Ирина Арбенина - Люблю трагический финал Страница 21

Каким образом цыган мог бы подняться до идеи божества, когда у него едва ли есть сознание собственной личности? Он так же мало знает о себе, как птица о естественной истории, каждая ночь стирает для него события предшествующего дня, каждое утро он пробуждается к существованию, как бабочка, вылетающая из своей куколки. Расспросите его о минувшей жизни, он путается — бормочет и рассказывает вам отрывки своих снов… Борроу передает слова старого гитано, которые проливают странный свет на то, что совершается в этих темных головах. «Помню, — сказал ему его проводник Антонио, — что, будучи еще ребенком, я начал однажды бить осла. Мой отец тотчас же схватил меня за руку и стал мне выговаривать: «Не бей этого животного, потому что в нем живет душа твоей сестры». — «Разве ты можешь этому поверить, Антонио?» — воскликнул Борроу. На что цыган ответил: «Да, иногда, но иногда и не верю. Есть люди, которые ни во что не верят, даже в то, что они сами существуют! Я знал одного старого Калоре, очень старого, ему было за сто лет, который всегда повторял, что все вещи, которые мы видим, — одна ложь и что не существует ни мужчин, ни женщин, ни лошадей, ни мулов, ничего из того, что кажется нашим глазам существующим».

Не в этом ли ключ загадки? Не являются ли эти слова нравственным паролем кочевого племени? Они объясняют его наивную извращенность, звериные нравы, беззаботность о завтрашнем дне и почему оно проходит равнодушно через города и леса, не различая одни от других. Цыган не живет, он грезит, он проходит с чувством собственного небытия между призраков и всех вещей, он проходит по миру, как светящийся призрак по полотну — без планов и без глубины. Поэтому все действия ему кажутся безответственными и ненужными, как движения тени, лишенной сущности. Зло стирается, добро исчезает, он не больше, чем сомнамбула, заблудившаяся в огромной и насмешливой фантасмагории. Umbra — говорит одна римская гробница. Nihi — отвечает ей соседняя могила. Прошлое, настоящее и будущее цыган заключено в этих двух словах.

Как бы там ни было, их остерегаются, но без ненависти, этих детей Рока, этих праздных королей уединения, этого племени, скорее вредного, чем злого! Они украшают восточными группами пейзажи Европы. Муза часто посещает их становья, каждый раз она уводит оттуда в поэзию или в музыку бессмертные типы: Эсмеральду, Миньону, Фенеллу, Прециозу. Их караваны проносятся посреди трудолюбивых цивилизаций.

Бог весть какой химерический стяг безделья… Часто воображение, утомленное стеснениями общественной жизни, расправляет крылья мечты, чтобы скитаться за их шатрами. В тот день, когда они исчезнут, мир потеряет, правда, не добродетель, но одну частицу своей души».

«В чем мальчик-отличник прав, — думала Светлова, дочитав Сен-Виктора, — так это в том, что возражения ему, мальчику, должны быть действительно не такими беспомощными. Неизвестно, правда ли, что расовые теории создавали умные люди… Но вот возражают им действительно все без разбора, в том числе и дураки».

Итак… Версия со скинхедами сдохла.

Каникулы стремительно приближались к концу. И обратный билет почти жег Айле руки. Она думала уже, что они и расстанутся так — просто как добрые знакомые. И вдруг…

В предпоследний вечер их встречи, когда они бродили вдвоем по городу, он сказал:

— Айла, милая… Я нетороплив по природе… и не люблю в важных вещах поспешности… Если бы вам не надо было через два дня уезжать, я бы не был так смел… Но… В общем, я хочу пригласить вас к себе и познакомить со своими родителями.

У студентки упало сердце. От счастья, конечно. От счастья.

— Знаете, мы живем с родителями за городом. Тихо, большой дом… никакой суеты.

Он обвел рукой гудящую набережную, по которой они с Айлой прогуливались…

— Там у нас сад… Ну, огород, естественно… Есть даже маленькая банька…

— Что такое маленькая банька? — удивилась девушка.

— Ну баня… где парятся.

— О, баня! — Айла мечтательно возвела глаза к небу. — У нас дома — это просто культовое мероприятие! Как все было принято века назад — почти ничего не изменилось…

— Что вы говорите! — Он наигранно поддержал ее воодушевление.

— Да, да… Старинная традиция! Я не очень понимаю, что есть «маленькая банька»… Даже в самом простом хамаме как минимум несколько залов…

— Хамаме? — переспросил он.

— Ну да… Так у нас называют бани… В хорошем хамаме сначала входишь в просторный зал… Где непременно льется дневной свет сквозь отверстие в потолке… В центре — большой мраморный бассейн, по углам фонтаны… А вдоль стен тянутся мягкие диваны… Здесь тебя заворачивают в шерстяные простыни, а голову повязывают полотенцем…

— Рассказывайте, рассказывайте, — поддержал он свою прелестную собеседницу.

— Дальше надо пройти шесть комнат, в каждой из которых льется сверху, сквозь купол, свет… Первая комната прохладная, вторая теплее… В третьей температура уже, ну, градусов сто двадцать. Здесь уже нужно задержаться… Ох, что я все говорю! — спохватилась девушка. — Вам, наверное, скучно?

— Ну что вы! Напротив! Повторяю: рассказывайте. Что может быть лучше — во время прогулки — приятной беседы?

— Ну вот… — И Айла, успокоившись, продолжала рассказывать дальше: — Здесь начинаются процедуры… сначала мыльной пеной моют волосы… растирают с ног до головы намыленной фланелью. Потом опять щеткой и мылом. Потом берут пальмовое волокно. Ну, его у нас особым способом изготавливают: сначала размачивают в воде, потом сушат на солнце, растягивают… Это пальмовое волокно — своего рода мочалка, но оно очень жесткое… просто кожу спускает…

После каждой процедуры окатывают водой… И уже думаешь, ну может, хватит?

Он рассмеялся.

— И тогда посыпают лицо специальным белым порошком и опять ведут из одной комнаты в другую… И все они — одна жарче другой… В самой жаркой, где градусов сто пятьдесят, надо пробыть минут двадцать.

— Надо же!

— Но тут дают ледяной шербет и на голову холодное полотенце… Ступни растирают пористым камнем… Белый порошок понемногу сходит сам.

— Все? — лишь чуточку нетерпеливо спросил он.

— Потом в обратный путь… через все комнаты, с десятиминутной остановкой в каждой… Снова намыливают и обмывают водой, и вода становится все прохладнее… Самое жуткое испытание уготовано в холодной комнате: здесь обрушивается поток совсем ледяной воды…

— Ледяной воды? — Он снова рассмеялся. — Что-то знакомое…

— Теперь возвращаешься в зал, заворачиваешься в простыни и ложишься на диван… Вокруг все усыпано лепестками роз, курятся благовония, тебе подносят обжигающий горький кофе… Потом подходит массажистка и начинает мять тебя, как тесто… И, конечно же, в конце концов ты засыпаешь… Просыпаешься: кругом женщины танцуют, веселятся, едят сладости…

— Просто рай…

— Да… В хамаме можно все… Можно покрасить волосы хной, а можно хной нарисовать на ступнях, например, маленькие звездочки…

И хоть огонь здесь пылает подобно адскому,Мы называем это место раем…

— Неужели угадал? — Он задумчиво смотрел на девушку. — Как все это, однако, любопытно… И действительно на наши «маленькие баньки» это не слишком похоже. И потом, знаете, у нас-то, как правило, неожиданности другого рода: например, называют раем, а подобно аду…

Появление дракончика требовало объяснений, а Старикову Аня не могла врать.

— Значит, ты все-таки этим занимаешься? — осуждающе вздохнул Петр.

— Но я же больше не видела того человека!

— Это уловка. Получается: не так — так иначе, не мытьем, так катаньем.

Аня грустно молчала.

— Пойми… — наконец сказала она. — Я не могу. Когда я думаю, что Джуля где-то есть… А я ничего не предпринимаю… В общем, я чувствую себя бессовестной… Вот я не пошла тогда в этот «Молоток». А ведь это очень важная деталь. Может, даже ключ ко всей этой истории.

— Ты что же, Аня, надеешься, что она там сидит и ждет тебя? Или тот, кто… — Петя запнулся, — причастен к ее исчезновению, тебя там дожидается?

— Знаешь, в каждом хорошем ресторане есть клиенты, которые посещают его постоянно. Иногда годами, иногда каждый день…

— Ну ладно… — снова вздохнул Стариков. — Ладно. Приглашаю… Я не то, что этот твой… клиент. Столик заказать в состоянии.

Кирилл Дорман схватил удачу за хвост. Это бывает — иногда! — когда люди не изучают конъюнктуру, не рассчитывают, где повыгоднее применить свои способности, куда «вложиться», а делают то, что очень хочется. То есть то, что всегда хотелось, но не было возможности.