Лин Гамильтон - Гнев Шибальбы Страница 20

В гостинице меня ждали очередные плохие новости. Днем Франческа вдруг вспомнила, что колокольчик Императрицы не звонил уже несколько часов подряд, и, проверяя ее номер, она обнаружила донью Хосефину без сознания. Ее разбил инсульт. Донью Хосефину быстро отправили в больницу, где ее состояние оценили как стабильное.

Она не говорила и могла видеть только одним глазом. Вряд ли в ближайшее время она сможет рассказать то, что ей было известно, если вообще ей это когда-нибудь удастся.

Мулук

Эрнан Кастильо пользовался большим уважением, и то огромное количество людей, пришедших на его похороны, было тому подтверждением.

Собор был полон. Здесь были представители университетов и музеев даже из Европы, а также много известных людей. Ходили слухи, что, возможно, приедет сам президент Мексики. Если он и был там, то я его не видела.

Быть может, он был занят другими проблемами. Песо падал, а обвинения в нарушениях закона в его правительстве распространились даже на членов его семьи. Как и всегда, в Мехико все решала политика.

Но Джонатан пришел. Он появился бы в любом случае, чтобы составить мне компанию, как он сказал, но Кембриджский университет попросил его быть их представителем, и он сел вместе с официальной делегацией. Лукаса я не видела.

Похороны проводились в главном соборе на Пласа Гранде. Полагаю, это производило определенный резонанс, учитывая интерес дона Эрнана к майя. Сотни рабочих майя тридцать шесть лет строили это здание из камня их разоренных городов.

Это довольно унылое и мрачное место. Соборы тех времен зачастую служили еще и крепостями, поскольку майя были покорены не везде. Этот собор не был исключением. Вместо огромных окон с витражами, которые мы, североамериканцы, привыкли ассоциировать с элементами храмовой архитектуры, здесь были ружейные бойницы.

Фасад был очень простым, как и интерьер, где единственным световым пятном был алтарь с ярким, расшитым в стиле майя убранством.

Для тех, кому подобные вещи небезразличны, отмечу, что в Северной Америке это самый старый собор, а крест над главным алтарем является вторым по величине в мире. Быть может, когда-то он был украшен золотом, но во время революции золото исчезло почти со всех церквей.

Когда люди начали входить, я поняла, что мои мысли заняты утренним разговором с доньей Франческой. Я помогала, как могла, на кухне, разнося подносы с кофе и выпечкой постояльцам, многие из которых из-за событий последних дней пребывали на грани истерики.

Франческа предложила мне сделать перерыв на кофе, и я с благодарностью приняла ее приглашение. Когда мы сели, попивая кофе с молоком, я заговорила с ней об Императрице.

— Вы удивительно терпеливы с ней, — начала я. — Ей нелегко угодить.

— Ну что ты, она — замечательная, — сказала донья Франческа.

Она замолчала на мгновение.

— У нее была трудная жизнь. Знаете, она ведь родилась в Англии. Я думала, что Хосефина — ее настоящее имя. Я понятия не имела о том, какая у нее фамилия. По некоторым ее рассказам я поняла, что ее семья была очень бедной, и она годами копила деньги, прежде чем смогла купить билет на корабль, идущий в Северную Америку. Конечно, она хотела попасть в Нью-Йорк. Как и все. Но билет до Мериды стоил дешевле. Кажется, она рассказывала, что прибыла на грузовом судне.

— Когда это было?

— Давно. Она говорила, что была очень молода. Наверно, в конце двадцатых годов.

— В те времена для молодой женщины это, наверно, считалось очень смелым поступком, — сказала я.

— Да, думаю, так оно и было. Но мне кажется, что она это сделала скорее из отчаяния, чем из храбрости. Она рассказала, что работала няней в богатой мексиканской семье. Иногда ей позволялось присоединяться к их гостям за обедом, и именно там она встретила любовь всей своей жизни.

Он был женат, и законный союз с любимым был для нее невозможен. Вскоре после их знакомства она забеременела, и четыре года он помогал ей и ее ребенку. И она, и ее возлюбленный души не чаяли в сыне. Для нее он был всем. И полагаю, для ее любовника тоже, судя по тому, что вскоре произошло. Однажды она вернулась из магазина и обнаружила, что ее сына нет дома. Женщина, которая присматривала за ним, оказалась запертой в чулане. Она не запомнила мужчин, которые забрали ребенка.

Однако Хосефина знала, кто это сделал. Она побежала к любовнику домой, но там никого не нашла. Ей сказали, что семья уехала за границу. Она обежала все доки в поисках корабля, отправляющегося в Европу, день и ночь ждала у дома, но сына она так и не увидела. Она осталась в Мериде, ожидая возвращения семьи и надеясь услышать хоть словечко о своем малыше или увидеть его. Заработать на жизнь она могла только тем, что умела делать. Прожив несколько лет в приличной семье, она приобрела безупречные манеры. Скорей всего, она не получила хорошего образования, но она читала книги из семейной библиотеки и быстро училась.

Она стала одной из тех, кого из вежливости называют куртизанками. Она всегда представлялась вдовой, и полагаю, что в каком-то смысле была права. Знаю, некоторые люди считают, что с ней нелегко. Мне всегда казалось, что ее поддерживает сильный характер.

У меня комок подкатил к горлу, когда Франческа рассказывала мне историю этой казавшейся мне смешной женщины, и теперь, вспоминая ее рассказ в церкви, я была готова расплакаться. Выросшая в аристократической семье, она на протяжении пятидесяти лет продолжала ждать сына, завоевывая сердца мужчин. В тот день нужно было заказать молитву и о донье Хосефине.

Когда над главным алтарем зажегся свет и началась служба, у меня появилось странное ощущение: какая-то дезориентация мыслей. Это не было простым головокружением. Я пыталась сконцентрироваться на словах проповеди и найти в них утешение, но не могла.

Священник говорил о Христе как о рыбаке, ловце человеков, и я вспомнила, что сегодня мулук, день, который в календаре майя ассоциируется с водой и рыбой. Вдруг мне показалось, что мрачные противоречия, сконцентрировавшиеся в этом городе, смешение западного мира с миром майя в этом соборе являются предтечей чего-то еще более страшного.

Мне вдруг очень захотелось в прохладное и темное место. Разум говорил мне, что все это — результат потрясений и переживаний последних дней, но голос разума не убеждал. Я чувствовала непреодолимое желание найти темный уголок, подальше от света. Поднявшись с места, я начала пробираться по рядам к выходу.

Слева от главного алтаря находилась маленькая часовня с резным изображением, называемым «Кристо де лас Ампольяс» — «Христос, покрытый волдырями». Это изображение Христа предположительно было вырезано в шестнадцатом веке из дерева, которое горело в огне всю ночь, но не обуглилось. Церковь, в которой это изображение первоначально находилось, тоже горела, и рассказывают, что после пожара и церковь, и статуя были покрыты волдырями.

Вцепившись в стену затененной стороны бокового придела собора, я приросла к месту от ужаса, когда увидела с зажженной свечой в руках и преклонившуюся в молитве перед Христом светловолосую женщину в черном платье, черных перчатках и черной мантилье. Какое-то мгновение я была уверена, что это была выздоровевшая донья Хосефина. Затем женщина поднялась и повернулась. Это была Шейла Страттон Гомес.

Увидев меня, она слабо улыбнулась. Ее глаза были красными от слез. Я подумала, как они с Хосефиной похожи: белые иностранки, одинокие, хотя и по очень разным причинам, и обе — каждая по-своему — стали жертвами безжалостных мужчин.

Она, должно быть, заметила мое потрясение, потому что быстро взяла меня за руку и повела к боковым местам. Когда мы сели, она тихонько открыла сумочку и жестом указала на содержимое. Я увидела только две вещи: платиновую[22] кредитку и небольшую серебряную фляжку.

Обернув фляжку носовым платком, она быстро сделала большой глоток, затем передала фляжку мне. Я пригубила. Это был сильно охлажденный мартини. Несмотря на шок, должна признать, мне это помогло.

Мы сидели рядом, она держала меня за руку на протяжении всей службы, а потом мы последовали за идущей за гробом процессией, возглавляемой Сантьяго в инвалидном кресле. Норберто и Алехандро несли гроб.

Выйдя из церкви, мы с Шейлой надели солнцезащитные очки и двинулись за процессией на кладбище. Кладбище в Мериде, как и все другие кладбища в Мексике, казалось гораздо ярче и несколько экстравагантным по сравнению с теми кладбищами, к которым я привыкла. Памятники были покрыты ярко-синей, коралловой, зеленой и белой краской, на многих виднелись изображения умерших, окруженные гирляндами цветов. Цветы тоже были необычны: лилии, гвоздики, розы и маргаритки, которые продавали женщины майя, стоя за небольшими прилавками под навесами на главной дороге к кладбищу. Сами памятники, от простых крестов до небольших часовен, словно свадебный торт, были украшены белым мрамором, подтверждая особое отношение мексиканцев к смерти.