Эстель Монбрен - Убийство в доме тетушки Леонии Страница 20

— Но думаю, все это не слишком вас интересует. Я только хотел поставить вас в известность о моих… гм… отношениях с Аделиной, пока вы не узнали об этом из других источников.

— Вы развелись не так давно…

— От вас ничего не скроешь, комиссар. Вообще-то окончательное решение было оглашено месяц назад.

— Это давало вам большую свободу действий, — подытожил Жан-Пьер Фушру, все же плохо себе представляя, зачем молодой еще женщине, какой была Аделина, сочетаться законным браком с этим невзрачным шестидесятилетним мужичонкой, годившимся ей в отцы. — Расскажите мне, если это не слишком мучительно для вас, где и когда вы в последний раз видели мадам Бертран-Вердон.

— Здесь, вчера вечером.

Филипп Дефорж приложил пальцы с покрасневшими фалангами к внезапно закрывшимся глазам и продолжил очень усталым голосом:

— У нас был ужин для членов совета, и к нам присоединился профессор Рейнсфорд. Ужин закончился в десять часов вечера, и все разошлись по своим комнатам.

— И вы не встречались с мадам Бертран-Вердон… позже?

— Нет, — быстро ответил Филипп Дефорж, покраснев как школьник. — Аделина очень устала и дала мне понять, что не желает, чтобы ее… гм… гм… беспокоили. Последний раз я видел ее здесь, в столовой гостиницы, вместе с профессорами Вердайаном и Рейнсфордом и виконтом де Шареем.

— Вы в этом уверены? — настаивал комиссар, давая ему возможность изменить последние показания.

— Совершенно уверен, — подтвердил Филипп Дефорж. — Я первым вышел из-за стола по знаку Аделины. Она хотела закончить пораньше.

Он машинально потер пальцы левой руки о правую ладонь и добавил:

— Если вы мне позволите сделать то же самое сейчас, я буду вам очень благодарен…

В его тоне появились умоляющие нотки, а нервные движения рук выдавали растущее беспокойство.

У Жан-Пьера Фушру не было сил продолжать расспрашивать уже третьего человека, за последние несколько часов сообщившего ему, что именно он первым покинул пиршественный стол, за которым последний раз в своей жизни председательствовала Аделина Бертран-Вердон.

Он тоже устал. Именно поэтому он не дал воли воображению и не стал развивать возникший перед его мысленным взором образ Януса, увидев, как Филипп Дефорж удаляется с чуть менее согбенными плечами и более легкой поступью, чем можно было ожидать от безутешного любовника, сраженного потерей своей ненаглядной. Двуликий Янус, наделенный Сатурном необыкновенной способностью созерцать одновременно прошлое и будущее.

Глава 14

Тоненький ломтик луны освещал строения фермы, где ютилась семья Тесандье. Это была одна из невзрачных ферм в Босе,[28] скучным прямоугольником торчавшая посреди плоского пшеничного поля, простиравшегося вокруг до самого горизонта. Альбер поклялся себе выбраться отсюда при первой же возможности. Ему только что исполнилось восемнадцать лет, и для него все средства были хороши, чтобы отложить немного денег и добраться до Парижа. Это будет первым этапом большого пути, который должен стать путешествием вокруг света. В тот вечер он за кругленькую сумму подрядился играть на гитаре на деревенских танцульках, и содержимое конверта, заботливо убранного в мотоциклетную сумку, в воображении уже унесло его в Лондон и даже Ливерпуль.

У Альбера были рыжие волосы, свежий цвет лица и возбужденные глаза молодого спаниеля. Насвистывая, он на полной скорости вписался в знакомый поворот на дорогу, ведущую к ферме его родителей, когда неожиданно его ослепили фары встречной машины, и мотоцикл, описав дугу, приземлился на гравий вместе со своим седоком. Альбер упал ничком, содрав локоть в кровь. Голова гудела, несмотря на шлем, который вроде должен был защитить его в случае падения.

Когда он попытался подняться, мириады светящихся точек затанцевали перед его растерянным взором, а в грудь, пригвождая его к земле, уперлась чья-то нога, мешая дышать. Он едва различил расплывающийся силуэт в непромокаемом плаще, шляпу, надвинутую низко на глаза, и шарф, закрывающий нижнюю часть лица его обидчика. Ну и ну, стать жертвой нападения в каких-то трех сотнях метров от собственного дома! Темная фигура находилась в центре пересечения ослепляющих лучей, совсем как в фантастических фильмах, которые он обожал в детстве. Сколько раз представлял он себе встречу с инопланетянином и последующую славу! Но услышал он явно человеческий голос.

— Не двигайся, Альбер! Отвечай: куда ты дел сумку?

— Сумку? — не понимая, повторил Альбер. — Какую сумку?

— Не валяй дурака, — угрожающе проревел голос. — Говори, где она, не то хуже будет…

— Не понимаю, о чем вы, — с трудом произнес молодой человек, решив, что так просто он не отдаст плоды своего трудолюбия. Он думал, что стал жертвой налета, спланированного главарем прибывшей из Шартра шайки.

— Тогда придется освежить твою память…

И от подлого удара по отбитым при падении ребрам у Альбера перехватило дыхание.

— В мотоциклетной сумке, — просипел он, как только смог раскрыть рот, решив, что в выборе между кошельком и жизнью раздумывать не приходится.

— Ты меня за дурака держишь? Как может дорожная сумка поместиться в мотоциклетной, черт побери?

И к горлу Альбера приставили что-то металлическое и холодное. Молодого человека охватила паника. Вдруг на него снизошло озарение…

Внезапно его осенило, что гангстеру нужны вовсе не его деньги.

— Дорожная сумка, за которой Эмильена просила меня присмотреть?

— Ну наконец-то, дождались! Видишь, вспомнить было не так-то трудно… Куда ты ее дел?

Альбер был в шоке. Ему пришлось сделать над собой усилие, чтобы припомнить по порядку события, происходившие за много световых лет до того, как он очутился здесь. Первый раз в своей молодой жизни он испугался смерти. Из его сведенного страданием рта с трудом вырвалось:

— Я поставил ее за стойку. Вместе с багажом итальянцев.

— Каких ещё итальянцев? — сурово спросил голос.

— Пятерых итальянцев. Туристов, они зашли пообедать. О Боже мой!..

— Ты правильно сделал, что решил помолиться, если только ты мне соврал, Альбер…

— Но я говорю правду, — простонал молодой человек. — Я поставил сумку, которую мне дала Эмильена, за стойку, рядом с багажом итальянцев. Они обедали и ждали поезда, того, что идет во второй половине дня в Шартр. Я даже принес им счет прежде, чем они допили кофе, потому что я должен был уйти ровно в два.

— Ты ушел раньше них? Ты не видел, как они уходили?

— Да нет же, говорю вам… О нет…

Альбер вдруг осознал всю степень катастрофы. Небось итальянцы захватили по ошибке сумку Эмильены. Если, конечно, это было по ошибке. Если, конечно, они ее не украли.

Незнакомец, видимо, пришел к тому же выводу, потому что он слегка ослабил давление на грудную клетку молодого человека и спросил:

— А как они расплатились по счету?

— Наличными, даже чаевых мне не оставили, — жалобно пробормотал Альбер, слишком хорошо понимая логику агрессора. Расплатись они чеком или кредитной карточкой, еще можно было бы выйти на них, но с наличными нет никакой надежды.

Из уст незнакомца вырвалось глухое ругательство. И потом свистящим шепотом, наклонившись к Альберу, он произнес гадкие слова, огненными буквами запечатлевшиеся в памяти молодого человека:

— …ты меня хорошо понял, Альбер? Это был несчастный случай, просто несчастный случай, поворот на слишком высокой скорости. Иначе…

И гнусные слова проникали в меркнущее сознание Альбера, неспособного шевельнуть рукой, покуда резкий удар по горлу не погрузил его в небытие, принятое им почти с благодарностью.

Должно быть, поднялся ветер. Сидя в кресле перед огнем, то и дело грозившим потухнуть, Жан-Пьер Фушру смаковал арманьяк, поджидая Лейлу Джемани. Он редко позволял себе даже каплю спиртного. После несчастного случая он почти не пил, бросил курить и ел, не чувствуя голода, просто для того чтобы поддержать силы.

«Клотильда, — неутомимо нашептывали язычки пламени, пробегая по дровам в камине, — Клотильда». Первый раз он услышал это имя зимой. Старшая сестра устраивала вечеринку и настояла, чтобы он пришел.

— В восемь часов, Жан-Пьер. Будут… — он забыл все остальные имена, — и Клотильда де Клермонтей.

При звуке этого имени ему тут же привиделась принцесса из династии Меровингов с косами вокруг чела, которая не шла, а плыла в своем средневековом уборе. И когда он увидел ее — улыбающуюся, в кресле с высокой спинкой, волосы короной уложены вокруг головы, — перед ним была не подруга сестры, студентка психфака, а «дочь Хилперика», сказочная королева из самой его любимой книжки с золотым обрезом, в красном переплете, той, что в детстве он каждый вечер читал и перечитывал перед сном. Она подняла на него огромные синие глаза, бессознательно поднесла руку к пухлым губам и покачала ножкой — и разрез бархатной юбки чуть-чуть расширился. Двумя годами позже Клотильда де Клермонтей стала мадам Жан-Пьер Фушру. На черном мраморе на ее могиле выбиты золотые буквы: «Здесь покоится Клотильда Фушру-Клермонтей»…