Анна Данилова - Белоснежный лайнер в другую жизнь Страница 20

Лиля решительно сунула ключ в карман джинсов, надела фартук и принялась готовить обед. Когда она увлеченно разминала на столе хрустящую белую капусту, пересыпая ее сочной оранжевой тертой морковью и солью, в дверь позвонили. Лиля вдруг опомнилась, даже испугалась, представив себе стоящих на пороге незнакомых людей, друзей-приятелей Сергея. Может, не открывать? А вдруг это Исабель? Точно – не открывать! Исабель – как шторм, как ветер, сметающий все на своем пути, женщина-разрушитель, эгоизм и авантюризм у нее в крови, она опасна, ее следует сторониться… Но, с другой стороны, Бантышев обещал жениться именно на ней, на Лиле, а не на Исабель, а это означает, что Лиля выиграла, не прикладывая к этому никаких усилий: она просто полюбила Бантышева, искренне, бескорыстно, и приняла бы его даже без денег… Это у Исабель ничего нет, ни кола ни двора, ни профессии, а Лиля крепко стоит на своих не менее стройных ногах, чем у Исабель… И работа есть, и деньги отложены на черный день, и квартира хорошая, дай бог каждому…

С этой быстрой мыслью Лиля пронеслась по квартире, замерла перед дверью и, даже не спросив, кто там, распахнула ее, внутренне готовая к любому самому неожиданному и нежеланному гостю…

– Привет! – Желтухин топтался на пороге, разглядывая неожиданно возникшую перед ним Лилю. – Все нормально?

Он почему-то казался растерянным, удивленным, словно не знал, что Лиля теперь имеет полное право и находиться в этой квартире, и открывать дверь.

– Все нормально, – порозовела Лиля. – Входите.

– Сергей дома? – Он все еще словно не решался переступать порог, смотрел на Лилю широко раскрытыми глазами, в котором читался вопрос. О чем он хотел спросить?

– Дома только я. Готовлю обед. Да ты проходи, подождешь… Приехал же!

И он вошел, осторожно, как если бы ступал ногами на только что вымытый пол. Лиля помогла ему раздеться, приняла из его рук портфель, зонт.

– Так холодно на улице… Что, и Кати тоже нет?

– Нет. Она теперь поздно приходит, у нее новый мальчик, он провожает ее до самой квартиры, вот только познакомить нас с ним она никак не решается…

Ей самой понравилось это «нас с ним», она произнесла это, как настоящая жена, чуть ли не как мама Кати.

– Вот и славно… Но хотелось бы узнать, что за мальчик, где учится…

– Да ты проходи…

Все. Она сделала самое главное, перешагнула через барьер и приблизилась к Желтухину настолько, чтобы обращаться к нему на «ты». А почему бы и нет?

– Потом поговорим и про Катю, и про Сережу. Знаешь, я так благодарна тебе за все…

– За что, интересно? – насторожился Борис, семеня за Лилей на кухню.

– Да за все. Садись вот, я буду готовить, а ты сиди, поговорим… Видишь, капуста…

И она вернулась к прерванному занятию, зная, что Желтухин будет теперь неотрывно следить за каждым ее движением, любоваться ее гибким телом, слушать ее голос. Она чувствовала, что нравится ему, и ей доставляло удовольствие находиться с ним рядом. И это при том, что она любила Сережу и не променяла бы его ни на какого другого мужчину. Мгновение ослепительного счастья перебило дыхание, как хлыст перебивает горло, артерию. Сильное, мощное чувство вседозволенности и расслабленности. Чего ей теперь бояться? Пусть теперь другие боятся! Прилив сил заставил ее задрожать приятнейшей дрожью, сладостный озноб пробежал по коже поверх позвонков…

– Я выхожу замуж, Борис.

– Слышал, поздравляю. Что, и свадьба будет?

– Будет. Все как положено.

– Что с Катей? Она не против?

– Нормально. Ходит веселая, напевает что-то, учит английский, говорит, что собирается куда-то там… не поняла, не то на курсы, не то на стажировку… Но вообще-то ее в доме практически не бывает…

– Надо бы последить за ней…

Лиля с влажным сочным звуком продолжала мять капусту, после чего загребла белыми тонкими пальцами оранжеватое капустное кружево и отправила себе в рот, кивнула головой, улыбнулась, повернувшись всем корпусом к Желтухину:

– Кажется, довольно соли. – И вдруг: – Ты чего боишься?

Она приблизила к нему свое гладкое, разрумянившееся лицо, брови ее взлетели:

– Думаешь, я не знаю, что в гробу была не Ирина? Что ты – вампир, вместо нее похоронил другую, а Ирину отвез к себе домой, бесчувственную, и выпил из нее всю кровь? У тебя вон и губы все в крови…

– Что-о?! – Желтухин поднялся, и глаза его, как показалось Лиле, чуть не выкатились из орбит.

– Борис, в чем дело? Что ты так перепугался? Я же просто капусты предложила… Что с тобой? Ты побледнел?

– Лиля… Может, я все-таки пойду? – Видно было, что он сильно напуган. Но Лиля, жестоко разыгрывавшая гостя, вместо того чтобы обратить внимание на его реакцию и призадуматься, откровенно радовалась другому: ей нравилось, что он испытывает сейчас примерно то же самое чувство страха и неуверенности в себе, что и она сама, когда Желтухин то приходил к ней в гости, то неожиданно исчезал. А что, если и он делал это нарочно, чтобы вывести ее из равновесия, чтобы заставить ее поверить в свое психическое нездоровье? Сейчас, когда у нее был Бантышев, ей нечего было бояться, она чувствовала себя защищенной даже от внешне безобидного Желтухина.

– Как хочешь, – бросила она как можно равнодушнее, нисколько не переживая возможный уход Желтухина. Бросив в воздух эту нелепость про вампира, она словно вскрыла уже и без того переставший ее беспокоить нарыв, желая до конца избавиться от наваждения.

Но он не ушел, остался сидеть подле нее, глядя, как она накладывает ему в тарелочку капусту, как крошит сверху ярко-зеленый лучок, поливает маслом. Продолжал следить за ее движениями, как завороженный, а Лиля, чувствуя это, посмеивалась в душе, спрашивая себя – и как это ей раньше не пришло в голову такое простое объяснение ее состоянию: ее разыгрывали! И она даже понимала, зачем: Желтухину надо было, чтобы она чувствовала себя больной, чтобы как можно большему количеству людей рассказала о своих видениях, чтобы потом, когда ей вдруг вздумается рассказывать про Ирину и ее заусеницы, ей уже никто не поверил. Ну, ничего, теперь Желтухин расскажет Бантышеву кое-что… Она действовала руками быстро и проворно, достала из холодильника ярко-красный кусок говядины, острым ножом порезала его на куски и, то и дело весело поглядывая на присмиревшего, поедающего капусту Желтухина, быстро провернула мясо на электрической, злобно завывающей мясорубке, после чего слепила белыми пальчиками котлетки… В сковороде зашипело масло, Лиля аккуратно уложила котлеты, сполоснула руки, вытерла о полотенце и неожиданно для Желтухина вдруг бухнулась к нему на колени и зашептала в самое ухо:

– Как хорошо, что ты пришел… Я как раз хотела тебе кое-что сказать… Понимаешь, Борис… Даже не знаю, как ты к этому отнесешься… Словом… я беременна. Жду от тебя ребенка! Ну, как? Ты рад?

Желтухин закрыл глаза. Но через мгновение она уже хлопала его по щекам, причитая:

– Да что с тобой сегодня? Голодный, что ли? Сейчас поешь вот, тебе и полегчает… А хочешь выпить? Водочки или коньячку?

– Послушай, Лиля, я не идиот… такой… – вдруг проговорил, становясь отчего-то ярко-розовым, Борис. – Мы с тобой не спали… Ты не могла забеременеть от меня… Что это за глупости такие… Тем более что ты выходишь замуж за моего друга, Сергея…

– Борис, какая еще беременность, о чем ты? – Она придала своему лицу выражение крайнего удивления. – Бог с тобой, дорогой! Я пока еще не собираюсь беременеть… Сначала свадьба, мне важен психологический комфорт, понимаешь? Вот когда я буду уверена в том, что моя жизнь окончательно устроена, что я смогу, наконец, бросить работу и вить свое собственное гнездо, вот тогда и появятся птенцы, то есть дети…

Она откровенно над ним издевалась. И ей было даже немного стыдно за такое несвойственное ей поведение. Зато она чувствовала, как внутри нее образуется какая-то необычайная легкость и умиротворение. Здоровье, вот что это было такое!

Раздался звонок в передней. Он положил конец этому затянувшемуся, тяжелому для обоих спектаклю. Пришла Катя, заглянула в кухню – румяная, веселая, – улыбнулась обоим, словно ее нисколько не смутило появление в доме ни Лили, ни Желтухина, потянула носом:

– Как вкусно пахнет… Котлетки жаришь… А я уезжаю в Лондон. По приглашению, вот так! Братцы, помогите мне уговорить папу… Это шанс, понимаете? Шанс!

Потом вдруг резко повернулась и позвала:

– Питер, Оливер, идите сюда… Проходите… Сейчас поужинаем…

Лиля с Желтухиным переглянулись.

15. Москва. Ноябрь 2005 г. Оливер

Собрать информацию о семье Бантышевых Оливеру помог его друг по университету, Марк Беркли, работающий журналистом в одной из лондонских газет и живущий в Москве. Марк, не задавая лишних вопросов, познакомил Оливера со своим шурином, следователем прокуратуры, Александром Соловьевым, который через пару дней приехал на квартиру к Ольге Михайловне, где его поджидали Оливер с Марком, и подробно, обстоятельно рассказал им все, что удалось собрать по заданной теме. Бантышев Сергей Борисович оказался крупным бизнесменом, ведущим довольно-таки скромный образ жизни, хотя на его счету только в московских банках хранилось около десяти миллионов долларов, не считая, конечно, недвижимости, дорогих автомобилей и вероятных счетов за границей. Будучи женатым (его жену звали Ирина) и имея от нее совершеннолетнюю дочь Екатерину, он длительное время находился в связи с женщиной по имени Исабель. В настоящее время эта женщина, выдающая себя за испанку (на самом деле являющаяся украинкой, Татьяной Николаевной Непейпиво, уроженкой Ивано-Франковска), проживает в общежитии одного из столичных театральных вузов, нигде не работает и находится в связи с владельцем сети химчисток «Глория». Жена Сергея Бантышева недавно скоропостижно скончалась от перитонита: в отсутствие мужа и дочери, которые отдыхали в Крыму, с ней случился приступ острого аппендицита, и она скончалась, не успев вызвать себе «Скорую помощь». Тело ее несколько дней пролежало в жаркой душной квартире, и обнаружил его некий Борис Желтухин, являющийся другом семьи и довольно часто навещавший Бантышевых.