Кто убил бабушку? - Фредерик Браун Страница 20

Я не знал, да и забыл спросить у Арчи, сколько я раньше получал у Карвера. Однако сумма в двести долларов в неделю показалась мне вполне приличной.

— А ты собираешься путешествовать, Арчи?

— Да, летом. Будущим летом. Этим летом уже поздно предпринимать то, что я задумал. А сейчас я смогу хорошенько подготовиться. Я хочу сказать, что на летние сезоны в Новой Англии, где в это время открывается масса театров, мне хотелось бы представить одну — две свои пьесы. Туда в это время съезжаются многие продюсеры из Нью-Йорка, чтобы посмотреть и отобрать новые постановки.

Интересно, спросил я сам себя из чистого любопытства, представляет ли из себя Арчи что-либо как драматург? Я знал, что в этой области выдвинуться страшно трудно, значительно труднее, чем, скажем, в литературе. Не знаю, что сложнее — написать книгу или пьесу, но уверен, что на сотню публикуемых книг приходится одна действительно хорошая пьеса, которая доходит до зрителя. Наверное, именно такую пьесу хотелось написать Арчи. Впрочем, это его личное дело и уж никак не мое.

Мысленно я вновь и вновь возвращался к прошедшей ночи, когда увидел выражение ужаса на лице Робин.

— Арчи, я тебя уже спрашивал, но скажи мне еще раз, что же произошло между мной и Робин?

— Я уже говорил тебе, что многого не знаю, Род. Никто из вас не плакался мне в жилетку и не признавался в своих обидах у меня на плече. Я только знаю, что она тебе не подходила. Ты всячески пытался скрыть это и был очень, очень несчастлив. Это длилось довольно долго. Теперь уже неважно, что произошло между вами, главное — это то, что ты себя лучше чувствуешь, когда ты один.

— Ты мне уже говорил это. Однако, Арчи, я хочу спросить тебя вот о чем: считаешь ли ты, что я способен вызвать животный страх в человеке? Может быть, я ее бил? Или был страшно жесток с ней? А может, я чем-то ей угрожал?

Несколько секунд он внимательно всматривался в меня, как будто видел впервые. Потом, откинувшись назад и запрокинув голову, разразился гомерическим хохотом. Он смеялся так громко и безудержно, что сидящие вокруг люди стали оборачиваться и смотреть, кого это так разобрало.

И смех этот был неподдельным, абсолютно искренним!

— Это ты-то, Род?! — выговорил он, когда наконец сумел немного успокоиться. — Ты, который отвергал рыбную ловлю лишь потому, что боялся поранить рыбу крючком! Ты, настолько щепетильный, что боялся оскорбить чувство собственного достоинства самого последнего чистильщика сапог, вдруг решился бы обидеть свою собственную жену?! И ты еще спрашиваешь меня, бил ли ты ее? Не смеши меня, Род. Если подобное и могло случиться, то уж скорее всего с ее стороны.

Я не видел в этом ничего смешного и не смог удержаться от вопроса, чтобы поставить все точки над «i»:

— Ты хочешь сказать, что она меня поколачивала?

— Нет, я вовсе не это имел в виду, — ответил он, улыбаясь. — Послушай, Род, уже десять часов, и нам пора идти к Хеннигу. Я не хотел бы заставлять его ждать, так как хочу обратиться к нему с просьбой.

Хенниг уже ждал нас. Точнее, Люсьен X. Хенниг, как было выгравировано на медной дощечке на двери кабинета. Это был маленького роста и слишком полный человек, лысый как бильярдный шар. На вид ему было лет сорок — пятьдесят. Я вспомнил, что видел его на похоронах бабушки, хотя поговорить с ним тогда не представилось возможности.

Протянув руку через письменный стол, он обменялся рукопожатием с Арчи, а потом со мной.

— Вы помните меня, Род? Как ваша амнезия? Дела идут на поправку?

— Нет, мистер Хенниг, к большому моему сожалению, я вас не помню. Я знал вас достаточно хорошо? А вы меня?

— Не так уж хорошо, как мне хотелось бы, Род. К сожалению, мы были просто знакомы. — Он сел в кресло и снова обратился к моему брату: — По телефону вы дали понять, что хотите получить часть денег вперед, в счет наследства. Я правильно вас понял?

Арчи кивком подтвердил это.

— Да, если возможно, я хотел бы получить две тысячи долларов.

— Это, конечно, не совсем по правилам, так как право на наследство еще не утверждено. Но думаю, что это можно сделать, если Род будет готов подписать заявление, что он не опротестует завещание. Вы готовы, Род?

— Разумеется… но при одном очень небольшом условии. Каким образом я мог бы опротестовать это завещание?

— Буду с вами откровенен… Весьма сомнительно, что вам удалось бы добиться успеха, если бы вы захотели опротестовать завещание. Однако при желании можно найти основания для такого действия, так как в данной ситуации вы являетесь единственным человеком, который мог бы решиться на этот шаг.

— Какие основания? Я не хочу ничего опротестовывать, мистер Хенниг, но не скрою, вы разбудили во мне любопытство…

— Паулина Таттл была матерью вашей матушки, Род, то есть вашей родной бабушкой. Арчер является сыном от первого брака вашего отца и лишь пользовался покровительством миссис Таттл, хотя она, после смерти вашего отца, занялась воспитанием вас обоих. Однако никакого официального или формального усыновления не было, и Арчер был связан с миссис Таттл только лишь через супружество ее дочери с мистером Бриттеном. Он не является родным ее внуком, как вы, Род, — Хенниг сделал паузу, чтобы разжечь сигару невероятных размеров, которая смотрелась совершенно нелепо в середине его круглого лица. — И если бы Паулина Таттл умерла, не оставив завещания, суд мог бы постановить, что именно вы, Род, являетесь законным наследником всего ее состояния или по крайней мере более значительной его части, чем, скажем, Арчер, в силу вашего прямого родства с нею. Правда, суд мог бы вынести и другое решение, приняв во внимание тот факт, что вы воспитывались вместе и относилась миссис Таттл к вам обоим совершенно одинаково, — поделить состояние миссис Таттл между вами в равных долях.

— Но ведь она оставила завещание. Таким образом любые попытки опротестовать ее волю становятся бессмысленными, не правда ли?

— Да, конечно. Я лично составлял завещание миссис Таттл, и у меня нет ни малейшего сомнения ни в его подлинности, ни в его законности. Я никогда не допускал даже мысли — ни раньше, ни теперь — что вы, Род, даже в том случае, если бы