Джим Томпсон - Убийство Страница 20

— Хорошо, — ответил он. — Давай отложим посуду и пойдем в твою комнату, мама. Мне нужно с тобой поговорить.

— Еще чего! Ну нет, сынок. В комнату ты меня не заманишь.

— Уверен, что ты не так поняла. Ты — моя мать. А каждая мать интересуется проблемами своего сына.

Я поднялась с ним в комнату. Побоялась не пойти. Его мозги устроены так, то есть он так устроил свои мозги, что лучше не вставать ему поперек дороги. Он — самый подлый парень на свете. Подлейший из мерзавцев — настоящая гремучая змея.

Я села на кровать. Придвинулась к стене и подобрала под себя ноги. Он опустился на стул возле кровати. Достал сигарету, посмотрел на меня и спросил, не возражаю ли я, если он закурит.

Я ничего не ответила. Только глаз не спускала с него, следила за ним и ждала.

— Ох, извини, мама. Позволь мне... — и всучил мне сигарету. Чиркнул спичкой и поднес огонь. И я взяла сигарету в рот и прикурила. До смерти боялась отказаться; и не отказаться — тоже.

Я сделала пару затяжек, чтобы он отвязался. Потом он заговорил и перестал за мной следить, тогда я раздавила окурок пальцами и выбросила.

— Я хотел обсудить с тобой денежные проблемы, мама. В широком смысле денежные. Не думаю, что у тебя имеется достаточная сумма, которую ты могла бы мне предложить.

— Откуда у меня деньги?

— Возможно, мне понадобится несколько тысяч. Мне предстоит поездка, и я хотел бы получить сумму, достаточную для двух человек. На длительное время.

— Почему бы тебе и не уехать? — ответила я. — Только я-то где возьму денег, если не получаю зарплату? Ты знаешь, к кому обращаться, когда тебе нужны деньги.

Некоторое время он смотрел на меня. Казалось, его взгляд протыкает меня насквозь, и я прямо-таки ощущала, как он выходит у меня из затылка. Я чувствовала, что совершила большую ошибку, осмелившись возразить ему. А что я еще могла поделать? Когда с ним разговариваешь, разве можно соглашаться?

Даже думать нельзя.

Ничего нельзя сделать, но нельзя и не делать.

Страшно, если согласишься, но страшно и возразить.

Он продолжал разглядывать меня, и я поняла, что час мой пробил. Потом он сказал, что все в порядке. Что он и не надеялся раздобыть у меня денег, спросил просто так. И он переживает, не огорчит ли меня, что я лишена возможности помочь сыну, когда он обратился с просьбой.

Этот парень ненормальный. Когда он говорит так вежливо, его ненормальность еще заметнее.

— Ты совершенно права, мама. Я действительно знаю, где взять деньги. Если точнее — я знаю, где могу прибрать к рукам целую кучу денег. Загвоздка в том, что есть еще один человек, которому они тоже нужны, вернее, которому они вскоре понадобятся. У этого человека почти такие же проблемы, как и у меня. И если ему не удастся завладеть деньгами, он окажется в таком же сложном положении, как и я. Как ты думаешь, мама, что мне делать в подобном положении?

— Что? О чем ты, парень?

— Извини. Пожалуйста, мама, не думай, что я не доверяю тебе, — вовсе нет. Дело в том, что если я посвящу тебя в кое-какие подробности, а не ограничусь общими словами, то поставлю тебя в двусмысленное положение. Мне кажется, я сказал достаточно, чтобы ты была в состоянии дать мне совет. Так какое твое мнение? Будь ты на моем месте, сочла бы ты справедливым выйти из сложного положения за счет этого другого человека?

Мое мнение? Что я думаю? А разве я могу думать? Или слышать? Или говорить?

Этот подлый мальчишка был рядом со мной, совсем рядом был этот мерзкий ненормальный мальчишка, но я не слышала его. Как будто он за миллион миль отсюда.

— Оставь меня в покое. Что тебе от меня нужно? Что я тебе сделала?

— Ничего, — кивнул он. — Я понимаю, что ты хочешь сказать. В общем, ты действительно ничего мне не сделала. И конечно, считаешь это ответом на мой вопрос. Так ведь, мама?

— Ради всего святого, — взмолилась я. — Ради всего святого...

— Наверное, это всегда так бывает. Это неизбежно. Для того чтобы личность оставалось целостной, необходимы некие жесткие условия. И, невзирая ни на что, они должны быть соблюдены. Несмотря ни на какие соблазны, не считаясь с той кажущейся легкостью, с какой ими можно пренебречь. Если этого не сделать, человек станет другим. А если он не сумеет разобраться с проблемами собственного "я", то разве сможет он жить с чувством собственного достоинства? Очевидно, не сможет. Его личность будет разрушена. А если это была к тому же маленькая личность, она попросту исчезнет. Такой человек сам не знает, что он такое. Так что ты абсолютно права, мама. Я был счастлив получить совет, основанный на твоем жизненном опыте.

Не понимаю, о чем он толкует.

И понимать не желаю.

— Теперь еще один вопрос, мама. Поскольку сам себе я помочь не в состоянии — я уже переступил ту грань, когда это было возможно, — скажи, должен ли я помочь этому другому человеку? Следует ли мне перешагнуть через препятствие на моем пути? Терять мне нечего, а я чрезвычайно хочу ему помочь. Самому ему будет не под силу справиться с этой проблемой. Даже если ему все удастся, впоследствии он будет мучиться раскаянием, а это сведет на нет результаты его усилий. Что ты об этом думаешь? Должен я ему помочь или не должен?

Что я думаю? Какая ему разница? Что я должна думать? Ничего. Совершенно ничего не думаю.

Не умею.

Должно быть, он замышляет кого-нибудь убить. А мне это знать ни к чему.

Вот он смотрит на меня, приподняв гладенькую бровь, показывая белые зубы, — и не поймешь, смеется он или угрожает. Но я-то знаю — этот парень ненормальный. Достаточно только взглянуть на него, и сразу сообразишь. Но секунду или две я этого не видела. А видела словно бы картинку, взявшуюся неизвестно откуда, она будто выскочила прямо у меня из глаз и закрыла от меня его лицо. Я чуть не рассмеялась.

И подумала: «Святые угодники! Да что же случилось с тобой, Хэтти? Как могла ты бояться такого прекрасного юношу — своего собственного сына? Как?»

Картинка исчезла, и передо мной снова оказался этот ненормальный. И та моя часть, которая только что думала этими словами, исчезла. И вернулось обычное состояние — без всяких мыслей. Когда видишь только отверстие замочной скважины. И в нем — этого парня, подлее которого нет на свете.

Это с ним уже давно. Я видела, как это вселялось в него. Он, само собой, и виду не показывал, конечно. Ждал, пока станет большим и сильным. Но я все отлично видела, — нельзя такого не заметить. Он оставался вежливым, милым, но все равно это было видно.

— Ну, мама? Ты ответишь на мой вопрос?

— Уезжать ли тебе? Откуда мне знать?

Конечно. Естественно, ты не знаешь. Это не тот случай, когда можно спросить совета у другого человека. Решение должен принимать тот, кого это непосредственно касается. Большое спасибо, мама. Не могу передать, какое это удовольствие — вот так обсудить с тобой свои проблемы. У тебя усталый вид, и я думаю, мне лучше...

Он поднялся. Встал коленом на кровать и начал склоняться надо мной. Улыбаясь белозубым ртом и пристально глядя на меня бархатными карими глазами...

Вот я и попалась. Он все ходил вокруг да около, весь из себя вежливый и улыбающийся, но теперь он сделает то, что задумал. Что-нибудь подлое. Что-нибудь злое. Так и будет, потому что другого ничего и быть не может. Разве от него можно ждать чего-нибудь другого? Я ни о чем другом и не думала. Ни о чем, кроме замочной скважины.

Я не знала, как быть. Дом стоит на отшибе, так что, закричи я даже во все горло, никто не услышит. Бесполезно кричать. Да я и не могла бы — оцепенела от страха. Ничего не могла — просто ждала. Ждала и надеялась, что он не будет слишком жестоким. Не больше, чем я смогу выдержать.

Я даже пошевелиться не могла. Как будто заледенела — такая была холодная и окостеневшая. И почти ничего не видела, только какая-то белая пелена качалась перед глазами и надвигалась на лицо. Потом и она исчезла. И я почувствовала что-то мягкое и теплое на лбу.

Я с трудом открыла глаза и увидела, что он все еще стоит рядом.

— Спокойной ночи, мама. Желаю тебе хорошенько выспаться, и не переживай. Нам не о чем волноваться.

Он стоял и улыбался — ему удалось подловить меня. Он долго подбирался, но ему удалось попасть в самую точку. Никогда в жизни я так не пугалась, так что ему удалось меня подловить.

Он повернулся и вышел. И вежливо закрыл за собой дверь. Только меня не одурачишь, ему не удастся выманить меня наружу. Наверняка он спрятался там и поджидает, когда я выйду. Чтобы наброситься на меня.

Зачем он все это затеял? Зачем завел со мной этот разговор? Зачем он продолжает называть меня мамой и ведет себя таким паинькой? Зачем он поцеловал меня и пожелал спокойной ночи?

Ну, я-то знаю, что он за тип. Я-то знаю, что он давным-давно весь пропитался злобой. Знаю, что он вбил себе в голову добраться до меня.

Я услышала, как открылась входная дверь. Потом — как она захлопнулась.