Алла Драбкина - Жена по заказу Страница 20

– Эти типы явно стукачи, но какой гэбист подарит на время своих осведомителей не только товарищу по оружию, но какой-то обкомовской секретутке, заведующей литературой? И зачем? Что они сделали с тобой? Изнасиловали?

Мужик, он и есть мужик. Да, я решила сдохнуть, но не уступить. И все же изнасиловали.

Под этим словом подразумевается многое.

Но ведь среди тех людей мог быть знакомый Беатрисы, она всегда была по уши во всяких халдеях, парикмахерах, барменах. Варька говорит, что и в советские годы у них в доме всегда была любая еда и любые самые невозможные для нас с тобой вещи. Могла книга попасть к ней… Но тогда кто с перепугу выбросил книгу за борт?

Одни вопросы. Я задаю их не только себе и Лехе, но и тебе. Прежде всего тебе, потому что то дело бабье, понимаешь? Как отравления, хотя отравить может и мужчина. А вот так поиздеваться и отпустить... бабье дело. Думай, Женечка, со стороны видней. Думай.

Целую, обнимаю, твоя А. Сорокина".

– Ну, что думаете? Как вам это нравится? – сразу после прочтения заговорила Яна.

Что я могла думать? Передо мной проходили лица моих друзей, товарищей, просто хорошо знакомых и людей мало знакомых. Одни из них не могли украсть, другие не стали бы красть у самих себя, подвергая риску близких людей: жену, пусть бывшую, и собственного ребенка.

– Но зачем мент отпустил его одного в Петрозаводск и Питер! – вдруг воскликнула Яна.

– А что такого? У него ведь нет с собой денег.

– Вот именно. Вы говорите, Сакен отбил жену у Громова?

– Ну женой она не была, да и разбогатевший Громов стал заглядываться на других. Мужики, как ты знаешь, весьма непостоянны, особенно когда у них появляются деньги.

– Значит, дело не в бабе, а в великой злобе и зависти. Впрочем, сейчас он может окрутить и вашу Тусеньку. У нее есть свое дело. Ты знаешь, какое?

– Брусника, клюква, грибы и маленькая фабричка полиэтиленовых мешочков.

– Не хило. Я думаю, она в силах приумножить свои богатства.

– Но Громов от нее ни шиша не получит!

– Правильно. Но если убрать Сакена, его деньги отойдут кому?

– Думаю, Тусеньке и ребенку. С Асей он не расписан.

– А деньги, как вы думаете, большие?

– Да. Думаю, очень большие. И растут не по дням, а по часам.

– А если Громов так глуп, что рассчитывает на брак с Тусенькой, когда той после смерти Сакена достанутся его деньги?

– Он может быть сколь угодно глуп, но, боюсь, для Тусеньки дело и деньги важнее, чем такой мот, как Громов. Хотя в любовники она его взять может.

Как всякая дура, она чрезмерно сладострастна, за что мы как бы не очень приняли ее в свою компанию еще в Питере, когда она была женой Сакена. Уж очень любила рассказывать со всеми подробностями про сексуальные подвиги и измены первому мужу чуть ли не у него на рогах., – Но Громов определенно глуп. Я не знаю этого точно, но уверена. Мне часто встречались такие типы. И он может, понимаете, может рассчитывать на женитьбу на Тусеньке, потому что он самовлюбленный мачо.

– А тогда?

– А тогда какого черта ваш Леха отпустил Сакена одного?

У меня внутри все будто окостенело от кромешного холода.

Я очень плохо, лишь визуально знала Сакена, но то, что он в какой-то мере спас Алю от голода и нищеты… Ведь она пыталась устроиться на работу, как я или моя молодая подружка Манюня.

Надежды же на Егора у Али не было. Отовсюду он уходил, а потом месяцами валялся на диване, уверяя, что болен. И она тащила продавать все, что не приколочено. Да и Варька поняла, что ей надо серьезно заняться шитьем. Из хобби и удовольствия шитье превратилось в работу, весьма тяжелую.

И только от Сакена Егор не мог уйти: деньги, доверие, интерес… А ко всему прочему, Сакен был скоробогач, а Егор, что бы там ни говорила в его защиту Аля, был мерзким лицемером и снобом.

С каждым он находил свой тон разговора, умея очень здорово кого-то сравнять с навозом, а кому-то вовремя подлизнуть. Строить яхту для Сакена – это была престижная работа. Он мог, сообразуясь со своими интересами, набирать на отдельные виды производства людей, командовать ими и наслаждаться тем, как они смотрят ему в рот, а он волен выплатить или не выплатить деньги. Сделать это в пятницу или в понедельник.

Меня только поражает, почему Аля не выгоняла его, или, скорее, почему он не бросил нищую теперь Алю? Наверное, никто не льстился на такое чудовище: вечно навозная куча на голове, грязные от мазута руки. Я думала, что все, кто вкалывает, так выглядят, но Силыч и Гаврила трудились никак не меньше Егора, а руки и волосы у них были чистые. А эти разгуливания с развязанными шнурками? И плевать он хотел на разные замечания.

«Я очень опустилась с ним из-за его неряшества и свинства, но все же не докачусь до того, чтоб завязывать ему шнурки», – говорила Аля.

– Итак, что мы имеем? – потерла руки Яна, будто предвкушая великое приключение.

– Книга на борту, с которой более-менее ясно. Ее принесла на борт Асенька, но взяла ее в доме Ирины, раз уж они были связаны. Услышав про книгу от Сан Санны, Ирина испугалась и выбросила ее. Это, ко всему прочему, был еще один шанс унизить Сорокину, которая лепечет о какой-то книге, которой нет! Ты согласна?

– Вполне, – сказала Яна.

– Но из-за чего у Ирины с ранней молодости такая ненависть к Але? – задумалась я.

– Иногда вы меня поражаете. Неужели до сих пор не ясно?

– Нет.

– Талант, настоящий талант, а не съемки в обкраденной «Красной пустыне», после которых даже в ГБ никто не мог заставить режиссеров взять ее в другой фильм. Ну и… Никита.

– Ты думаешь, она так любила его?

– Она воображала, что любит. Вы же сами говорили, что в вашей молодости все было так же, как в моей, только не умеющие любить шлюхи были дармовыми.

– Однако Ирина отхватила-таки жирный кусок в виде Никиты.

– Отхватила. Получила нелюбимого ребенка и скоренький развод.

– Почему ты считаешь, что ребенок был нелюбимым? Это Ванька-то?

– Да хотя бы потому, что сирота Асенька нашла общий язык с сиротой Иваном.

– Но у Ивана был Никита.

– Ага… И новая жена Никиты. Если уж Ирина сумела манипулировать безумным Шевченко, то уж вполне нормальным взрослым сыном манипулировала вовсю. Безумными управлять гораздо тяжелее, они непредсказуемы.

– Ну ладно, с этим покончили. А что ты думаешь, Яночка, насчет кражи?

– Кто спер шляпку, тот замочил бабку.

– И как она, по-твоему, могла это сделать?

– Если я поговорю с Сорокиной, то скажу и это.

И опять мы не встретили Кирюшу из школы, он явился сам. Это был возмутительный грех с моей стороны, хотя Кирюша же и успокоил меня:

– У нас сегодня было три урока, а остальных двух не было, русичка заболела.

Я стала кормить Кпрюшу. Он уписывал за обе щеки, Яна встала у плиты, чтоб подогреть наш с ней обед. Мы продолжили разговор.

– Мы с тобой уверены, что дело было так.

Почему же Леха не видел всего этого?

– А, свое говно не воняет! – отмахнулась Яна. – Ведь знать человека всю жизнь, а потом увидеть, что ты знал совсем не того… Это с незнакомыми, менты распускают грабли, а как коснется своих – сомнения.

Кирюха слушал нас с открытым ртом, а уши его, казалось, поворачивались, как локаторы, в сторону говорящей. Никогда я не замечала, что у него такие уши.

Яна уже приготовилась загнать его в свою комнату, но я взглядом остановила ее. Дело в том, что знает он об этой жизни не так уж мало, за что не раз и пострадал. А значит, надо воспитывать в нем двойное сознание: что говорится, делается и узнается дома, никогда не выносится в школу. Я всегда предпочитала, чтоб моя дочь скользкие вопросы не задавала подружкам, а шла прямо ко мне. Там, где кухонные мамаши будут орать, что курят только бляди, дочь обязательно будет курить, так же как и в той семье, где мама чуть что прячет сигарету в рукав.

А дело-то в том, что есть у детей период, когда им хочется быть плохими, подражать Лизке Дунаевой, которая с пятого класса спит с парнями, хотя родители ее такие злобные ханжи, что если узнают – выставят из дома, изобьют, убьют.

Мой метод воспитания дочери сводился к тому, что иногда мы, обычно с Алей, при Варьке говорили остро и прямо, без купюр, о вещах, которые Варька, конечно же, знала, но лишь со своей стороны. И в итоге ни моя, ни Алина дочь не польстились на распутные деяния Дунаевой и иже с ней.

Только говорить надо убежденно. И говорить только с теми, кто понимает, почему я не гоню из комнаты дочь. В итоге получалось, что и с подругой не нужно никакого Эзопова языка, и дочь сообразит, что да, она может пить-курить, спать с мужиками, как Дунаева, но за все это в конце концов придется рассчитаться.

Конечно, с нашими девицами было все, что и с другими, но кое-как избирательность в любви мы им привили. Ведь большинство этого поколения и понятия не имеет о любви, точно так же, как мое плохо соображало в сексе. (Честно говоря, от этого мы ничего не потеряли. Все в сексе было свежо и ново, все – тайна, а это, я вам скажу, весьма возбуждает).