не подходило. Черноусов скомкал газету, благополучно опустил ее в ближайшую урну, посмотрел на часы и подумал, что вполне мог бы навестить Маевского-Верещагина, поскольку уже находился совсем рядом с его мастерской, на площади им. В. В. Куйбышева.

Женька был бы хорошим художником. Может быть даже великим. Если бы не пил. Водка приводила к самым невероятным событиям – и смешным, и грустным, но чаще всего кончавшимся очередным увольнением. Например, однажды (он работал тогда в районном Совете депутатов) ему поручили оформить Куйбышевскую площадь к очередному празднику – кажется, Седьмому ноября. Среди прочих лозунгов, Женька должен был написать следующий текст: «Решения Июньского Пленума ЦК КПСС – в жизнь!» Красное полотно Верещагин повесил прямо на площади, на ограде Детского парка, рядом с Дворцом пионеров. Там, где оно и должно было висеть – резонно рассудив, что таскать уже написанное труднее, – и принялся стоя на стремянке раскрашивать нанесенные заранее мелом буквы. Краска у него закончилась перед буквой «и» в слове «жизнь», то есть на букву «ж» хватило, а дальше нет. Женька отправился в мастерскую за краской. Мастерская находилась в двух шагах, но все дело в том, что во время этих двух шагов он встретил друга с бутылкой. За полчаса ничего не случится, решил Женька и принял. А приняв, забыл. Появился через три дня, только для того, чтобы унести трудовую книжку. Три дня весь Симферополь читал гордо высившийся на площади им. Куйбышева лозунг «Решения Июньского Пленума ЦК КПСС – в ж» и бурно радовался точности указанного адреса.