Убийство на скорую руку - Честертон Гилберт Кийт Страница 20

– Иными словами, вы убеждаете нас поверить в то, что забальзамированное тело на самом деле было трупом убитого человека, – сказал Таррент.

Отец Браун немного помолчал, потом сказал почти безразличным тоном:

– Сначала я обратил внимание на крест, вернее, на ожерелье, к которому он был прикреплен. Естественно, для большинства из вас это была всего лишь цепочка бусин, но так же естественно, что для меня оно означало нечто большее – ведь это по моей части. Как вы помните, крест лежал почти под самым подбородком и наружу выглядывало лишь несколько бусин, как если бы ожерелье было довольно коротким. Но бусины были сгруппированы на особый манер: сначала одна, потом три и так далее. Я с первого взгляда понял, что это четки, обычные четки с крестом на конце. Но в четках есть не менее пяти десяток, не считая дополнительных бусин; разумеется, меня заинтересовало, где же все остальное. Должно быть, они были несколько раз обернуты вокруг шеи старца. Тогда я не мог понять этого и лишь потом догадался, куда делся остаток. Он был дважды обернут вокруг подножия деревянной распорки, которая упиралась в угол саркофага и поддерживала крышку. Когда несчастный профессор Смейл взялся за крест, распорка соскочила, и крышка рухнула на его череп, словно каменная дубина.

– Боже мой! – воскликнул Таррент. – Я начинаю думать, что в ваших словах действительно что-то есть. Но тогда история становится еще более зловещей.

– Когда я понял это, то смог более или менее угадать все остальное, – продолжал отец Браун. – Прежде всего, никто не давал разрешения на настоящие археологические исследования, кроме предварительных раскопок. Злосчастный Уолтерс был честным любителем древностей и вскрыл гробницу лишь для того, чтобы выяснить, есть ли какая-то доля истины в предании о забальзамированных телах. Все остальное – не более чем слухи, которые обычно предвосхищают или преувеличивают значение таких открытий. На самом деле он нашел не забальзамированное тело, а останки, давным-давно обратившиеся в прах. Но когда он трудился при свете единственной свечи в этой подземной часовне, позади возникла еще одна тень, не принадлежавшая ему.

– О! – воскликнула леди Диана сдавленным голосом. – Теперь я все поняла! Вы хотите сказать, что мы встретились с убийцей, разговаривали и перешучивались с ним, выслушали романтическую историю и позволили ему беспрепятственно уйти.

– Оставив свое клерикальное облачение на прибрежном утесе, – добавил Браун. – Все очень просто. Этот человек опередил профессора на пути к церкви и подземной часовне, вероятно, пока профессор беседовал с этим мрачным журналистом. Он напал на старого священника возле пустого гроба и убил его. Потом он переоделся в одежду своей жертвы, завернул труп в настоящую старинную мантию, найденную во время раскопок, положил тело в гроб и устроил ловушку с деревянной распоркой и четками, о которой я говорил. Подготовившись таким образом к встрече со своим вторым врагом, он вышел на свет Божий и приветствовал нас с искренним дружелюбием сельского священника.

– Он шел на большой риск, – заметил Таррент. – Если бы кто-то знал Уолтерса в лицо…

– Он наполовину обезумел, – подтвердил отец Браун. – Но думаю, вы согласитесь, что риск был оправданным, потому что в конце концов ему удалось уйти.

– Я соглашусь, что ему очень повезло, – проворчал Таррент. – Но кто такой этот дьявол?

– Как вы говорите, ему очень повезло, – ответил отец Браун, – и не в последнюю очередь в этом отношении. Возможно, мы никогда не узнаем, кто он такой.

Несколько мгновений он хмурился, глядя на крышку стола, а потом продолжил:

– Этот субъект годами бродил вокруг и сыпал угрозами, но он позаботился сохранить тайну своей личности и по-прежнему хранит ее. Впрочем, если бедный профессор Смейл поправится – а я думаю, так и будет, – мы вполне сможем больше узнать об этом деле.

– Как вы думаете, что сделает профессор Смейл? – спросила леди Диана.

– Думаю, он в первую очередь наймет сыщиков, чтобы они пошли по следу этого дьявольского убийцы, как охотничьи псы, – сказал Таррент. – Я бы и сам не прочь выследить его.

– Ну что ж, – произнес отец Браун и неожиданно улыбнулся, стряхнув с себя хмурую задумчивость. – Думаю, я знаю, что он должен сделать в первую очередь.

– Что же? – с очаровательным нетерпением поинтересовалась леди Диана.

– Он должен принести вам свои извинения, – ответил Браун.

Впрочем, когда отец Браун сидел у кровати постепенно выздоравливающего профессора Смейла, они беседовали с выдающимся археологом совсем на другие темы. Хотя профессор был ограничен лишь малыми дозами стимулирующих разговоров, он предпочитал проводить большую часть свободного времени в общении со своим другом-священником. Отец Браун обладал даром внимательного слушателя, и его дружелюбное молчание поощряло Смейла к откровенности. Профессор говорил о многих странных вещах, которые не всегда легко сказать, например о бредовых видениях и кошмарах, которые часто сопровождают тяжелое выздоровление. Сотрясение мозга может привести в беспорядок любую голову, но в такой голове, как у профессора Смейла, даже искаженные образы реальности были оригинальными и любопытными. Его сны напоминали огромные величественные конструкции, предстающие в нарушенной перспективе, как и мощные, но статичные образы старинных искусств, которые он изучал. Они были наполнены странными ликами святых с квадратными и треугольными нимбами, золотыми коронами и ореолами над темными плоскими лицами, двуглавыми орлами и бородатыми мужчинами в высоких головных уборах, с уложенными по-женски волосами. Но, как он сообщил своему другу, был один гораздо более простой образ, постоянно возникавший перед его внутренним взором. Снова и снова византийские узоры выцветали, как блеклое золото, на котором они были начертаны, и не оставалось ничего, кроме голой каменной стены со светящимся контуром рыбы, словно очерченным фосфоресцирующей краской из подводного мира. Это был тот самый символ, на который он смотрел, когда из-за угла темного коридора впервые послышался голос его невидимого врага.

– Думаю, я наконец постиг смысл этого рисунка и голоса, как никогда раньше, – сказал он. – Почему меня должен тревожить один безумец среди миллионов нормальных людей, объединенных против него, даже если он бахвалится, что будет преследовать меня или доведет до погибели. Человека, который нарисовал тайный символ Христа на темной стене катакомб, преследовали совершенно иным образом. Он был безумцем-одиночкой, и все здравое общество объединилось для того, чтобы не спасти, а уничтожить его. Иногда я волновался, беспокоился и размышлял, кто мог быть моим преследователем – то ли Таррент, то ли Леонард Смит, то ли любой из них. А может быть, все сразу? Все пассажиры корабля, все, кто ехал на поезде, все жители деревни. Что было бы, если бы они все оказались убийцами? Я думал, что имею право беспокоиться, когда блуждал в темноте земных недр в присутствии человека, намеренного уничтожить меня. Но что было бы, если бы убийца вышел на свет и завладел всей землей, стал повелевать толпами и командовать армиями? Что, если бы он мог запечатать все выходы, выкурить меня из норы и убить в тот момент, когда я высуну нос наружу? Каково иметь дело с убийцей такого масштаба? Мир забыл о подобных вещах, как забыл о войне и не вспоминал о ней до самого недавнего времени.

– Но война пришла, – сказал отец Браун. – Рыбу можно снова загнать под землю, но она опять выйдет на свет. По остроумному замечанию святого Антония Падуанского, «только рыбы переживают Потоп».

Человек с двумя бородами

Эту историю отец Браун рассказал профессору Крейку, знаменитому криминалисту, в клубе после обеда, где их представили друг другу как людей, разделяющих невинный интерес к убийству и грабежу. Но, поскольку отец Браун постарался приуменьшить свою роль в ней, здесь она изложена более беспристрастно. Все началось с шутливого поединка, где профессор отстаивал научные позиции, а священник выступал в роли скептика.