Энн Грэнджер - Убийство в старом доме Страница 20

Мы выехали из городка и покатили по проселочной дороге. Вокруг все было незнакомым. Вдали высились странные холмы в форме пирамид. Я потерла кончик носа тыльной стороной ладони, чтобы хоть что-то почувствовать, и, убрав ладонь, заметила, что она почернела. Значит, что-то носится в воздухе. Мне хотелось о многом расспросить отца: куда именно мы едем, что случилось на шахте, из-за чего нам непременно нужно туда попасть, кто там умер и почему?

Впрочем, я благоразумно решила промолчать, сообразив, что, приехав на место, я все увижу собственными глазами.

Спустя какое-то время мы остановились у большого каменного здания, окруженного деревянными навесами. За зданием высилась кирпичная труба. Я жадно озиралась по сторонам. Никогда в жизни я не видела ничего подобного. Шахтерский поселок оказался гораздо больше, чем мне представлялось. Он был почти целым городом — шумным, нечистым, с множеством построек непонятного назначения. И все постройки были припорошены угольной пылью. Вдали высилась еще одна пирамида — огромная рукотворная гора шлака. На эту гору взбирались женщины и дети, похожие на муравьев; они старательно рылись в шлаке, выискивали кусочки угля и складывали их в прихваченные с собой ведерки и мешки.

Вокруг нас творилось настоящее столпотворение. Одни спешили, другие шли, еле волоча ноги. С грохотом ехали повозки, которые тащили костлявые грязные пони, которых никто никогда не чистил. У стены здания стояла группа мужчин. Они о чем-то переговаривались. Их лица почернели от угольной пыли; грязной была и одежда. По их виду и голосам я догадалась, что они чем-то расстроены и рассержены, но, несмотря на злость, вид у всех был беспомощный. Что бы там ни произошло, они ничего не могли поделать.

Отец спрыгнул на землю и сухо приказал:

— Лиззи, жди меня здесь! Не двигайся, ты меня поняла?

У меня не было времени пообещать, что я останусь на месте; отец скрылся в каменном здании.

Вдруг я почувствовала, что сама стала объектом чьего-то внимания. Оглянувшись, я увидела тощего, жилистого мальчишку в лохмотьях. Он держал пони за узду — наверное, ему поручил отец. На вид мальчишка казался чуть старше меня. Он пристально и неспешно разглядывал меня с головы до ног своими черными глазами, и его как будто ничуть не беспокоило то, что я его заметила. Его голову украшала густая копна черных — а может, просто грязных — волос, но лицо у него было относительно чистым. В его чертах было что-то цыганское. Если бы он просто смотрел на меня, «глазел», как сказала бы Мэри Ньюлинг, я бы еще сохранила самообладание. Но его неспешность выводила меня из себя.

Наверное, я не скрывала своих чувств, потому что он как бы ненароком спросил:

— Ты кто такая?

Его небрежный тон еще больше раздосадовал меня. Я понимала, что, должно быть, являю собой странное зрелище: сижу в двуколке, завернувшись в плед, с нечесаными волосами. И все же я набралась храбрости и высокомерно провозгласила:

— Я — мисс Мартин. Доктор Мартин — мой папа.

— Ух ты, — неторопливо, врастяжку ответил мальчишка. — Что же здесь понадобилось мисс Мартин и ее папе?

— Не твое дело! — отрезала я. — Ты очень нахальный мальчишка. Убирайся отсюда!

В ответ на мои слова он откровенно ухмыльнулся. Улыбка у него была широкая, от уха до уха, а зубы оказались очень белыми и ровными, что было довольно необычно. Мне и раньше доводилось видеть уличных мальчишек, похожих на него, но у них, как правило, один или два зуба бывали выбиты в драках.

Так как мой новый знакомый не двигался с места, я решила с его помощью пополнить свой запас знаний. И потом, мне хотелось утвердить свою власть.

— Что тут? — спросила я, показывая на огромное каменное сооружение, в котором скрылся отец.

Мальчика удивило мое невежество.

— Здесь управление.

— Кто там работает?

Раз он считает меня невежественной, быть посему! Я понятия не имела, что происходит на шахте и вокруг нее.

— Типы с холеными, чистыми руками, — сухо ответил мальчишка. — Сами они под землю не спускаются, зато посылают туда других.

Он ненадолго задумался, а потом, порывшись в кармане, достал оттуда что-то маленькое и серое и протянул мне.

— Вот, возьми, если хочешь. Может быть, он принесет тебе счастье.

— Это же просто сланец! — воскликнула я, разглядывая подарок, и тут же поняла, что передо мной не просто сланец. В поверхность его впечаталось изображение листочка папоротника, такое четкое и такое совершенное, что я восхищенно вскрикнула, и мальчик снова ухмыльнулся.

— Значит, это не простой сланец? — удивленно и немного смущенно спросила я. Мне было так приятно, что я сумела опознать его!

Мальчишка пожал костлявыми плечами:

— Ну да, сланец. Здесь таких можно найти целую кучу. Кусок раскалываешь, и если повезет, внутри увидишь что-то вроде этого.

Тут из каменного здания вышел отец в сопровождении какого-то толстого коротышки — мне показалось, что в ширину он больше, чем в высоту. Одет коротышка был в мятый сюртук; возможно, чтобы зрительно увеличить рост, он нахлобучил на голову очень высокий цилиндр, который совершенно ему не шел. Кроме того, во рту у толстяка была нераскуренная глиняная трубка, которую он яростно грыз, словно трубки служат именно для такой цели. Выражение лица у него было очень мрачное и задиристое. Я понятия не имела, кто он, но он мне сразу не понравился. Вместе с тем я догадалась, что он — представитель власти, с которой отцу приходится считаться. Стоявшие у здания чумазые шахтеры тут же перестали перешептываться, все как один уставились на толстяка, а потом отвернулись от него и стали молча расходиться.

— Я пошел! — крикнул мне новый знакомый и тоже исчез, бросив пони и меня.

Я надеялась, что инспектор Росс окажется настойчивее и найдет убийцу Маделин Хексем, а не убежит прятаться, как тогда тот запачканный углем мальчишка!

Хотя тогда я была еще мала, понимала, что все шахтеры боятся толстяка в цилиндре. Должно быть, он — важная шишка. Наверное, у него большая власть… Почему-то после этой догадки толстяк мне еще больше не понравился.

Приятно было заметить, что мой отец не боится толстяка в цилиндре. Они вдвоем быстро зашли под навес и через какое-то время вышли. Отец был вне себя от ярости. В прозрачном, морозном воздухе его голос было слышно издалека:

— Мальчику явно еще нет десяти. Вам так же, как и мне, прекрасно известно, что уже почти два года законом запрещено нанимать на работу под землей детей, не достигших десятилетнего возраста!

В голосе отца слышалось столько ярости, что я подумала: Цилиндр испугается, но тот лишь смерил его наглым взглядом и пожал широкими плечами. Потом достал изо рта трубку и враждебно ответил:

— Родители мальчика уверяли, что ему уже исполнилось десять, просто он мал для своего возраста. Я им поверил. Вы сами знаете, какие мелкие эти шахтерские выродки.

Я удивилась его нахальству. Все обычно обращались к отцу с большим уважением. Как он посмел? Я все больше сердилась. Как он смеет так разговаривать с папой?

Я не сомневалась, что сейчас отец поставит нахала на место. Но заговорил он очень веско и холодно. Мороз пробежал у меня по коже. Уж лучше бы он кричал!

— Да, — сказал отец, — я знаю, что этих детей рождают матери, которые плохо питаются, что сами они тоже плохо питаются и привыкли с ранних лет заниматься непосильным трудом. Нет ничего удивительного в том, что дети шахтеров страдают рахитом и другими заболеваниями и редко вырастают здоровыми и сильными. Но тому малышу… — отец жестом показал на навес, — тому малышу никак не больше шести или семи лет!

Цилиндр не успел ответить; из-под навеса, пятясь, вышли двое рабочих с носилками. На них лежала маленькая кучка, прикрытая одеялом. Когда один из носильщиков споткнулся на выбоине, носилки накренились, и одеяло сползло. Из-под него высунулась маленькая ручка. Отец снял шляпу, а Цилиндр только фыркнул и даже не притронулся к своему нелепому головному убору.

К двери подкатила повозка, и носильщики начали перекладывать на нее то, что лежало на носилках.

Вдруг послышался ужасный крик. Я никогда не слышала ничего подобного и вздрогнула от ужаса. Наша кобылка тоже встревожилась и, поскольку никто не держал ей голову и не шептал ласковые слова, затрусила вперед.

Двуколка накренилась, и мне показалось, что я сейчас выпаду. Я ухватила поводья, что было сил потянула за них. К моему великому облегчению, лошадка скоро остановилась.

К моему отцу, Цилиндру и повозке с носилками бежала женщина, одетая в жалкие лохмотья. На бегу она размахивала руками и что-то неразборчиво кричала, как сумасшедшая. Рот ее уродливо искривился и стал похож на пасть горгульи. Платок, который она носила, по обычаю всех рабочих женщин, сполз с головы, развязался и упал в грязь, но она ничего не замечала. Лицо у нее было морщинистое, как у старухи, но, судя по тому, как быстро женщина бежала, она, видимо, была довольно молода. Добежав до повозки, она вскочила на нее и обняла маленькое тельце, лежащее на носилках. Громко рыдая, она попыталась откинуть одеяло с лица трупа. Я поняла, что это мать мальчика, и похолодела от ужаса.