Пыль на трассе - Маклин Алистер Страница 2

И все же, глядя на трясущегося человека, сгорбившегося на скамье, приходилось делать печальный вывод — скорее всего теория Макалпина верна. Если и был человек, который преодолел непреодолимое, прошел все мыслимые испытания на прочность, который, стоя на краю пропасти, никогда не отрекался от себя и никогда не признавал себя побежденным, этим человеком был Джонни Харлоу, «золотой» мальчик гонок «Гран-при», конечно же он выдающийся гонщик своего времени и, как утверждалось все чаще, всех времен, ведь он без больших усилий выиграл чемпионат мира в прошлом году, да и в нынешнем, если рассуждать здраво, пальма первенства должна была достаться ему, хотя половина этапов «Гран-при» еще впереди… и вот стальная воля Харлоу, его канаты-нервы, судя по всему, безвозвратно утеряны. Макалпину и Даннету было ясно, что обуглившееся существо, когда-то бывшее Изаком Жету, будет преследовать Джонни Харлоу до конца жизни.

Тем, у кого есть глаза, признаки краха были заметны и раньше, а среди гонщиков и механиков таких глазастых хватало. Эти признаки стали проявляться после второго этапа в этом сезоне, который Харлоу легко и убедительно выиграл, понятия не имея о том, что его младший брат, подающий большие надежды гонщик, вылетел с трассы и на треть вогнал свою машину в основание сосны на скорости сто пятьдесят миль в час. Харлоу никогда не отличался чрезмерной общительностью, теперь же он все чаще уходил в себя, отмалчивался, а когда все-таки улыбался, это была пустая улыбка человека, которому в этой жизни улыбаться нечему. Обычно наиболее расчетливый среди гонщиков, наиболее безупречный и не идущий на неоправданный риск, он вдруг стал лихачом, которому море по колено и жизнь свою он не ставит ни в грош, при этом во время гонок по всей Европе он последовательно бил рекорды, преодолевал гоночные кольца все с большей и большей скоростью. Так он и продолжал завоевывать один «Гран-при» за другим, подвергая растущему риску и себя, и своих товарищей-конкурентов; он стал бесшабашным и очень опасным водителем, и другие гонщики, крепкие парни и видавшие виды профессионалы, просто начали его бояться: вместо того чтобы потягаться с ним на повороте, как оно обычно и бывало, почти все они теперь чуть сторонились и прижимали тормоз, когда видели в зеркальце, что к ним приближается его бледно-зеленая «коронадо». Впрочем, такое случалось достаточно редко, потому что Харлоу взял на вооружение предельно простую формулу — он захватывал лидерство с самого начала и уже никому его не уступал.

Все чаще доносились разговоры о том, что его самоубийственная езда означает: он ведет борьбу не с соперниками, а с самим собой. Открывалась прискорбная истина: эту борьбу ему не выиграть никогда, принцип «пан или пропал» хоть однажды, да подведет, однажды удача от него отвернется. Так оно и произошло, и жертвой пал Изак Жету, а он, Джонни Харлоу, на глазах всего мира проиграл свой последний бой на трассах «Гран-при» Европы и Америки. Может, он еще и сядет за руль гоночной машины, снова помчится по трассе, но сейчас вид Харлоу говорил, что он сам, как никто другой, с ужасающей ясностью осознал: как боец он кончился.

Харлоу в третий раз неверными руками потянулся к горлышку бутылки. Она опустела уже на треть, но руки совсем не слушались его, и в рот попало лишь несколько капель. Макалпин хмуро посмотрел на Даннета, пожал массивными плечами, то ли отчаявшись, то ли смирившись, потом перевел взгляд в глубь ремонтной зоны. За его дочерью только что подъехала «скорая», и Макалпин поспешил туда, а Даннет, взяв губку и ведро воды, занялся лицом Харлоу. Джонни отнесся к этому с полнейшим равнодушием: каковы бы ни были его мысли — хотя не угадать их сейчас мог только полный идиот, — все свое внимание он, казалось, сосредоточил на бутылке мартеля и олицетворял собой человека, который жаждет как можно скорее утопить беду в алкоголе и предаться забвению.

Пожалуй, не удивительно, что и Харлоу и Макалпин не обратили внимания на человека, стоявшего в сторонке, между тем по лицу его было ясно, что он с радостью помог бы Харлоу забыться навсегда. Это был Рори, сын Макалпина, курчавый темноволосый парень, обычно дружелюбный и даже обаятельный, но сейчас он был мрачнее тучи — немыслимое выражение лица для человека, многие годы и вплоть до недавних минут считавшего Харлоу своим идолом. Рори посмотрел на «скорую», где, окровавленная, лежала без сознания его сестра. Он еще раз повернулся к Харлоу, и в глазах его читалась ненависть, какой могут гореть только глаза шестнадцатилетнего.

Официальное расследование, проведенное почти немедленно, как и ожидалось, не указало на какого-то конкретного виновника. Конкретных виновников подобные комиссии не выявляли практически никогда, включая постыдное расследование не имевшей себе равных катастрофы, когда были убиты семьдесят три зрителя, и никого конкретно не обвинили, хотя всем и каждому известно, что один человек, и только он — теперь перебравшийся на тот свет, — был причиной этой трагедии.

Итак, виновник не назван, хотя две или три тысячи зрителей на трибунах, не колеблясь, положили бы обвинение к ногам Джонни Харлоу. А еще более губительным для него было неопровержимое доказательство — телезапись аварии. Экран для проекции маленький и в пятнах, но изображение получилось достаточно резким, а звук — подлинным и реальным. Пленку, длившуюся двадцать секунд, комиссия прокрутила пять раз, съемка велась сзади телеобъективом с переменным фокусом. Три машины — участницы «Гран-при» подъезжали к зоне «Коронадо». Харлоу нагонял идущую впереди «феррари» старой модели, заявленную индивидуально, и шла она впереди по той простой причине, что отстала на целый круг. Еще быстрее Харлоу вдоль другого края дорожки мчалась огненно-красная «феррари», за рулем которой сидел блестящий гонщик из Калифорнии Изак Жету. На прямой двенадцать цилиндров Жету имели заметное преимущество перед восемью цилиндрами Харлоу, и было ясно, что Жету решился на обгон. Видимо, это намерение не укрылось и от Харлоу, потому что на его машине зажглись тормозные огни, он чуть сбросил скорость и приткнулся за идущей медленнее первой машиной, пропуская Жету.

Но вот внезапно, непостижимо тормозные огни Харлоу погасли, и его «коронадо» бешено вильнула в сторону, словно Харлоу решил, что сумеет обогнать переднюю машину прежде, чем Жету обгонит его. Если решение было именно таково, это было самое необъяснимое и безрассудное решение в его жизни, потому что машина Харлоу перекрыла путь Жету, который на прямой выжимал никак не меньше 180 миль в час и в предоставленную ему долю секунды не имел и тени возможности нажать на тормоза или как-то сманеврировать, чтобы уйти от столкновения.

Столкновение произошло — передним колесом Жету ударил сбоку в переднее колесо Харлоу. Для Харлоу последствия столкновения были весьма серьезными, его машина вышла из-под контроля и завертелась, но для Жету они оказались катастрофическими. Сквозь какофонию двигателей, гудевших на максимальных оборотах, сквозь визг заклинивших колес, протираемых о бетон, взрыв переднего колеса Жету прозвучал винтовочным выстрелом, и с этой секунды Жету был обречен. Его «феррари», начисто потерявшая управление, превратилась в бессмысленного механического монстра, охваченного жаждой самоуничтожения, зацепила боковой барьер безопасности, отскочила от него рикошетом и, уже изрыгая языки красного пламени и черного маслянистого дыма, во весь опор понеслась поперек трассы к противоположному барьеру и врезалась в него задом на скорости никак не меньше 100 миль в час. Дико вращаясь, «феррари» проскользила по трассе еще ярдов двести, дважды перевернулась и наконец застыла на исковерканных колесах, а Жету так и сидел, плененный кабиной, уже наверняка мертвый. Жаркие языки пламени из красных стали белыми.

В смерти Жету был виноват Харлоу, и обсуждать тут нечего, но Харлоу за семнадцать месяцев одержал в гонках «Гран-при» одиннадцать побед и считался лучшим гонщиком в мире, а лучшего гонщика в мире суду не предают. Такого просто не бывает. Трагическое событие объяснили актом воли господней, вернее, ее эквивалентом в мире автогонок, и занавес стыдливо опустился, знаменуя конец трагедии.