Михаил Березин - Пришла беда, откуда не ждали Страница 2

Нужно сказать, что функции Тролля и роль его в моей судьбе мною постепенно переосмысливались. Поначалу я воспринимал его исключительно как Цербера, стоящего на страже моего призрачного счастья. Причем, призрачного – в прямом смысле слова. Призрачное счастье, как счастье с призраком. Читай – Малышкой. Мне казалось, что основная его задача заключается в том, чтобы в жизни я Малышку никогда не встретил. Но вот судьба моя сделала зигзаг, и Тролль неожиданно проявил себя в новом качестве: ближайшего помощника, даже секретаря. И это не замедлило сказаться на отношениях между самими фантомами. Если раньше при случае Малышка вставала на защиту Тролля, то теперь в ее поведении просматривалась откровенная ревность.

Оба фантома тоже изъявили желание выпить пива. Я щелкнул пальцами, подзывая Барсика.

– Еще две кружки.

Она с удивлением покосилась на ту, едва начатую, которая стояла на столе.

– Ты ждешь гостей? Я принесу свежее, как только они появятся.

– Принеси лучше сейчас.

– Сразу две?

– Сразу две. Маленьких.

– Я хочу большую кружку, как у тебя, – тут же запротестовал Тролль.

– Постой! – крикнул я вдогонку официантке. – Одну большую и одну маленькую.

– Хорошо.

Я закурил. Я курил мало, предпочитая английские фирмы: «Бенсон», «Ротманс», «Данхил». Сигаретный дым струйкой поднимался вверх, сливаясь с клубами маленького Везувия, клокочущего в трубке Тролля.

– Завтра выезжаем, – сообщил я своим призракам.

И вкратце посвятил их в курс дела.

А произошло следующее. Аэрозолевые красители очень популярны у немецких детей и подростков. Если вы окажетесь в Германии, то сразу обнаружите, что все заборы, павильоны у остановок общественного транспорта, а также стены домов густо измалеваны с помощью всевозможных баллончиков. Иной раз это просто какие-то надписи, иной – закорючины, кляксы, переплетение линий различной длины, толщины и цвета, встречаются рисунки, на которых можно кое-что разобрать, но чаще всего это напоминает альбом для рисования очень маленького ребенка. Не так давно с деловым визитом в столицу Германии из Америки прибыл крупнейший специалист по абстрактной живописи Стивен Голдблюм, остановился у одного из подобных рисунков и остолбенел. Рисунок оказался шедевром, самым настоящим шедевром! Потом с помощью все того же Голдблюма было выявлено еще несколько таких работ. В основном, в переходах метро. Их тщательно сделанные репродукции украсили страницы престижных журналов по живописи. Однако сами картины невозможно было соскоблить со стен и унести. Да и вообще, кто автор?! Подробное исследование, проведенное с помощью последних достижений науки и техники, позволило Голдблюму сделать вывод, что речь идет о совершенно неизвестном художнике, однако ни о возрасте, ни даже о половой принадлежности автора абсолютно ничего нельзя было сказать. И вот начались истеричные поиски. В них приняли участие все крупнейшие галерейщики Берлина плюс Голдблюм. Каждый стремился первым обнаружить загадочную личность, обретя тем самым дополнительную известность, популярность, но главное – контракт с правом представлять интересы гения на рынке живописи. Газеты пестрели предложениями одно заманчивее другого. За помощь в обнаружении художника были обещаны шестизначные цифры. Можно даже сказать, что на какое-то время столица живописи перекочевала из Парижа в Берлин. Но гений словно в воду канул. Некоторые из участвовавших в этом захватывающем художественном дерби галерейщиков обратились к услугам частных детективов. Решил последовать их примеру и Голдблюм. Будучи в прошлом нашим соотечественником, он обратился к Лили, с которой познакомился недавно на одном из светских приемов, устраиваемом яппи – клубом миллионеров.

– Итак, нам предстоит обнаружить загадочного гения, – закончил я свой рассказ.

– Но ведь это совершенно не криминальная история, – разочарованно протянул Тролль.

– Ты жаждешь крови? – уточнил я. – Ты ее получишь.

Барсик принесла на подносе два бокала пива и мой обед.

– Что ты имеешь в виду? – поинтересовалась Малышка.

– Когда мы придем домой, я окачу его водой из нашей напольной вазы. – Тролль ужасно боялся воды.

– Мокрушник! – тут же завопил он.

– Такое замечательное дело ему не нравится! – не успокаивался я. – Ему подавай кодлу гангстеров, сутенеров и убийц.

Тролль на время приуныл, поскольку ожидал чего-то другого. Но потом лицо его оживилось. Он зачадил трубкой со все нарастающим энтузиазмом.

– А если ты выполнишь задание, сколько ты за это получишь? – поинтересовался он.

– Наконец-то, дошло! – воскликнул я. – Мы станем богатыми людьми!

– Миша, мы ведь не люди, – укоризненно проговорила Малышка.

– Неважно, – отмахнулся от нее Тролль, – ну так станешь богатым призраком. Какая разница? Главное, что мы, наконец, сможем поехать в Индию.

Попутешествовать по Индии было его заветной мечтой. Уж не знаю, почему.

– Да, мы разбогатеем, – повторил я, – и у нас всего будет вдоволь. И в Индию, конечно, мы сможем поехать в любой момент… Можно, я допью ваше пиво?

Со Стивеном Голдблюмом я познакомился в конторе берлинского представительства «Гвидона», у Горбанюка. Прошел всего месяц с того момента, как я покинул Берлин, и нельзя было утверждать, что за это время мы с Горбанюком очень сильно друг по другу соскучились. Он с кислым видом протянул мне руку, предвкушая, видимо, лавину требований, с которыми я готов на него обрушиться. Пистолеты, автоматы, гранаты, автомобили, бронетранспортеры… Однако, я рассыпался в заверениях, что на сей раз вполне удовлетворюсь газовым револьвером – и то на случай столкновения на улице с хулиганами в ночное время, – а Голдблюм сообщил, что уже снял для меня на прокат симпатичный «Судзуки-Свифт». Горбанюк заметно расслабился и даже присовокупил к обойме патронов со слезоточивым газом два нервно-паралитических – мало ли что.

Голдблюм оказался крупным дядькой, с гладко выбритыми щеками и веселым взглядом. В своем необъятном светлосером костюме он напоминал бегемота. В общении примечателен был в первую очередь тем, что в процессе разговора частенько включал диктофон, который держал в руке, чтобы наговорить на него внезапно пришедшую в голову мысль. Меня он сразу же прозвал «мой мальчик».

Из предложенных напитков Голдблюм выбрал «Перцовку», я – ликер «Кюрасао», сам же Горбанюк пил исключительно кока-колу.

– Было бы совершенно несправедливо, если бы гения отыскал кто-то другой, – говорил Голдблюм. – Ведь это мое открытие, моя Троя, мой психоанализ, моя теория относительности. Быть может, это – моя лебединая песня. Конечно, нужно было до поры, до времени держать язык за зубами. Так нет же: а-ля-ля… – Он постучал костяшками пальцев себе по черепу. – Но мы еще поскрипим, не так ли, мой мальчик? Звезда Голдблюма еще ярко засияет на небосводе. – Он тут же включил диктофон и продекламировал: – Назвать новую галерею в Миннесоте «Звездой Голдблюма».

– Но почему вы не обратились в одно из местных детективных бюро? – поинтересовался я. – Они ведь значительно лучше ориентируются на местности. К тому же язык…

– Нужно знать немчуру, мой мальчик! Нужно знать немчуру! Немчура – народ скучный. Они все делают строго по предписанию. Если на курсах детективов их учили, что надо делать то-то и то-то, они всегда, независимо от ситуации, будут делать то-то и то-то, а не то, что нужно. Никакой импровизации. Тоска! Они не в состоянии абстрагироваться. А этот гений – абстракционист, мой мальчик. И он находится в беде, я чувствую это по его картинам. И найти его сможет только тот, кто сам в состоянии абстрагироваться. Ты разбираешься в живописи?

– Нет, – сказал я.

– Дай, я тебя поглажу. Запомни, в этом мире в живописи по настоящему разбираются лишь два-три десятка специалистов, и среди них – твой старый Голдблюм. Поэтому я говорю тебе то, чего не знают остальные, участвующие в поиске: он находится в беде.

– Быть может, вам удалось понять еще что-нибудь такое, чего не знают остальные?

– Увы, все остальное сокрыто покровом его работ. И эту пелену не в состоянии сорвать никто.

– Что ж, по крайней мере одну важную вещь вы мне все же сообщили.

– То, что он находится в беде?

– Нет, это я пока использовать не могу.

– Тогда что же?

– Что немчура не в состоянии абстрагироваться. Я, конечно, понимаю, что в Германии полно собственных художников-абстракционистов, но после того, что вы мне сказали – не гениев же. Значит он – не немец.

На минуту Голдблюм замер, потом бросился ко мне с восторженным ревом:

– Иди сюда, мой мальчик! Я необыкновенно рад, что не ошибся в тебе.

Он обхватил меня обеими руками и что было силы прижал к своему животу. При этом диктофон включился на воспроизведение, и я вновь услышал крылатую фразу: «Назвать новую галерею в Миннесоте „Звездой Голдблюма“».