Telly - Бог огня Страница 20

— Толково, — поощрительно кивнул Игнатий. — И где она пряталась?

— Она не пряталась. Жила в квартире матери. Мы просто упустили из виду, что она может находиться там.

— Ну-ну. Присмотрите за этой парочкой. И при случае загляните в квартиру мужа — ту, что на Сретенке. Она ведь там не появлялась с тех пор, как пропала?

— Присмотрим. Я уже посадил там поблизости наших ребят. — Помощник повернулся на каблуках и двинулся к выходу из кабинета.

— Молодой человек! — окликнул его Игнатий Петрович. — Я не понял: что значит — поблизости? Они что, на лестнице караулят?

— За кого вы меня принимаете? — пожал плечами молодой человек. — Трое ребят, как положено, несут в течение двенадцати часов вахту, наблюдая за подъездом. А трое их сменщиков тем временем отдыхают. Через двенадцать часов они меняются.

— А что, нормальный график, — улыбнулся шеф. — А где отдыхает свободная смена?

Ординарец растянул губы в прохладной улыбке:

— Там недалеко есть подпольный бордель.

— Ух! - протяжно выдохнул Игнатий- Прямо камень с души...

— Не понял, — приподнял жидкие брови молодой человек.

— Я же говорю, у ребят нормальный график труда, — пояснил Игнатий. — Стало быть, у них нет повода подавать на нас жалобу в профсоюз... Ну все, идите.

Игнатий вернул взгляд к окну. Заправщики лакали пиво и заедали его воблой. Один из них, круглолицый парень с узким азиатским разрезом глаз, сосредоточенно ковырял чем-то в зубах. Бросив свое занятие, азиат потянулся к бутылке, глотнул, прополоскал рот. Судя по тому, как он двигал туда-сюда нижней челюстью, пивное полоскание не пошло на пользу. Он отломал от скелета воблы тонкую изогнутую реберную кость и опять полез в рот.

Игнатий бросил прощальный взгляд на любителей пива и расхохотался:

— Голь на выдумки хитра!

— Зачем мы здесь?

Всю обратную дорогу она дремала, свернувшись калачиком на заднем сиденье, убаюкиваемая колыбельным покачиванием автомобиля, мерным гулом дороги, шорохом шин. Отсутствие этих примет движения заставило ее приоткрыть глаза. Машина стояла. Было тихо, только шелестел по крыше мелкий дождь и с отвратительно скользким звуком ерзали щетки дворников по стеклу.

Глядя снизу вверх, она видела грубо отесанный гранитный камень облицовки края витрины — этого было достаточно, чтобы догадаться, где именно они остановились: слишком хорошо все знакомо в этом переулке, убегавшем от Сретенки в глубь квартала... Витрина обувного магазина в угловом семиэтажном доме с высокими узкими окнами, дальше булочная, потом аптека и еще один серый дом, родной брат углового.

Средний подъезд, лифт на пятый этаж, знакомая дверь у окна... Квартиру Митя купил пять лет назад, расселив коммуналку, сделал основательный, с перепланировкой, ремонт — получились три комнаты, большая гостиная, просторная кухня.

— Ты же сама просила, — сказал Б. О. не оборачиваясь. — Что-то из вещей взять, проверить, как тут, все ли на месте... Где здесь можно машину приткнуть?

— Да-да, я как-то забыла.

Она поднялась, осмотрелась. Переулок был плотно заставлен машинами, сунуться совершенно некуда.

— Давай вперед. Слева будет бетонный забор, рядом с ним три "ракушки". Средняя — наша.

— Что, пустая?

— Да. Вот здесь возьми левей... Черт!

Подъезд к "ракушке" был заперт миниатюрным микроавтобусом. В таких развозят продукты и мелкие партии товара. Б. О. обошел микроавтобус, проформы ради постучал в ветровое стекло — водителя на месте все равно не было.

— Не трудитесь, молодой человек. Боюсь, пустые хлопоты. Этот автомобиль тут уже третий день стоит.

Голос принадлежал пожилому человеку в выцветшем болоньевом плаще. Прижимаясь спиной к двери подъезда, он прятался под узким козырьком от дождя. У ног его лежал, уложив острую лисью морду на передние лапы, большой, в роскошной черно-белой шубе колли. Старик зябко поежился, словно уже один взгляд на Б. О., который нисколько не обращал внимания на усиливавшийся дождь, вызвал у него озноб, и он шевелил плечами, чтобы разогнать этот ледяной поток.

А дождь в самом деле нарастал и становился звонче, отчетливей его бег по крышам машин, лужи пошли крупными, как после ожога, волдырями, предвещавшими долгое ненастье. Какой-то человек в темном, изначально, видимо, изящном, а теперь совершенно скисшем от впитанной влаги костюме нелепо, на манер дурачащегося балеруна, высоко задирая колени, на мысках, как на пуантах, пробежал мимо, оставляя в лужах круглые расплывающиеся следы.

Б. О., кажется, не чувствовал, что промок насквозь. Он стоял посреди шипящего тротуара, приоткрыв рот, нисколько не замечая жалившие его капли косого дождя, занозами вонзавшиеся в лоб и губы, и легкая прозрачная водяная пыль парила у его лица. Казалось, он дожидался того момента, когда можно будет окончательно слиться с косо катившейся влагой, врасти в нее и потихоньку заскользить по толстым басовым струнам дождя наверх, где в тяжелом, неторопливо ворочавшем лиловыми бицепсами облаке можно прилечь и отдохнуть. Ну вот, опять это с ним, подумала Бася, опять он будто бы отлетает куда-то в свои сумрачные шаманские миры и слепо блуждает там в поисках одной ему ведомой цели...

— Молодой человек простудится, — заметил, прокашлявшись, хозяин собаки. — Ему надо уйти из-под дождя.

— Пустое... — обреченно махнула рукой Бася. — Это он общается с братом по разуму, насколько я понимаю. Видите, ему не холодно и не жарко, он в родной стихии. Ой, глядите...

Б. О. теперь смотрел не в небо, а куда-то вбок. Она проследила за его взглядом. Возле гаражей, привалившись спиной к бетонному забору, сидело на земле, безвольно раскидав ноги в стороны, существо неопределенного возраста и пола — какой-то замшелый с бурым, сто лет немытым лицом бомж в тяжелой, насквозь вымокшей солдатской шинели. Тускло и бессмысленно глядя перед собой, он лениво грыз корку заплесневелого хлеба, добытого, скорее всего, на ближайшей помойке.

Она вышла из-под козырька, осторожно тронула Б. О. за плечо. Он коротко кивнул в сторону забора и горько усмехнулся:

— Нас жалуют хлебом и жительством, как мы того желали.

Дома она тут же повесила на плечики его насквозь сырую одежду, включила в ванной горячую воду.

— Полезай, согрейся. Я что-нибудь горячее сделаю. Не знаю, что там на кухне есть. Но кофе должен быть. Я тебе принесу в ванну. Крепкий? Как заваривать?

— Средний.

В ванной зашумела вода. Она чиркнула спичкой, до упора вывернула ручку подачи газа. Голубоватый ободок окатил головку конфорки. Постоял на месте, едва дыша, пропал на мгновение, и вслед за этим конфорка фыркнула, отплюнулась тонкими стрелами пламени и затихла.

— Ну не было печали...

Придется звонить в диспетчерскую. Где-то должен быть телефон — да, вот он, на одном из клеющихся листков, какими облеплена вся торцовая стенка кухонной полки. Странно, дозвонилась с первого раза.

Утомленный женский голос на том конце провода. Проблемы с плитой? А в чем дело? Ах, вон что... Да. Да. Понятно. Адрес. Да ваш, ваш адрес, записываю...

Долгая пауза.

— Как вы говорите? Квартира тридцать шестая? Не путаете?

— Слушайте, ну прекратите! — вскинулась она. — Что я, думаете, не знаю, где живу?

— Хорошо, хорошо, ждите. В течение дня подойдут мастера.

Не иначе как коммунальные службы разжились сотовой связью для оповещения своих работников об оперативных заявках, подумала она, направляясь в прихожую: звонили в дверь. Хотя прошло всего минут пять с того момента, когда она положила трубку.

На всякий случай по привычке посмотрела в дверной глазок.

Взгляду открылась композиция в сюрреалистическом духе: эллипсом скругленное пространство лестничной площадки, слева течет, наподобие циферблата в картинах Дали, выгнувшееся дугой окно, сферически согнутая шахматная доска черно-белого кафеля, с покатого дна которой вырастает странная фигура с грушевидной головой. Девушка. Тщательно артикулируя огромным рыбьим ртом, она что-то пытается втолковать темному зрачку выходящего на лестницу глазка. Что? Ах да, похоже на "службу газа".

Бася открутила колесико запорного механизма — шесть поворотов по часовой стрелке — и только на шестом, когда жало замка, щелкнув, вышло из паза, успела подумать: девушка? — но было уже поздно, дверь шарахнулась внутрь квартиры и отбросила ее к вешалке.

Все происходившее вслед за этим осело в памяти россыпью рваных, сумбурных и дерганых, как в старой кинохронике, кадров:

Первый кадр: на пороге молодая девушка в черной короткой кожаной куртке и длинноносой черной бейсбольной кепке, широко расставленные глаза хищно прищурены, рот кривится, сползает набок и напоминает горизонтально уложенную запятую.

Еще кадр: три черных человека — черные свитера, брюки, кроссовки, шерстяные шлемы с прорезями для глаз и рта.