Фридрих Незнанский - Клуб неверных мужчин Страница 20

— Я вам говорила, что в семь. Можете подождать, поговорить с ними, если хотите…

— Простите, запамятовал. Скажите, в тот день… когда произошло это трагическое событие, где вы находились? Сразу попрошу без обид, таков порядок при любом расследовании. Заплати вы мне хоть сто тысяч долларов, будь вы самой королевой Швеции, я обязан задать этот вопрос.

— Никаких секретов, что вы, — она сделала вид, будто вопрос ее не покоробил. — Дома я была, где же еще?.. В смысле, здесь. Как раз пришли родители с работы. Милиционер, который выехал… на место происшествия, позвонил по номеру, который нашел в блокноте Ромы. Мне стало плохо, мама просила остаться дома, но я побежала, схватила такси…

Симпатичное личико прямо на глазах превращалось в сморщенную мумию. Не красят людей страшные воспоминания.

— Меня допрашивали, словно это я его убила. Потом, когда родители убедили их, что я находилась дома, вроде бы отстали… И все равно я ходила в милицию каждый день, надоедала им. У меня создавалось впечатление, что милиция не собирается расследовать убийство. Капитан по фамилии Черемисин грубо хамил, приказывал дежурному не пускать меня в здание…

— Позвольте еще один вопрос, Евгения Геннадьевна. Не торопитесь, отвечая на него, хорошо подумайте. Вы в последнее время часто виделись с Романом?

— Конечно, — она улыбнулась сквозь слезы. — Ваш вопрос не требует долгих раздумий. Мы виделись почти каждый день.

— Это не вопрос, это прелюдия к вопросу. Не было ли в вашем присутствии странных визитов к Роману, странных телефонных звонков, которые его бы сильно расстроили? Не фигурировали ли в его разговорах, которые вы случайно услышали, имена Анюта, Жанна?

— Я не подслушивала его разговоры…

— Повторяю, вы могли услышать что-то случайно. Это важно, Евгения Геннадьевна. Постарайтесь вспомнить.

Он отвернулся к окну, начал разбираться с изводящими его чувствами. Червь копошился в подсознании, не мог найти дорогу, чтобы выбраться в сознание. Это не могло быть ошибкой, с Евгенией Геннадьевной Мещеряковой в этом деле действительно что-то было не в порядке. Он повернулся. Она стояла рядом, смотрела на него большими зелеными глазами.

— Итак, Евгения Геннадьевна.

— Начинаем, Александр Борисович, — ей было трудно улыбаться, но она старалась, — Ничего такого я не замечала. Именами Жанна и Анюта Роман не оперировал. Разумеется, он не святой, до меня у него были женщины, случались настырные и без моральных ограничений. Была у него до меня некая Люба — между нами говоря, жалкая и ничтожная личность. Тоже какая-то там художница… Ко всем ее достоинствам, еще и полная дура. Рома с ней расстался и правильно сделал — свяжись он с ней всерьез и надолго, неизвестно, чем бы закончилась их связь. Она бы выжала из него все соки. Знаете, как она оскорбилась, когда он объявил, что больше не хочет ее видеть! Пупсик земли, блин… — Турецкий заметил, как сжались кулаки у женщины, в глазах зажглась ненависть собственницы. — Она продолжала досаждать, обрывала телефон, кричала, что не оставит это просто так, что он не понимает своего счастья. Доходило до того, что она врывалась к нему в студию, а однажды озверела настолько, что на глазах Романа подняла с земли камень и разбила стекло его машины… Коллеги предложили Роману обратиться в милицию, но он так и не решился, отвез машину в автосервис… После этого эпизода Люба, кажется, поумнела, оставила его в покое…

— А вы часто бывали в студии у Романа?

— Что вы, — она решительно замотала головой, — я никогда не бывала в студии у Романа. Этого еще не хватало для полного счастья. Чтобы меня обсуждали там, оценивали? Знаете, я человек домашний, ценю уют, комфорт. Да и Роман, собственно, не был таким уж гулякой. Случались, конечно, срывы, пропадал, приходил выпившим… С кем такое не случается? Вы бы слышали, какими словами крыл он нашу изнеженную, разучившуюся мыслить богему… Люба была у него до меня, поэтому связанными с ней впечатлениями мне насладиться не довелось. Я бы ей, конечно, показала кузькину мать… Ему временами звонили коллеги по изобразительному цеху, прорывались какие-то почитатели, пару раз звонили люди, мало смыслящие в искусстве и считающие его творчество бездарной мазней. Но мы всегда относились к этому спокойно, всем не угодишь, — мы нормальные люди, понимаем. Такого, чтобы его сильно расстроило чье-то заявление, я не припомню… — она наморщила лоб. — Нет, серьезно, Александр Борисович, если бы было подобное, я бы непременно сказала. Не припоминаю…

— Если припомните, то непременно скажите, — улыбнулся Турецкий.

Не срабатывало что-то с последним визитом.

— Вы не откажетесь проехать со мной до квартиры Романа? — вкрадчиво предложил он. — Может быть, на месте вы что-нибудь вспомните. Подходящая обстановка, знаете ли, способствует работе памяти.

— Охотно, — кивнула Евгения. — Хотя не думаю, что обстановка жилья Романа сильно облегчит мое состояние. Но если вам это надо… Вот только, простите, ключей у меня нет, — она удрученно развела руками. — Так уж получилось, что когда мы встречались в последний раз, — а это было во дворе его дома, Роман вернулся с работы, — выяснилось, что он забыл в студии ключи, у меня был дубликат, я открыла дверь, да так благополучно и забыла ключи на гвоздике. Даже и не знаю, что с ними сделала милиция, может, держит у себя, как «вещественное доказательство», может, отдали в управляющую компанию.

— Разберемся, — кивнул Турецкий. — Давайте прокатимся. Не волнуйтесь, я отвезу вас обратно. Собирайтесь, а я пока позвоню.

Он выбрался в прихожую, постоял минутку, работая ушами. Покосился в сторону коридора. Он слышал, как Евгения хлопала дверцами шкафа, возилась у себя в комнате. Он позвонил Виллису.

— Надеюсь, ты еще работаешь?

— В основном, впустую, Александр Борисович, — отозвался «прикомандированный» молодой работник. — Как-то не по себе мне — копаться в подноготной этих несчастных вдов. Знаете, Александр Борисович, начинаю приходить к мысли, что мы копаем не там. Не пора ли оставить их в покое?

— Прихожу к аналогичной мысли, — согласился Турецкий. — Ладно, стадию вдов благополучно проехали. Вернемся к ней, буде возникнет нужда. Приступаем к стадии безутешных невест, — он понизил голос. — С родителями Мещеряковой органы контактировали?

— Так точно, Александр Борисович. Когда проверяли ее алиби. Милые интеллигентные люди. Такая, знаете, старая московская закваска.

«Что бы ты знал о старой московской закваске», — подумал Турецкий.

— Мать Мещеряковой преподает на кафедре политехнического института — давно пора на пенсию, но, видимо, настолько ценный работник, что ее не отпускают. Отец Мещеряковой — кандидат технических наук, высокооплачиваемый работник в Московском государственном университете. Автор множества работ — в России и за рубежом, лауреат каких-то там прерий… Алиби своей дочери они с удовольствием подтвердили, причем, у следователей не возникло ощущения, что родители выгораживают дочь. И стрелять она не умеет, никогда не держала в руках оружия, даже пневматической винтовки. Боялась оружия, как огня…

— Квартиру Кошкина осматривали?

— Обижаете, Александр Борисович. В квартире Кошкина я присутствовал лично. Там, похоже, делали перепланировку, снесли несколько стен, соорудие из трех комнат одну. Кубатура производит впечатление. Особенно на меня произвела, — всю жизнь, знаете ли, прожил в хрущевке…

— Ты еще не всю жизнь прожил, — буркнул Турецкий. — Поживешь и во дворце, я уверен. Мещерякова знает тебя?

— Ну, не близко… Но видела в числе негодников, которые вели с ней пристрастные беседы. А что?

— Ключи от квартиры где?

— М-м… — задумался Борис. — Один комплект нашли в квартире, другой комплект был на трупе. Родня пока не объявилась, претензий на квартиру не было. Один ключ, кажется, в управляющей компании… Про судьбу второго ничего не знаю. Квартира опечатана. Есть идеи, Александр Борисович?

— Добывай ключ и жди нас с Мещеряковой на хате Кошкина. Скоро будем.

— Слушаюсь, босс…

Было странное ощущение, что она не видела Бориса, отворившего им дверь. Смотрела сквозь него, словно он стеклянный, проигнорировала добродушное «здрасьте», вошла в квартиру осторожно, неуверенно. Дошла до проема, отделяющего прихожую от прочего пространства, оглянулась, нерешительно глянула на Турецкого. В этот момент она ему напомнила кошку, которую вносят в новую квартиру перед въездом жильцов. Борис и Турецкий переглянулись. Женщина не сдержалась— слезы потекли по щекам…

— Все в порядке, Евгения Геннадьевна? — тихо спросил Турецкий.

— Это не я придумала, — шмыгнула носом девушка. — Кто не умеет пользоваться счастьем, когда оно приходит, не должен жаловаться, когда оно уходит…

— О чем это она? — заворожено прошептал Борис, когда девушка вышла из прихожей.