Прокурор идет ва-банк. Кофе на крови. Любовник войны - Александр Григорьевич Звягинцев Страница 2

– Чего изволите, господин хороший? – спросил он подобострастно.

– Апельсиновый сок… со льдом, – внятно произнес посетитель.

Бармен учтиво налил заказанный напиток, бросил в стакан кубик льда, потом, подумав, добавил второй и подал клиенту.

– А может, водку? «Столичную» или «Смирновскую», мистер Оболенцев, – размеренно произнес неожиданно появившийся за его спиной тот самый, из магазина игрушек, седовласый старик.

– В такой теплый вечер предпочтительнее холодный сок… – спокойно произнес человек, повернувшись к старику. На секунду он замер, пытаясь скрыть удивление.

По выражению лица было видно, что старик очень доволен эффектом своего появления. По-старомодному поклонившись, он, глядя прямо в глаза собеседнику, несколько иронично произнес:

– Рольф Дитер… виноват. Рудольф Дмитриевич Майер – бывший директор хорошо вам известного ресторана «Москва»…

Дело «Океан»!

– Майер умер в Воркуте, – спокойно произнес Оболенцев.

Глядя на старика и отпивая очередной глоток сока, он думал: «Ведь по документам он умер в зоне. Может, это провокация?» Но в том, что это был Майер, у него сомнений не было.

– Да-да, – подхватил Майер с едва уловимой иронией, – кровоизлияние в мозг и… летальный исход. Но у кого есть друзья и деньги, ни здесь, ни в СССР в колонии не умирает. Правда, это недешево стоит.

– Вы хотите просветить меня на эту тему? – равнодушно спросил Оболенцев, снова изучающе осматривая зал и не находя там ничего подозрительного.

– Разумеется, нет! Помните нашу последнюю встречу? Виноват, допрос. Не хотите его продолжить? Надеюсь, вы не думаете, что общаетесь с призраком?

– Я не Гамлет, а вы не мой отец! – усмехнулся Оболенцев, переводя разговор в другое русло, поскольку заметил, что бармен прислушивается и наблюдает за ними. – Я вас хорошо помню, Рудольф Дмитриевич, хотя вы здорово изменились. Были такой красавец мужчина. Что называется – подарок женщинам ко Дню восьмого марта.

По ироничному тону Оболенцева Майер понял, что тот не желает продолжать разговор здесь. Да он и сам хорошо сознавал, что вести эту беседу у стойки бара, к которой всегда приковано внимание зала, неразумно. Но старик очень боялся упустить Оболенцева и поэтому торопился. Ведь ему так много хотелось сказать старшему следователю по особо важным делам при Генеральном прокуроре СССР, который там, в далекой России, когда-то расследовал его уголовное дело. Эта случайная встреча – просто подарок для него!

Какое-то время два высоких представительных мужчины – седой и брюнет – молча смотрели друг на друга. Со стороны они больше походили на отца и сына, чем на людей, стоящих по разные стороны закона.

Майер первым нарушил несколько затянувшееся молчание. Волнуясь и сбиваясь, он немного заискивающе обратился к Оболенцеву:

– Кирилл Владимирович, я рад, что вы признали меня… Вы даже не представляете, что для меня значит наша встреча… Если не возражаете, я хотел бы пригласить вас на чашку кофе… Постараюсь много времени у вас не отнять.

Старик галантным жестом показал на пустующий в конце зала столик и, видя, как у Оболенцева подобрели глаза, чуть улыбаясь, добавил:

– Я все же хочу дать показания!

И без того спертый, тяжелый воздух, смешиваясь с запахом дыма, кухни и парфюмерии, выживал последних посетителей ресторана. Пианист, хорошо разогретый алкоголем, уже без всякого стеснения прикладывался к большой рюмке с водкой, стоявшей перед ним на инструменте. Продолжая выдавливать из пианино мелодии из прошлой советской жизни, он неожиданно соскользнул со стула и упал. Тотчас же выскочила «из-за кулис» высокая плотная блондинка. Она легко и непринужденно схватила упившегося музыканта под мышки и уволокла из зала. Вернувшись, села за пианино и заунывно запела «Подмосковные вечера».

Сидевшие в глубине ресторана Оболенцев и Майер почти не обращали внимания на то, что происходило в зале. Перед Оболенцевым стояли пустые бокал и кофейная чашка, перед Майером – чашка с нетронутым кофе. Старик курил, и пепел с зажатой в левой руке сигареты падал прямо в кофе. И только когда пианист с грохотом свалился на пол, Оболенцев, как бы между прочим, заметил:

– Похоже, последний бастион сдан. Не сигнал ли это нам, Рудольф Дмитриевич, для отступления?

Майер поднял голову и посмотрел в зал. Ему очень не хотелось прерывать разговор. Он боялся, что не успеет рассказать Оболенцеву все. Поэтому, когда плотная блондинка подмяла под себя инструмент, выдавливая из него аккорды, Майер серьезно произнес:

– Что вы, Кирилл Владимирович, произошла только смена состава. Я думаю, что нашему разговору это нисколько не помешает. Народ здесь работает допоздна.

Как бы принимая предложение Майера, Оболенцев тут же задал ему прямой вопрос:

– Зачем вы мне все это рассказываете? Зачем? Пытаюсь понять и не могу. Что это – месть?

Майер укоризненно посмотрел на Оболенцева и с горечью произнес:

– Родину жалко! Я прожил в России без малого шестьдесят лет, там прах моих предков. Видите ли, уважаемый Кирилл Владимирович, моя генерация деловых людей никого не грабила, не убивала; мы, так сказать, довольствовались естественной убылью, относительно честной прибылью. В любых торговых правилах столько оговорок, усушек-утрусок, что можно, руководствуясь лишь ими, жить припеваючи и ни в чем себе не отказывать.

– Идеализируете, Рудольф Дмитриевич! – улыбнулся Оболенцев.

– Может быть! Значит, вы согласны, что мы способны и на идеализм.

Оболенцев дипломатично промолчал.

– А кто пришел нам на смену? Эти бывшие таксисты и мясники, которые оттеснили нас с вашей помощью, с вашей! – повторил Майер, заметив неудовольствие на лице Оболенцева.

– Это уже перебор, Рудольф Дмитриевич! – возмутился Оболенцев.

– Какой «перебор»? Они – гангстеры!.. Пауки!.. Вампиры!.. Сбились в стаю и сосут!.. Весь город со-о-сут!

– Нельзя ли поконкретнее?

– За их спинами и милиция, и уголовники…

– Вся милиция? – иронично спросил Оболенцев.

– Не верите? – улыбнулся Майер. – Могу рассказать, как они меня обобрали перед самым отъездом. Хотите?

– Давайте!

– Когда у меня все было готово, чтобы отбыть сюда, к моим племянникам, капитан Цвях из горотдела милиции пронюхал, что я на воле. Он вышел на меня и потребовал двадцать «штук» или, как он изволил выразиться, быстро мне «лапти сплетет».

– Один подонок всегда найдется!

– Двадцать «штук» многовато для одного, не по чину, – ехидно ответил старик.

– Считаете, что брал на весь горотдел?

– На горотдел маловато будет! А вот с полковником Багировым поделиться в самый раз.

– С начальником горотдела?

– Помните! – довольно заметил Майер. – Еще бы не помнить, ведь это он сдавал меня. Благодарность еще получил и ценный подарок: именные часы. Смех, да и только! Он этих часов может покупать каждый час по паре, включая время на сон, на завтрак, обед и ужин.

– Считаете, что не за дело получил? – помрачнел Оболенцев, вспоминая довольное лицо полковника Багирова.

– Да