Ольга Степнова - Домик с крокодилами Страница 20

Я села, прижавшись к стене, и, положив на колени берданку, беззвучно зарыдала.

Как он потряс головой, когда увидел меня! Словно увидел летающую гориллу. Словно хотел вытрясти меня из своей памяти, из своих мозгов, из своего организма.

Страшная, грязная, в кандалах…

Где я страшная? Где грязная? И почему в кандалах?..

Делать в Чусов-лэнд больше было нечего, тем более что, выбравшись из подвала на улицу, я увидела удаляющиеся габариты «Вольво». Я побрела в том направлении, где, как мне казалось, я оставила «Ауди».

Страшная, грязная, в кандалах…

Интересно, сколько раз Бизя увидит меня в ночных кошмарах, сколько раз проснётся в холодном поту, сколько раз перекрестится как старая бабка и скажет «чур, не меня!»?

В полном отчаянии я пальнула из берданки в сторону дома. К моему удивлению в ружьеце оказалась вовсе не соль, а патроны не меньше двенадцатого калибра. Стекло в окне разлетелось мелкими брызгами, а из дома послышался отчаянный вопль:

– Это мой город! По-любому, это мой город и мой Чусов-лэнд!!!

– Тьфу, – плюнула я. – Чуть вице-мэра не грохнула. Интересно, что стало бы с Чусов-лэндом без Чусова?

Сторож сдержал слово и вытащил «аудюху» из ямы. Уж не знаю, трактором там или чем, но, во всяком случае, когда я пришла, машина стояла на ровной поверхности и выглядела бриллиантом, обронённым в пыли.

– Понаехали тут, – проворчал дед. – Тракторов на всех не хватаеть!

Я села за руль и неспешно поехала в город. А куда мне было спешить? Назавтра было назначено «интервью» с Никасом, а пока… Пока следовало убить эту ночь, не мучаясь мыслями о себе – страшной, грязной и в кандалах, – и о Бизе, который пытает бандитов в винном погребе на какой-то Лохматой горке.

Без меня ему с делом о похищении не справиться, вдруг подумалось мне, и от этой мысли стало теплее, светлее и веселее. Я прибавила ходу, включив музыкальный канал…

В крошечной кухне Вася лепил пельмени. Я так удивилась, что даже не стала говорить колкостей по поводу этого мероприятия.

– Надоела уличная жратва, – пояснил он. – Домашненького захотелось.

– Ясно, – кивнула я, осмотрев два противеня, заполненных маленькими, ладненькими пельмешками. Их было штук сто. А может быть, двести. – Где хранить будешь? – усмехнулась я. – Ты не заметил, что в доме нет холодильника?!

– Блин… – Вася замер с пельменем в руках и в ужасе посмотрел на плоды своего труда. – Точно нет? Мне кажется, я его где-то видел…

– Точно, – заверила я. – В комнате стоит микроволновка, но она сломана, в ней хранятся нитки и спицы.

– Что же делать? – простонал Вася. – Я мясо на базаре купил, тесто сам сделал, три часа лепил… Что делать, тёзка?!!

– Варить и есть, варить и есть! – Я поставила кастрюлю с водой на плиту. – Сколько сможем – спасём! На всю жизнь домашненького наедимся!

– Слушай, а давай к соседям их отнесём и попросим заморозить!

– Ты думаешь, у соседей пустой морозильник?

– Я думаю, нам надо спасать пельмени. – Схватив противени, он куда-то умчался, оставив меня наблюдать как закипает вода.

Вернулся Вася через десять минут с полными противенями.

– Они отказалась морозить мои пельмени, – мрачно сообщил он. – И вовсе не потому, что у них морозильники забиты.

Я очень хотела спать, мне было плевать на Васю, на соседей, на морозильники, на пельмени, но я из вежливости спросила:

– А почему?

– Потому что Геля Абрамовна заняла у них год назад пятьсот долларов и до сих пор не вернула.

– Это не Геля Абрамовна, это просто Япончик какой-то! Может, заявить на неё в милицию? Объявить в федеральный розыск?!

– Пельмени! – заорал Вася. – Что мне с ними делать?!

– Варить!

– Мы все не съедим!

– Ищи гостей!

– Где?!

– Откуда я знаю?!!

Бросив противени, Вася умчался, и пока я варила эти чёртовы пельмени, раздобыл где-то толпу студентов.

Как они жрали! У них была сессия или что-то вроде того… Молодые желудки требовали еды, водки и секса. Наш дом до утра превратился в вертеп. Я удрала на чердак к Васе, и там, на рассвете, он мне признался, что никогда в жизни больше не будет лепить пельмени.

– Плюнь, – зевнула я, лёжа на куче соломы. – Если один раз не случилось холодильника, это не значит, что так будет всегда.

Этой ночью я не мучилась мыслями о Бизе и о себе. Под вопли, стоны и песни студентов меня вдруг прорвала пошлая откровенность, и я выложила этому кулинару-Васе историю своего приезда сюда. Я рассказала про Прохора, про Бизона, про бандитов, про Чусов-лэнд, про алчного сторожа и про берданку, заряженную двенадцатым калибром.

Зачем?!

Думаю, от одиночества, раздиравшего душу. Думаю, от обиды за «страшную, грязную, в кандалах». Думаю, от тоски по той страстной, колючей любви, которая проходит как насморк. Думаю, из чувства мести Бизону я вывернула себя наизнанку перед каким-то Васей.

– Сколько лет мальчишке, которого похитили? – спросил Вася, лежавший на другой куче соломы, у противоположного свода крыши.

– Не знаю. Наверное, маленький, но не очень.

– Думал, хоть в отпуске отдохну, – вздохнул Вася.

Я не поняла, к чему он это сказал. Впрочем, мне было плевать. Вася – случайный попутчик, которого я не собиралась больше встречать на своём жизненном пути.

Ровно в восемь утра я позвонила в ворота виллы Громовых.

– Кто? – спросил домофон.

– Мне Никас назначил встречу на восемь часов утра.

Домофон зашуршал, закашлял, замолк на некоторое время, и калитка бесшумно открылась. Я пошла по дорожке к дому, очень надеясь, что Бизя до сих пор торчит на Лохматой горке, а не наблюдает за мной из окна.

Огромный парень, наверное, охранник, глядя преданными глазами, проводил меня в просторную комнату, судя по обстановке – гостиную. В глубоком кресле расслабленно сидел атлетического сложения длинноволосый блондин со слащавой внешностью, на которую больше падки мужчины определённой ориентации, чем женщины.

– Здравствуйте, – сказала я, когда охранник вышел и закрыл за собой дверь. – Вы Никас?

Блондин кивнул, губы его вдруг задрожали, а глаза мгновенно покраснели и увлажнились. Он отвернулся, промокнул глаза носовым платком, который очень кстати лежал у него в кармане джинсов, и повернулся ко мне.

Много позёрства было в этом показном горе, ей-богу, много… А, может, я очерствела к людям, и мне любые проявления чувств кажутся показушными и неискренними?!

– Здравствуйте, Элла, – хрипло поприветствовал меня Никас.

Нет, пожалуй, и правда горюет, решила я. Ему больно и страшно за сына. У меня нет детей и, наверное, мне многого не понять.

Не дожидаясь приглашения, я села напротив него на диван.

– Вы хотели о чём-то поговорить? – Он опять промокнул платком набрякшие слезами глаза и закурил длинную чёрную сигарету. – Ничего, если я буду курить?

– Курите, – кивнула я. – Не имею ничего против сигаретного дыма. Я пришла поговорить о вашем сыне. Сразу скажу, я делаю это ради…

– Хотите собрать материал для очередной своей книжки? – с усмешкой перебил он меня.

– Уверяю вас, если бы я таким образом писала свои детективы, меня бы никто не читал. Художественный вымысел, как правило, не имеет ничего общего со скучной, грубой действительностью. – Я достала из сумки сигареты и тоже закурила. – Зачем я это делаю? Пожалуй, немного из-за своего мужа, но большей частью из-за вашего сына. Бизя – человек эмоциональный, импульсивный и бескомпромиссный. Он может наворотить таких дел, что мальчику от этого лучше не станет.

– Ладно, простите, – махнул Никас рукой. – Какая разница для чего вы это делаете? Главное, хотите помочь. Спрашивайте, что хотите. – Он сбросил пепел в руку, и протянул её мне, чтобы я тоже так сделала.

Этот жест мне понравился. Я почувствовала к Никасу искреннюю симпатию. Просто не люблю, когда картинно промакивают платочком глаза, но с другой стороны, у меня никогда не похищали ребёнка, и, может быть, я сама то и делала бы, что промакивала глаза…

Стряхнув ему в горсть пепел, я пересела поближе к Никасу – в соседнее кресло.

– Можно на ты?

– Конечно.

– Скажи, Никас, ты кого-нибудь подозреваешь в похищении своего сына?

Он затянулся глубоко-глубоко, – глубже некуда – и так же глубоко задумался.

– Нет. Нет и нет! Версия только одна – это сделали те, кому насолил ваш муж. Похищение Прохора – просто месть за его наглое, вызывающее поведение. Поэтому пока и требований выкупа нет.

– А их нет?

– Никто не звонил, – пожал он плечами. – Боюсь говорить об этом, но Прохора, скорее всего, уже нет в живых. – Никас опять схватился за платок, но передумал, сунул его в карман и заговорил – быстро, торопливо и с такой обезоруживающей откровенностью, словно боялся не успеть выговориться. – Понимаешь, Прохор мой первый ребёнок! Ирма родила его в тридцать девять, и, наверное, поэтому у него задержка в развитии. Я не знаю точно, какой у сына диагноз, Ирма не говорила, но ты знаешь, как любят странных, немного ненормальных детей?!! Знаешь, как к ним привязываются?!! Их любят очень сильно, до боли в сердце, до сумасшествия! К ним привязываются так, что жизни не мыслят без этого маленького существа! Я понял это только тогда, когда осознал, что могу никогда не увидеть Прохора. Да, он иногда раздражал меня своей пугливостью и забитостью, да, я злился, что у всех дети как дети, а я со своим даже не могу прогуляться в парке, потому что при виде людей он норовит забраться под лавочку, да, я обижался, что Ирма совсем свихнулась на проблеме воспитания Прохора и совсем не обращает внимания на меня. Но видит бог… – Никас тупо уставился в горсть с пеплом. – Видит бог, я сам не знал, как люблю своего сына! Я люблю его гораздо больше, чем любил бы, если бы он был нормальным ребёнком. Он… он такой трогательный в своей недоразвитости, такой ранимый… Наверняка, его даже не пришлось убивать. Проша умер от одного вида бандитов. – Никас вытряхнул пепел из руки прямо на ковёр, схватился за голову и зарыдал – беззвучно, закрыв руками лицо.