Анна Данилова - Платиновая леди Страница 20

Минкин между тем буквально силой втолкнул ее в квартиру и принялся целовать.

– Я хочу… – попыталась она прервать поцелуй, чтобы сказать ему то, что хотела.

– Я знаю, я тоже хочу…

– Я хочу… Синатру. Я хочу послушать Синатру и потанцевать.

Она слегка оттолкнула его от себя, чтобы увидеть выражение его лица. Уверенная в том, что прочтет в его глазах возмущение, если не ненависть, Таня увидела лишь легкое недоумение, очень скоро сменившееся совершенно очаровательной улыбкой.

– Я тоже хочу Синатру. Пойдем потанцуем.

Таню удивила его покорность. Как же он не был похож на того Минкина, которого Таня знала прежде. Неужели он так любит ее, что готов терпеть от нее все, вплоть до унижения? Чтобы проверить это, надо было попроситься домой. Но теперь, когда большая, тонущая в полумраке комната заполнилась медленной и грустной песней в исполнении Фрэнка Синатры, Тане захотелось остаться здесь, рядом с Минкиным, обвить его шею руками, прижаться к нему и, представляя себя роковой женщиной начала пятидесятых (в черном платье и черных перчатках, с сумкой в блестках и прической «Волна»), отдаться музыке.

Минкин же, отравленный чувством вины перед Таней, готов был исполнить любое ее желание, лишь бы она не успела разглядеть его позеленевшие от обмана и предательства глаза, не бросила его, как испортившуюся вещь. Он и сам не узнавал себя, человека, для которого порядок был нормой, единственным способом существования. В порядке содержались его дом, его рабочий кабинет, бумаги в портфеле, его аккуратно сложенная пижама под подушкой, стопка самых лучших презервативов в тайнике его автомобиля, золотые слитки и пачки денег в сейфе, вмурованном в стену его спальни, носки в ящике комода, флаконы с одеколоном на туалетном столике, предназначенном для его будущей жены, тарелки на сушилке и даже его любовницы, приходящие к нему в строгой последовательности…

Таня вторглась в его жизнь как ветер и смела многое из того, чем он так дорожил и к чему был привязан всей душой. Вместо этого мертвого (о чем он даже и не подозревал) порядка вторглась сама жизнь – веселая и отчаянная женщина, своим появлением внесшая в его существование живописный беспорядок и прежде не испытанную им радость. Исчезла из-под подушки его любимая пижама (теперь он спал голый), в ванной комнате появились беспорядочно разбросанные полотенца, зубные щетки, баночки с кремами и чудесный розовый женский халат. На кухне на всем свободном пространстве появились комнатные растения в разноцветных горшках – фиалки, бегонии, гортензии и чудный рододендрон (Минкину предписано было поливать их каждый день, за неисполнение полагался штраф в сто долларов); в прихожей – роскошная испанская, очень смешная и нефункциональная калошница; в спальне неимоверно длинные, занимающие все окно и часть напольного узбекского ковра, кружевные занавески… Про пистолет, который Таня хранила «на всякий пожарный» в меховом ботинке (засунутом к тому же еще и в толстый шерстяной носок) под кроватью, и говорить не приходилось.

Они танцевали, прижавшись друг к другу, и каждый думал о своем. Таня – о Марте, недоумевая, как может так себя вести мать убитой дочери (по всему видать, она так и не пришла еще в себя и казалась предельно растерянной, а потому постоянно прикладывалась к фляжке с коньяком); Минкин – о том, как бы ему постепенно расстаться со всеми своими любовницами, пока Таня не узнала про них.

Синатра же медленно, но верно подталкивал их к постели…

Утром Таня не обнаружила возле себя своего жениха. Минкин, следуя строгой последовательности, в это время заглядывал в рот очередному пациенту, в миллионный раз недоумевая, отчего так несовершенен человеческий организм, почему зубы не вырастают по мере их выпадения, как волосы или ногти, к примеру. Вспоминая ночь, проведенную в объятиях дорогой его сердцу Тани, он, мысленно продолжая беседовать с ней о каких-то милых мелочах вроде покупки большого дуршлага и давая согласие на ночную летнюю прогулку на цирковой повозке по трехкилометровому мосту через Волгу, он автоматически произносил, обращаясь к пациенту, готовые фразы относительно протезирования металлокерамикой, испытывая при этом чувство раздвоенности. И с ужасом ждал обеденного перерыва, когда в дверь его чистенького, стерильного кабинета постучит такая же чистенькая и стерильная медсестра… Он скажет ей, что они не смогут больше встречаться. Причину объяснять совсем необязательно. И сколько же раз ему придется произносить эти холодные, как скользящие по спине льдинки, слова? Собственно, не так уж и много – всего три раза. Девушки чередовались, и особой разницы между ними он не чувствовал…

Таня включила телевизор – показывали «Криминальное чтиво» Тарантино. Оторваться было невозможно. В перерывах на рекламу она бегала в кухню, чтобы принести себе то кофе, то горячий сырный бутерброд, то остатки бисквитного торта. И хотя за окном поливал зимний, мерзкий дождь, ей в этой теплой и оранжево освещенной спальне было очень даже уютно. Вот только дело, о котором она думала, не сдвигалось с мертвой точки – она не понимала, за что можно было убить Дину Ступину.

Она провела в постели несколько часов, ожидая звонка от Шубина. Она знала, что если он позвонит, то обязательно отправит ее куда-нибудь – что-то выяснить, что-то подтвердить, что-то проверить… Но он не звонил. Значит, и у него не появилось ни одной зацепки. Возможно даже, что и он спал себе спокойно в агентстве, подложив под голову сложенный вчетверо свитер.

Постель была убрана, а сама Таня готова к тому, чтобы начать новый день, когда телефон все же зазвонил. Это был Шубин. Убитым голосом он сказал, что едет на такси в агентство, – пару часов тому назад он застал свою жену, Женю Жукову, с Крымовым.

Глава 12

Валентина сидела в удобном кресле, откинув назад голову, и мальчик-гей, взбивая в пышную мыльную пену ее волосы, готовил ее к стрижке в дорогом парикмахерском салоне. Наконец-то она могла спокойно подумать о том, как ей жить дальше.

После того как она покинула колодец, сжимая в руках украденные у Ступина деньги, ей удалось снять не квартиру, а комнату, но в самом центре Саратова, на Московской, почти на чердаке. В коммунальной квартире, рассчитанной на три семьи, пока что проживала лишь молодая пара, дверь в третью комнату была заперта, сказали, что жилец уехал за границу работать по контракту. Валентине досталась просторная, с французским окном до самого пола и с небольшим круглым оконцем под потолком комната. Соседка сказала ей, что эта квартира, расположенная на самом верху старинного трехэтажного особняка, на самом деле находилась на четвертом, скрытом от глаз, чердачном этаже и предназначалась в свое время для слуг. Валентине показали ее стол на кухне со скошенным потолком и полукруглым окном, заставленным горшками с цветами. Над столом висела решетчатая металлическая сушилка, был вбит крепкий железный крюк для сумок и полотенец. Две старинных плиты, большие чугунные, вызывали уважение, и, глядя на них, хотелось готовить. Хозяйка (молодая мамаша в красных брючках и белой майке, державшая за руку визжащую сопливую девчонку лет трех), сдававшая комнату через агентство, сказала Валентине, что та может пользоваться постельными принадлежностями, которыми был буквально забит старинный желтый, с зеркалом посередине шкаф, а также посудой, часть которой находилась в маленьком буфете, стоявшем в небольшом коридорчике перед комнатой, а часть на полке в кухне. Так что на первое время жилица была обеспечена самым необходимым. В том же самом коридорчике слева находилась дверь, ведущая в чулан, где Валя нашла ведро и тряпку. Хозяйка ушла, получив деньги и уведя визжащую дочку, в комнате стало очень тихо. И Валентина, еще не веря в то, что у нее теперь есть пусть пока не собственный, но все же тихий и надежный угол, легла, вытянулась на широкой кровати и расслабилась, закрыла глаза, стараясь успокоиться и перестать думать о том, что она украла деньги. И только спустя полчаса заставила себя подняться, вымыть полы в комнате, постелить постель, перемыть всю посуду и сходить в расположенный на первом этаже этого же дома магазин за продуктами. Она купила спагетти, масло, томатный соус, хлеб, чай и печенье. Приготовила себе еду на кухне, поужинала в комнате и включила телевизор. В мире, оказывается, много чего изменилось. Террористы в разных странах взрывали дома и автомобили, убивая ни в чем не повинных людей; казалось, все информационные агентства в этот день настроились лишь на трагедии. И только один репортаж из старинного русского городка рассказывал о чудесной девочке, умеющей распознавать людские болезни, ставить безошибочно диагноз. Девочку повезли в Лондон – проверять ее способности…

После ужина Валентина прибралась и легла на чистую постель, не отрывая взгляда от экрана телевизора. Ее увлек английский фильм «Площадь Беркли» о жизни молоденьких нянь и служанок начала века. Спокойное и даже какое-то замедленное действие фильма в конечном счете усыпило ее. Она видела сон, где служанкой была уже сама Валентина, прогуливающаяся по красивому парку с маленькой девочкой. У девочки в руках была большая металлическая бабочка, которую она возила по земле с помощью длинной палки. Палкой же она принялась стучать о деревянную, крашенную белой краской лавку, да так громко, что Валентина проснулась. Стучались в дверь. Это пришли ее арестовывать за воровство. А она успела лишь оплатить комнату и купить спагетти… Таким образом, почти все украденные ею деньги находились пока еще в целости и сохранности.