Екатерина Лесина - Волшебный пояс Жанны д’Арк Страница 20

Зря это они. Нельзя отворачиваться, когда на тебя так смотрят, — сожрут.

— Сейчас вам раздадут тесты. Вы их решаете. — Голос у нее оказался громкий, грудной и красивый, пожалуй. — А затем пишете сочинение… скажем, на тему, чего вы хотите добиться в жизни.

Тесты были не сложными, но странными. Кружки, квадраты… лишние фигуры, пропущенные слова… цифры, которые должны продолжить ряд. Кирилл справился быстро. А вот сочинение… нет, его подмывало встать и уйти, но ведь права Маринка: директриса такого точно не спустит.

Чего он хочет?

Вопрос вдруг заинтересовал Кирилла. А и вправду, чего он хочет?

Вырваться, наверное. Вернуться в ту жизнь, которая за оградой, и чтобы родители были живы, только это ведь невозможно, а писать надо о реальных вещах. Старуха со змеиными глазами иных не примет. Она, пожалуй, мечтать вовсе не умеет.

И Кирилл разучился.

Так чего он хочет все-таки?

Жизни другой.

Денег.

Почему? Потому что деньги — это свобода, так Маринка говорит, а она в жизни понимает куда больше сердобольной Галины. Да, денег Кирилл определенно хочет. И чтобы им никто не командовал, наверное, так тоже невозможно, но пускай. Он сам когда-нибудь станет начальником.

Он писал, не особо задумываясь, что именно пишет, но ручкой по бумаге выводил новую свою жизнь, которая была бы не похожа ни на одну из предыдущих.

— Нам ничего не сказали, собрали сочинения, тесты и выставили из класса. — Кирилл лег, несмотря на то что мхи на крыше были влажными. Он сунул руки за голову и смотрел, казалось, исключительно на небо, на звезды.

Жанна тоже смотрела.

И думала, что ей повезло: мама умерла, когда Жанна стала взрослой.

— Ждали две недели… Знаешь, эти две недели многим нервы истрепали. Я не то чтобы дружил с кем-то, напротив, всегда особняком… но тут уже… знаешь, они возненавидели друг друга. Все, кто в классе был. Понимали, что возьмут лишь одного, и каждый хотел к ней. Не столько к ней, сколько вырваться. Да и к ней тоже, воплощенная мечта ведь… богатая тетка… Представляли, как она приедет, возьмет кого-то… сочинили целую историю, что, дескать, у нее сын был, но погиб, вот она и горюет, ищет кого-то похожего. Идиоты.

— Почему?

— Потому что очевидно было, что искала она вовсе не того, кого можно любить. — Кирилл повернулся на бок и, смерив Жанну насмешливым взглядом, пояснил: — Любят просто так. Без условий. Без отбора. А она устроила конкурс… и даже наши воспитательницы шептались, что это неправильно. Только старуха приюту денег дала столько, что… В общем, ненавидели. Каждый смотрел на другого и думал, что этот, другой, конкурент, что взять могут его, увезти на замечательной машине в новую чудесную жизнь.

— А ты?

— А я не думал. Я забыл про нее. Но спустя две недели она вновь объявилась. И устроила собеседование. Из двадцати остались трое. И я в их числе.

Кирилл помнил свое удивление.

Его приглашают на собеседование?

— Не теряйся, — сказала Маринка и, наклонившись, сама поправила воротничок серой рубашки. — Главное, не бойся. Такие, как она, страх чуют. И тех, кто боится, на дух не переносят.

— А ты откуда знаешь?

Он всегда и всем тыкал, сначала в знак протеста, не желая признавать себя частью системы, принимать правила ее, после — по привычке. И Маринка не стала огрызаться:

— Да уж знаю… Кирюха, смотри, твой шанс… вроде как шанс, но золотую рыбку мало поймать, ее еще удержать надобно, а это не так просто, как многие думают. У золотых рыбок характер паскудный. И зубы акульи. Ты ей палец дашь, а она тебе руку по локоть оттяпает. Но коли удержишь, будет у тебя все и даже больше…

Тогда он ничего не понял, кроме того, что старухи нельзя бояться. Кирилл и не боялся. Он вошел в комнату спокойно и снова заглянул в глаза, пустые, что то зеркало, которое висело в холле, огромное, темное и пыльное.

— Садись, — велела старуха, указав на стул. — Значит, ты Кирилл… Ко мне обращайся Алиция Виссарионовна. Запомнишь?

— Запомню.

— Вот и хорошо. — Она откинулась на кресле, которое притащили из директорского кабинета, но все равно кресло это выглядело бедным, убогим, не подходящим для гостьи.

— Она спрашивала обо всем. О родителях. Кем они были. Чем занимались. Где работали… что делали дома… ходили ли мы в походы и как часто… нравилось ли мне учиться… что больше, литература или математика… Потом выяснилось, что мы проговорили два часа.

Кирилл замолчал, сунул в рот былинку и лежал с закрытыми глазами, точно притворялся спящим.

— Потом она сказала, что готова предоставить мне шанс. Если я окажусь сообразительным… усидчивым… способным, то использую этот самый шанс… Знаешь, что меня поразило?

— Что?

— Она не лгала.

— У меня уже были воспитанники, — сказала старуха, оглаживая трость с серебряным набалдашником в виде собачьей головы. — Трое. Но ни один не оправдал возложенных на него надежд. Надеюсь, меня не постигнет очередное разочарование?

Кирилл промолчал.

— Если ты не будешь стараться, — меж тем продолжила Алиция Виссарионовна, глядя, впрочем, не на Кирилла, а в окно, — то вернешься сюда. И остаток своей жизни будешь кусать себе локти, что упустил возможность.

Она уставилась на него, и во взгляде Кирилл увидел насмешку.

Золотая рыбка? И вправду из тех, которые способны руку по локоть откусить.

— Я справлюсь, — ответил Кирилл.

Он представил просто, что вот она, старуха, которая сидит, слегка морщится, потому что класс расположен над кухней и с кухни тянет характерными кухонными ароматами, уйдет. Сядет в роскошный автомобиль и навсегда уберется из Кирилловой жизни. О самом Кирилле она и не вспомнит, а вот он… Что останется?

Приют?

Чужой распорядок, который уже в горле застрял? От подъема до отбоя. Столовая. Классы. Мерный Маринкин бубнеж или восторженное щебетание Галочки, влюбленной в свой Серебряный век… Точнее, он не ее, не Галочкин, и всем плевать и на нее, и на поэтов.

Пожрать бы.

Или сигарет стырить. Выбраться за ограду…

…Найти нужного человека, которому надо подсобить… и имя его, вернее кликуху, передают своим, проверенным.

…Вернуться, не попавшись.

…И, пристроившись за старым сараем, в котором хранили всякую дребедень, курить краденые сигареты, рассказывая о своей крутизне.

— Я, — Кирилл повторил чуть уверенней, — справлюсь.

Он не хотел оставаться здесь.

— Что ж, — старуха встала, — посмотрим. Сколько тебе нужно на сборы?

— Минут пять.

— Хорошо. Иди.

Собирать Кириллу было нечего.

Приютская одежда? Старуха купит новую. Он был уверен, что в своем доме, не менее роскошном, чем автомобиль, не потерпят этих чистых, но простых вещей. А из собственных Кирилла… Мамино кольцо, которое он носил на веревочке, на шее, чтоб не сперли. Пара цветных фотографий.

Отцовские часы с разбитым стеклом.

Он спускался спеша, боясь, что старуха не дождется, передумает, возьмет кого-то другого или вовсе решит, что никакие воспитанники ей больше не нужны. И потому услышал разговор, который для Кирилла не предназначался:

— Вы уверены? — В голосе Матильды Евгеньевны слышалось явное удивление. — Кирилл — проблемный мальчик. Совершенно неуправляемый…

— Вы просто управлять не умеете.

— Вадичек куда более спокоен… и умен, очень талантливый ребенок.

— И абсолютно бесхарактерный.

— Но…

— Матильда Евгеньевна, — старуха явно была раздражена, — я точно знаю, чего хочу. Ваш Вадичек, уж простите, нуждается не в опекунше, а в нянечке, которая будет всю оставшуюся жизнь указывать ему, что и как делать. Кирилл подходит. Что до характера, то характер — это даже хорошо… нет ничего более унылого, чем безвольный мужчина.

Наверное, это можно было счесть комплиментом, вот только Кирилл насторожился.

— Вот увидите, мы с ним поладим. А если нет, то… я компенсирую вам неудобства.

В машине старуха спросила:

— Подслушал?

— Не все. — Кирилл, подумав, решил, что врать ей не стоит. — Вадик и вправду умный.

— Ум сам по себе ничего не значит. Им еще надо научиться пользоваться. — Старуха вытащила из сумочки портсигар и закурила. — Надеюсь, ты все понял правильно?

— Если я не справлюсь, вы меня вернете.

— Именно. — Она нехорошо усмехнулась. — Но надеюсь, что ты справишься.

— Знаешь, — Кирилл потянулся, — а ведь я никому об этом не рассказывал…

— Значит, я особенная?

— Нет, наверное, ситуация располагает к откровенности. А быть может, просто пришло время выговориться. Мне как-то один знакомый, психолог, втолковывал, что нельзя бесконечно запирать в себе эмоции, что рано или поздно, но внутренний резерв закончится, и тогда от этих самых запертых эмоций начнет крышу рвать. Так что, считай, исполняешь функции психотерапевта.