Светлана Чехонадская - Смерть мелким шрифтом Страница 20

«Что ж, — подумал он, убирая „Рванем!“ в ящик стола, чтобы не мешала. — Видимо, историю с убийством директора рынка теперь можно отложить в сторону. Ничего особенного в ней нет. Точнее нет ничего особенного в том, как было преподнесено это убийство в газете „Без цензуры“. Я всегда подозревал, что именно такими штуками большинство газет и промышляет». Время, потраченное на статью, не пропало впустую: подобно тому как убийство помогло генералу КГБ стать депутатом, статья об этом убийстве помогла Ивакину понять, зачем Марина Леонидова звонила своему брату во второй раз. Он, Ивакин, тоже позвонил бы. Ему, как и убитой Марине, стала ясна и позиция газеты, и возможные причины ее могущества. «Ей стало казаться, что информация, которую она использует для написания статьи, пришла не из милиции. — Ивакин начертил пару стрелочек на листе. — Все-таки Леонидова была не новичком в этом деле. Эта информация была тенденциозной и местами даже лживой. Другой вопрос: способно ли это сейчас кого-нибудь удивить? Удивило ли это ее саму? Ведь она никак не выразила своего отношения к тому, о чем догадалась. Не уволилась, например, не пожаловалась брату. Она продолжала писать свои статьи еще, как минимум, месяц. Ну да, еще раз позвонила, проверила, поняла, что выполняет определенный заказ. Но причины ее звонков брату могли быть весьма безобидными. Ею могло двигать обычное любопытство. Или тщеславное желание подтвердить собственную проницательность».

Итак, она звонила брату, чтобы проверить свою догадку. «Самая обычная просьба», — сказал ее брат, и ему, пять лет проработавшему в пресс-службе, виднее. И вообще все пока логично. Но только до следующего, главного шага — предсказанного убийства.

Газета «Без цензуры» манипулирует общественным мнением, выполняет заказ (чей заказ, он, Ивакин, даже вникать не желает), но причем здесь убитая девушка, непонятно. Ведь если Миша месяц назад сказал Прохорову правду, то что же означала странная история, о которой он проболтался, а потом пожалел, что проболтался…

«Вы копали? — спросил его Ивакин. — Или эта история вас не волновала?» И Миша должен был ответить: «Копал, Владимир Александрович, и теперь не хочу, чтобы копали вы». Но чтобы не признаваться в этом, он говорит: «Не волновала».

«Врешь! — сказал Ивакин голубю за окном. — Нет такого человека, которого бы не заинтересовала подобная история. История о том, как одной журналистке прислали материалы об убийстве. Прислали в среду, само убийство произошло в четверг, а труп нашли в пятницу!»

Итак, что же означал факт, рассказанный братом убитой журналистки, что он означал, если изложить его обычными и простыми словами? А означал он следующее: некто собирался убить некую девушку и накануне убийства сообщил об этом в газету. Бред? Бред. Он что — пугал кого-то? Предупреждал? Нет. Ведь это материалы об убийстве пришли заранее, а сама статья появилась, как это и следует, только через два дня.

Ивакин положил статью перед собой и впервые начал не просматривать, а читать ее.

«Шекспировские страсти.

Молодая фотохудожница Алена Лапчинская была застрелена в четверг вечером в собственной квартире на улице Пречистенка.

Убитой недавно исполнилось 25 лет, она закончила историко-филологический факультет Университета Дружбы народов, однако еще в студенческие годы увлеклась фотографией, и именно фотография стала ее профессией.

Несмотря на молодость, Алена Лапчинская успешно сотрудничала с крупнейшими глянцевыми журналами, а также лучшими газетами страны, в том числе и нашим изданием. В прошлом году в Малом Манеже и Московском Доме фотографии прошли персональные выставки ее работ.

Скорее всего, Лапчинская знала убийцу, поскольку сама впустила его в квартиру. Никаких следов борьбы обнаружено не было, все ценные вещи (валюта, украшения, несколько норковых шуб и антиквариат, которым была буквально набита престижная трехкомнатная квартира) оказались нетронутыми. Убийцу не заинтересовала и новая машина марки БМВ, ключи от которой остались лежать на тумбочке в коридоре.

Одна из версий следствия связывает убийство Лапчинской с тем фактом, что одним из ее многочисленных любовников был глава крупного издательского дома. Возможно, именно против него был направлен пистолет убийцы, тем более что этот человек планирует вступить в активную политическую борьбу. Пока неизвестно, какие последствия для высокопоставленного покровителя молодой художницы будет иметь ее убийство, но все остальные версии представляются маловероятными, кроме, пожалуй, еще одной: убийство совершено из ревности. И здесь снова может всплыть фигура того же самого любовника Лапчинской, который мог догадываться о ее изменах. На эту версию работает и тот факт, что убийца не был профессионалом, стрелял из пистолета без глушителя и лишь случайно остался незамеченным — все это делает убийство молодой девушки еще более таинственным, непонятным и вот уж действительно шекспировским.

Леонид Маринский».

«И все-таки какая безапелляционность! — возмущенно подумал Ивакин, хлопнув ладонью по газете. — Какой наглый тон! „Все остальные версии представляются маловероятными!“ — вслух передразнил он автора. — Так писать через день после убийства, не переговорив ни с кем из оперативников! Высасывают из пальца факты, придумывают свои версии, делают, что хотят! А Ленка их еще защищает». Тут Ивакин вспомнил, что возмущается статьей, написанной одной молодой и симпатичной покойницей о другой, тоже молодой, симпатичной и тоже — вот совпадение! — покойнице. И обеих кто-то убил.

Ивакин постучал ручкой по чистому листу. Конечно, они связаны, эти убийства, и статью о директоре рынка пока рано отбрасывать в сторону. Хотя бы потому, что она показала: в этой газете и слова просто так не напишут. Каждое слово здесь хорошо оплачено и появляется с определенной целью.

А что в этой публикации? Вот неведомый Отелло, любовник молодой художницы — зачем Грибов, хозяин газеты, заставил его появиться на свет Божий? Зачем подсовывает следствию свои версии, утверждая, что другие «маловероятны»?

Всякие могут быть причины… Дядька-то, видать, богатый, под стать самому Грибову. У любовницы такая квартира, такая машина. Антиквариат. Разве двадцатипятилетние фотокорреспонденты могут у нас устраивать по несколько персональных выставок в год и покупать себе норковые шубы?

«Что же это получается? — сказал себе Владимир Александрович. — Чтобы насолить главе издательского дома, убили его любовницу. Бывает у нас такое? Нет. Проще нанять налоговых полицейских. И главное: не было в этой статье про Лапчинскую ничего, что могло бы заставить Марину звонить брату с проверкой! Но она проверяла, что известно милиции. Правда, в статье сказано, что Лапчинская сотрудничала с газетой „Без цензуры“. Леонидова ее знала?»

Ивакин вздохнул. «Может быть все просто, — подумал он. — Интуиция меня обманывает, и Миша все-таки ошибался с датой. Вот поговорю со следователем, ведущим убийство Лапчинской, — и довольно… Ну, еще в „Без цензуры“ схожу. Если ничего подозрительного не обнаружу, тогда все. Клянусь!.. А что там в Лазурном, интересно?»

17

А в Лазурном установилась великолепная погода. Уже третью неделю обходилось без дождей, море прогрелось, пляжи очистили от веток, банок, водорослей, нанесенных штормами. Медузы ушли на глубину.

Но пусто было в Лазурном. Администрация яростно ругала журналистов центральных телеканалов: это они раззвонили на весь мир о штормах, о дождях, это они пугали наводнением и селями.

«Им турки за это платят! — кричал в коридоре городской думы заместитель мэра. — Ишь чего придумали: что мы воду из водохранилища спускали и скотомогильники размыло! Откуда они это взяли, Сергей Анатольевич?!» Сергей Анатольевич, главный санитарный врач, только глазами хлопал. Воду, действительно, спускали. И очень неудачно получилось: все шлюзы на дамбах заржавели, кроме одного, ведущего как раз на пригороды Лазурного. Пришлось спускать на пригороды, и скотомогильники, действительно, размыло, но никакой сибирской язвы, о которой передавали по НТВ, и в помине не было! «Это турки!» — повторил заместитель мэра.

…В один из солнечных дней Анжела Сергеевна, сменившая темную шаль на веселенькую атласную косынку, остановилась у ларька с мороженым. Он стоял почти напротив ее дома, возле переговорного пункта, но она мороженое не любила и продавщицу не жаловала: была у них старая распря еще с тех времен, когда обе работали в колхозе. Прошло много лет, Анжела Сергеевна вышла замуж в этот дом, шелковица в саду стала совсем большой, ее бывшая врагиня переехала в пятиэтажку, обе овдовели, состарились, теперь уже невозможно было вспомнить, из-за чего они когда-то поссорились, но, как говорится, осадок остался. Так что Анжела Сергеевна никогда не подходила к мороженщице, только здоровалась издалека. Но жара все усиливалась, и впервые за много лет ей захотелось пломбира.