Кирилл Казанцев - Бей первой, леди! Страница 21

И нашлось — разумеется, простое, странно, что сам не догадался, но не до того было: тошнота и сонная одурь не давали сосредоточиться.

— Он на дыбы встал, а ты уйти не успел. Копытом по голове зацепило, — сказал вместо Юльки тот парень, что сидел рядом с девушкой и откровенно пялился на нее. Остальные трое держались поодаль, слышался хруст песка, глухое ржание и храп: Кристалл уже угомонился, но его пока не увели.

Макс приподнялся на локте и посмотрел на лошадь: мокрая от пота, вся в пене, седло перекошено набок, но уже не бесится, роет копытом песок. А копыто-то подковано, а подкова толстая, и летело с высоты метра, а то и двух. «Странно, что он голову мне не проломил». — Макс потрогал затылок, лоб и виски, посмотрел на ладони — крови на них не было. Он перевернулся на спину и сказал Юльке:

— Рогожскому позвони, пусть тебя заберет, а я попозже подъеду.

Сказал, хоть и чувствовал, что не то что сесть за руль — идти самостоятельно не может, но вид у Юльки был такой, что знать об этом ей не следовало. В глазах снова тоска и ужас, и черт бы с ними, это понятно, это сейчас объяснимо, но кроме этого еще и решимость, упрямая решимость, как тогда, при их первой встрече в саду.

— Позвони, — повторил Макс и сел так, чтобы оказаться между ней и парнем. Тот все понял, отошел в сторонку и сказал:

— Я «Скорую» вызвал. Сказали, что сейчас приедут.

Перед глазами снова потемнело, Макса мотнуло, но он удержался, уперся ладонью в песок и ничего не видел. Было жутко: что открой глаза, что закрой, видишь одно и то же, то есть ничего. Да еще и правый бок зверски болит, точно под ребро нож всадили.

— Больно? — шептала рядом Юлька. — Больно тебе? Где, скажи? Ну, говори же!

— Ты Рогожскому позвонила? — Он хотел заорать, но сил не хватило. Снова вывернуло, но уже не так, как в первый раз, Макс лег на песок и закрыл глаза.

— Сейчас, подожди, сейчас они приедут, — плакала рядом девушка, кто-то подошел к ней, попытался увести, но она огрызнулась так, что этот кто-то мигом исчез из виду. Кристалла увели, больше никто не храпел, не топал поблизости, осталась только Юлька. Она сидела рядом и все говорила что-то, но уже спокойно, без слез, спрашивала и, не дождавшись ответа, говорила дальше, не отставала от Макса, не давала отключиться и впасть в забытье, пока в манеже не появились врач и фельдшер.

— Сотрясение, — с налету заявил тот, подтверждая худшие подозрения Макса, — черепно-мозговая, в больницу надо.

Макс хотел сказать, что ему нельзя в больницу, но снова стало так плохо, что слова застряли в горле. Да и слушать его никто не собирался, с помощью врача и оказавшегося рядом парня он кое-как доковылял до «Скорой» и плюхнулся на кресло в салоне. Юлька стояла рядом, смотрела испуганно, но не плакала, попыталась тоже сесть в машину, но врач решительно закрыл дверь, крикнул через приоткрытое окно:

— В ЦРБ приходите, в травматологию! С пяти до семи вечера!

«Скорая» резко взяла с места, Макс прикрыл глаза и откинулся на спинку сиденья. Потом нашарил в кармане джинсов мобильник и набрал номер Рогожского. Тот ответил моментально, точно ждал звонка.

— Я в больницу попал, — стараясь говорить своим обычным голосом, произнес Макс, — Юлька в конюшне осталась. Ее забрать надо…

— А сам ты где? — как-то очень спокойно поинтересовался Рогожский, но по фону Макс понял, что тот говорит уже на ходу.

— В «Скорой», в ЦРБ везут, — доложил он, и из трубки понеслись короткие гудки. Все, дело сделано, теперь можно и отдохнуть. Юлька на своей территории, ей ничего не грозит, Рогожский уже едет за ней. И все бы ничего, но петарда… Она ж точно с неба упала в буквальном смысле, перелетела через забор. Чья-то шутка или?.. Не похоже на шутку, если вспомнить, что было дальше. Вспоминать было больно и неприятно, Макс закрыл глаза, откинулся на спинку продавленного кресла и, еле ворочая языком, отвечал на вопросы врача, сжимая в пальцах ватку с нашатырем.

Палата досталась шестиместная, и все койки, кроме одной, были заняты. Макс сам добрался до крайней, у окна, свалился на нее и, полежав пару минут и придя в себя, принялся осматриваться. Душно, серо, потолок и линолеум ободранные, рамы в окнах деревянные, все в ошметках облупившейся краски, под кроватью напротив стоит «утка». На кровати лежит мужик с загипсованной от бедра до ступни ногой, дальше еще один, с перевязанной головой, третьего не видно, койка пустует. Рядом толстый, голый по пояс молодой человек с ноутбуком на животе и ногой на «вытяжке», та висит над постелью, прикованная цепью к перекладине над кроватью. Шестой спит, повернувшись к Максу спиной, а те, кто не спит, украдкой разглядывают нового соседа. Надо бы познакомиться, пообщаться, но пока не до того, в голове мутно, бросает то в жар, то в холод и зверски болят ребра, так болят, что не продохнуть.

Макс задрал футболку, осторожно повернул гудящую голову и посмотрел на себя — так и есть, по правому боку, по ребрам расползался здоровенный кровоподтек. «Кристалл постарался», — подумал он, припоминая, в какой именно момент лошадь врезала ему копытом по ребрам. Макс кое-как устроил голову на жесткой больничной подушке и закрыл глаза. А когда открыл, рядом стояла Левицкая.

В черном платье в обтяжку, волосы заколоты, в ушах и на пальцах сверкают бриллианты, через локоть перекинута крохотная блестящая сумка на толстой золотой цепи. В театр дамочка собралась, да адресок попутала, стоит в провонявшей хлоркой, лекарствами и пригорелой кашей облезлой общей палате, стоит рядом и молча смотрит на Макса. Тот сначала решил, что ему померещилось, моргнул раз, другой, но Левицкая не исчезала. То, что на нее пялились не только обитатели этой палаты, но еще и в дверях замаячила парочка любопытствующих на костылях, вдову не смущало, казалось, она ничего не видела вокруг себя.

Левицкая убедилась, что Макс ее увидел, и вышла из палаты, грохоча каблуками. Парочка на входе раздалась в стороны, вдова пропала из виду, и Макс снова закрыл глаза. И так бы и считал Левицкую галлюцинацией, если бы не запах ее духов: сладких и терпких, от которых сама собой начинает кружиться голова.

— Охренеть, — пробормотал сосед, глядя то на Макса, то на дверь, — это кто?

Ответа не дождался — не было у Макса настроения и желания рассказывать свою историю знакомства со вдовой, спать хотелось до чертиков, да и голова не соображала и язык не слушался. Макс отвернулся к окну, задернул шторку и закрыл глаза — и заснул было, но поспать не дали.

— Еланский! — крикнула от двери полная крашеная медсестра в зеленой спецухе, — Еланский, выходите! Вас в другую палату переводят!

Макс сел, спустил на пол ноги, нашел кроссовки и кое-как натянул их. Зашнуровать не получилось, от малейшего наклона тошнило, и голова шла кругом. Тогда оставил все как есть, побрел по коридору за толстенькой тетенькой, что оглядывалась на ходу и остановилась только у двери в конце коридора. Распахнула ее перед Максом и убралась в сторонку, остановилась поодаль, точно ждала чего-то. Макс шагнул через порог и остановился, ухватившись за косяк, — у окна стояла Левицкая.

Вдова повернулась, осмотрела Макса с ног до головы и приказала:

— Немедленно ложитесь и делайте все, что вам скажет врач. Вас будет лечить лично завотделением, я договорилась. И я все знаю, Юля рассказала мне, не надо мне ничего объяснять. Здесь, — она показала на объемистый пакет, что стоял на небольшом, покрытом одеялом диванчике рядом с кроватью, — все необходимое. Немедленно ложитесь и ждите врача. Я приеду завтра.

— Юля как? — спросил Макс, не решаясь двинуться вперед, хоть и снова замутило, но падать на кровать он не спешил.

— С ней все в порядке, она дома. Леня… мой заместитель привез ее. Отдыхайте.

Она прошла мимо, и Макс посторонился, пропуская ее, вдохнул запах дорогущих духов, закрыл дверь и слышал, как по коридору стучат, удаляясь, ее каблуки. Постоял еще немного, осматриваясь: отдельная палата со своим санузлом, удобной кроватью, холодильником и телевизором. Дорогое удовольствие, надо думать. «Надеюсь, зарплаты мне хватит». Макс сел на кровать и потянулся к пакету. Действительно, все необходимое, и кроме этого полно еды, есть все это одному можно было неделю. «В меня столько не влезет…» — Макс перегрузил продукты в холодильник, переоделся, лег на кровать и заснул, наконец в тишине и покое.

До вечера его никто не тревожил, потом пришла медсестра, сделала два укола: в мышцу и в вену, пожелав напоследок спокойной ночи. А утром пришел обещанный завотделением, невысокий лысеющий мужчина в очках и зеленом халате. Пришел со свитой из врачей и медсестер, те сгрудились у двери, пока начальство осматривало больного и изучало вчерашние снимки. А тот осмотрел Макса, выслушал, осмотрел еще раз, скороговоркой перечислил препараты, что требовалось колоть и принимать, и сказал молчавшему до сих пор Максу: