Бернхард Шлинк - Правосудие Зельба Страница 20

— Нам позвонил какой-то водитель, который проезжал по мосту после аварии. Его фамилия есть в протоколе. Когда мы приехали, врач уже был на месте и успел спуститься вниз, к пострадавшему. Он сразу увидел, что тому уже никакая помощь не нужна. Мы перекрыли дорогу и зафиксировали следы происшествия. Фиксировать, правда, было почти нечего. Был тормозной след, который показывал, что водитель резко затормозил и одновременно рванул руль влево. Однозначно объяснить, почему он это сделал, практически невозможно. Никаких признаков участия в ДТП другого транспортного средства не обнаружено — ни осколков стекла, ни следов чужой краски, ни другого тормозного следа. Ничего! Странный, конечно, случай, но все говорит о том, что водитель просто не справился с управлением.

— А где сейчас машина?

— На стоянке ремонтно-аварийной фирмы Байзеля, за Двухцветным домом. Эксперт уже осмотрел ее, так что Байзель в ближайшие дни отправит ее на металлолом. Плата за хранение уже сейчас превышает стоимость того, что от нее осталось.

Я поблагодарил и еще раз заглянул к Нэгельсбаху, чтобы попрощаться.

— Вы знаете «Гедду Габлер»? — спросил он.

— А что?

— Вчера читали про нее у Карла Крауса, и я так и не понял, утопилась она, или застрелилась, или ни то ни другое, и где все это произошло — у моря или в беседке, увитой виноградом? Краус иногда пишет так, что его трудно понять.

— Я знаю только, что она героиня Ибсена. Пусть ваша жена прочтет вам саму пьесу. А Карла Крауса дочитаете потом. Его вполне можно читать с перерывами.

— Не знаю, поговорю с женой. Мы еще никогда не откладывали начатую книгу.

Потом я поехал к Байзелю. Его не оказалось на месте, один из его рабочих показал мне машину.

— Вы уже знаете, что с ней будут делать? Вы родственник?

— Ее вроде бы собираются отправить на металлолом.

Сзади, с правой стороны, машина вообще казалась почти невредимой. Верх во время аварии был открыт и остался целым. Потом его подняли из-за дождя рабочие фирмы или эксперт. Левая сторона была всмятку и, кроме того, разорвана, ось и моторный отсек смещены вправо, капот сложился пополам, ветровое стекло и подголовники лежали на заднем сиденье.

— А, на металлолом. Ну да, вы же сами видите, что от машины ничего не осталось. — При этом он так явно покосился на стереоустановку, что я не мог этого не заметить. Она совершенно не пострадала.

— Не беспокойтесь, я не собираюсь снимать стереоустановку. У меня только одна маленькая просьба: можно я сам, без помощников, осмотрю машину? — Я сунул ему десять марок, и он оставил меня одного.

Я еще раз обошел машину кругом. Странно: на правую фару Мишке зачем-то наклеил крест из черного скотча. И опять меня поразил почти нетронутый правый борт. Присмотревшись внимательней, я заметил какие-то пятна. На темно-зеленом фоне они были почти не видны, и их было немного. Но они были похожи на кровь, и я задался вопросом, как могла попасть сюда кровь. Может, Мишке с этой стороны вытаскивали из машины? Были ли у него вообще открытые раны? Или поранился кто-нибудь из спасателей или рабочих ремонтно-аварийной службы? Может, это и не имело никакого значения, но меня вдруг так заинтересовало, кровь ли это, что я соскреб своим швейцарским перочинным ножом в коробочку из-под фотопленки немного краски с тех мест, где были пятна. Филипп отдаст это на анализ.

Откинув верх, я заглянул внутрь салона. На водительском месте следов крови я не нашел. Боковые карманы на дверцах были пусты. К торпедо была приклеена серебряная фигурка святого Христофора. Я оторвал ее: может, ее захочет оставить себе фрау Бухендорфф, хотя Мишке Христофор не помог.[68] Стерео-установка напомнила мне тот субботний день, когда я ехал за Мишке из Гейдельберга в Мангейм. В магнитоле еще торчала кассета. Я вынул ее и сунул себе в карман.

В механике я разбираюсь плохо. Поэтому я не стал тупо таращиться в моторный отсек или ползать под днищем. Того, что я увидел, было достаточно, чтобы представить себе столкновение машины с ограждением моста и падением на рельсы. Я достал из кармана плаща свой маленький «Ролляй» и сделал несколько снимков. К протоколу, который мне дал Нэгельсбах, прилагалось несколько фотографий, но на бумажной копии трудно было что-нибудь разглядеть.

4

Я потел в одиночестве

Вернувшись в Мангейм, я первым делом поехал в городскую больницу, отыскал кабинет Филиппа, постучал и вошел. Он не успел спрятать пепельницу с дымящейся сигаретой в ящик стола.

— А, это ты! — с облегчением произнес он. — Я обещал старшей сестре, что больше не буду курить. А ты здесь какими судьбами?

— Хочу попросить тебя об одном одолжении.

— Давай ты попросишь меня о нем за кофе. Пойдем в нашу столовую.

Когда он шагал впереди меня по коридорам в развевающемся белом халате, отпуская в адрес каждой хорошенькой медсестры по фривольной шутке, он был похож на Петера Александера в роли графа Данило.[69] В столовой он что-то зашептал мне про белокурую сестру, сидевшую через три столика от нас. Она посмотрела в нашу сторону; это был взгляд голубоглазой акулы. Я люблю Филиппа, но если его когда-нибудь сожрет вот такая вот акула, то я буду знать, что он это честно заслужил.

Я достал коробочку из-под фотопленки и поставил ее на стол перед Филиппом.

— Нет проблем, Герд, я попрошу проявить и напечатать твою пленку в нашей рентгеновской лаборатории. Но то, что ты уже начал делать снимки, которые не решаешься нести в фотоателье, — это убойная новость!

Похоже, Филипп и в самом деле не может думать ни о чем другом. Неужели я тоже был таким лет десять назад? Я мысленно заглянул в недалекое прошлое. После стольких лет пресной супружеской жизни с Кларой первые годы моего вдовства показались мне чем-то вроде второй весны. Но это была весна, исполненная романтизма, а бонвиванство Филиппа было мне чуждо.

— Не угадал, Филипп. В этой коробочке немного сухой автомобильной краски с примесью чего-то еще, и мне надо знать, не кровь ли это, и если да, то желательна еще и группа крови. Но это не результат дефлорации на капоте моей машины, как ты, наверное, подумал, а материал следствия, которое я веду.

— Ну, одно не исключает другого. Но как бы то ни было, я организую анализ. Это срочно? Ты подождешь?

— Нет, я позвоню тебе завтра. А когда мы вместе выпьем по стаканчику вина?

Мы договорились встретиться в воскресенье вечером в «Баденских винных подвалах». Когда мы вместе вышли из столовой, Филипп вдруг рванулся вперед — в лифт как раз вошла какая-то медсестра с дальневосточной внешностью. Он в последнюю секунду успел вскочить в кабину, прежде чем закрылась дверь.

В конторе я сделал наконец то, что мне давно уже пора было сделать: позвонил в офис Фирнера, обменялся несколькими словами с фрау Бухендорфф и попросил соединить меня с Фирнером.

— Приветствую вас, господин Зельб. Чем могу служить?

— Я хотел поблагодарить за корзину, которую обнаружил у себя в прихожей, когда вернулся из отпуска.

— А, вы были в отпуске? И где же вы отдыхали?

Я рассказал про Эгейское море, про яхту и про то, как видел в Пирейском порту судно с контейнерами РХЗ. Фирнер студентом путешествовал с рюкзаком на спине по Пелопоннесу, а сейчас время от времени ездит в Грецию по служебным делам.

— Мы занимаемся консервацией Акрополя, защищаем его от эрозии, проект ЮНЕСКО.

— Господин Фирнер, а чем закончилось мое дело?

— Мы последовали вашему совету и перевели протоколирование данных о выбросах в автономный режим, отключив его от нашей системы. Мы сделали это сразу же, как только получили ваш отчет, с тех пор у нас не было никаких проблем.

— А что вы сделали с Мишке?

— Он провел у нас целый день недели две назад и выдал кучу полезной информации о системе, возможностях внедрения и мерах предосторожности. Толковый малый.

— А полицию вы к этому делу не подключали?

— Мы в конце концов решили ее не привлекать. Через полицию эта история дошла бы до прессы, а нам такого рода публичность ни к чему.

— А как же ущерб?

— Мы все обдумали. Если вас это интересует: кое-кому из руководства идея просто отпустить Мишке на все четыре стороны после того, что он натворил, сначала показалась совершенно неприемлемой, ведь размер ущерба составил около пяти миллионов. Но, к счастью, экономические соображения перевесили юридические планы Эльмюллера и Остенрайха, которые хотели вынести дело Мишке на рассмотрение федерального Конституционного суда. В этом, конечно, было свое рациональное зерно: на примере случая с Мишке можно было продемонстрировать, каким опасностям подвергаются промышленные предприятия в связи с новым регулированием контроля за выбросами. Однако это тоже было чревато нежелательной оглаской. Кроме того, из Министерства промышленности до нас дошла информация, что, судя по всему, в Карлсруэ не видят особой надобности в еще одном докладе с нашей стороны.