Ольга Володарская - Свидание с небесным покровителем Страница 21

Наступила осень. Не календарная, а самая настоящая: с ледяным ветром с моря, штормами, низкой температурой. У Габриеля из теплых вещей был только свитер. Хорошо хоть удалось найти на свалке старое одеяло и диванную спинку. Из этого добра он соорудил шалашик. Там и ночевал. А утром, как на работу, шел к дому Оксаны. В любую погоду. При любом самочувствии. Даже когда у него температура подскочила и кашель раздирал легкие, он шел к ней, своей мечте. Но наступил день, когда он не смог добраться до заветного крыльца. Упал возле калитки, потеряв сознание.

Оксана натолкнулась на него, когда возвращалась из магазина. Наклонилась, тронула за лицо, да тут же руку отдернула – кожа была не просто горячей, а огненной. Легко подняв исхудавшего Габриеля на руки, Оксана внесла его в дом. Уложила на кровать. Укрыла. И пошла за фельдшером.

Выздоравливал Габриель долго и мучительно. Но все же выкарабкался. Все то время, что он хворал, Оксана ухаживала за ним. Когда же Габриель выздоровел окончательно и собрался покинуть ее дом, она сказала:

– Если все еще хочешь быть со мной, оставайся!

– Хочу, – ответил он. – Если вы, конечно, не из милости это предлагаете…

Она улыбнулась и покачала головой. В тот день Габриель почувствовал себя самым счастливым человеком на свете.

С Оксаной Габриелю было очень хорошо. Поверив в его искренность, измучившаяся от любовных разочарований женщина окружила парня заботой и вниманием. Она угождала ему во всем. И многим жертвовала. Например, отказалась от привычных поездок в город, где с давней подружкой, такой же неприкаянной, только живущей с матерью, а не с ребенком, они ходили по ресторанам и кино. Совсем перестала краситься (Габриель обожал ее естественную красоту). И умерила свои сексуальные аппетиты. Будучи женщиной страстной и более чем раскованной, с Габриелем она вела себя в постели как девственница. Потому что знала о его ханжеском отношении к сексу. По его мнению, заниматься любовью было допустимо в одной позе и не чаще двух раз в месяц. Если больше – это невоздержанность, а с «излишествами» – извращение.

Однако это не помешало Оксане забеременеть. Когда Габриель узнал, что она ждет ребенка, был несколько ошарашен. Как-то не задумывался он над тем, что от двухминутных соприкосновений телами могут родиться дети. Зато Оксана была на седьмом небе! Она всегда мечтала иметь большую семью, а тут такое счастье – ребеночек от любимого мужчины. И пусть мужчина еще сам дите, помощник из него никакой, денег еле-еле хватает на троих (Оксана вязала на дому), а дочка еще и ходить не начала, все это не важно, главное – у них будет настоящая семья!

Беременность протекала тяжело. Оксана мучилась болями в животе и очень быстро уставала. А тут еще Кира начала ползать, и за ней нужен был пригляд. Поручить это Габриелю Оксана не могла, зная, что, когда он погружается в задумчивое состояние, вокруг может происходить что угодно, хоть пожар, он этого не заметит.

Последние месяцы дались ей особенно тяжело. Боли стали невыносимыми. Оксана даже кричала ночами, будя Габриеля и дочь, которая тут же принималась плакать и не успокаивалась до утра.

Роды начались раньше срока, но прошли довольно хорошо. На свет появилась еще одна девочка. Оксана назвала ее Леночкой. Габриель был не против. Вернее, ему было все равно. Он не проявлял к дочери особого интереса. Для него существовала одна Оксана, его волновало ее самочувствие, а Лена вызвала лишь мимолетное любопытство.

Боли в животе после родов у Оксаны не прошли, а стали даже сильнее. Пришлось обратиться к врачу. Тот, сделав обследование, пришел в недоумение, как женщина с раком желудка в последней стадии смогла вынести беременность и роды. Да уже то, что она все еще жива, поразительный факт! При таком количестве метастаз другие давно отправились бы к праотцам.

О диагнозе врач решил больной не сообщать, сказать только ее сожителю, пареньку странноватому, но по-собачьи преданному своей женщине. Услышав о том, что Оксана умирает, Габриель чуть не умер сам от горя. Он не представлял, как будет жить без нее. Ему только двадцать один, вся жизнь впереди, и как все эти десятилетия существовать без человека, который стал даже не твоей половинкой, а растворился в тебе, растекся по венам, заполнил собой каждую клеточку?

Умирать Оксану отправили из больницы домой. Габриель ухаживал за ней, как когда-то за Ириной Михайловной, и точно так же неотрывно следил за ее лицом. Только тогда он с нетерпением ждал, когда на нем появится печать смерти, а теперь – с ужасом…

Оксана угасала на глазах. Габриель колол ей морфий, чтобы избавить от мук, и почти все время она спала. Девочки тоже – он подмешивал им в воду димедрол, чтобы они своими криками не тревожили мать.

Умерла Оксана в полночь. В их доме висели часы с боем. Когда они начали отсчитывать удары, Оксана еще была жива, а когда закончили, ее уже не стало…

Габриель долго сидел возле кровати, держа любимую за руку. До тех пор, пока она не стала коченеть. Тогда Габриель взял Оксану на руки и вынес из дома. Стояла зима. В поселке в это время года ночами никто на улицу носа не показывал, но Габриелю казалось, что люди просто-напросто вымерли и он остался один-одинешенек на всем белом свете…

Достигнув моря, Габриель не остановился. Он прошел несколько шагов вперед. Вода была ледяной, но он не ощущал ничего, кроме внутренней боли. Войдя в воду по пояс, Габриель осторожно опустил тело Оксаны в волны. А как только над ним сомкнулись темные воды, развернулся и пошел к берегу.

Дома Габриель переоделся в сухое и теплое: постепенно он начал ощущать холод. Лучше всего его грел свитер, связанный Оксаной. А еще носки из собачьей шерсти. Он натянул их, сунул ноги в кеды. Те сразу же треснули, но Габриель этого не заметил. Как и того, что свитер надет наизнанку, а тренировочные штаны задом наперед.

Согрев себе чаю и выпив его одним махом (сжег всю ротовую полость), он собрал свои вещи, взял паспорт, все имеющиеся в наличии деньги и покинул дом. О девочках он даже не вспомнил. Только спустя несколько дней, когда уже был в Москве, промелькнуло что-то похожее на беспокойство – как они там одни? – но тут же забылось…

А девочки…

Кира и Лена, полуторагодовалая и месячная, умерли от голода.

Обессиленные, одурманенные димедролом, они не могли громко плакать. Только хныкали. Да и то поначалу. Потом впали в забытье и тихо скончались…

День второй

Митрофан

Митрофан уселся за стол и, воровато покосившись на дверь, вытащил из сумки промасленный бумажный пакет. Сунув туда руку, достал пять бутербродов с копченым салом. Пахли они одуряюще, и у Митрофана во рту сразу же образовалась слюна. Сглотнув ее, он прикрыл бутерброды салфеткой и стал готовить себе чай.

Когда вода согрелась, Митрофан сыпанул в стакан ромашки, но, немного подумав, вышвырнул ее в помойное ведро. В столе у него с давних времен лежала банка растворимого кофе (кто-то притащил в качестве презента), вот ее-то Голушко и достал. Открыл. Зачерпнул полную ложку гранул и высыпал на дно стакана. Затем добавил в кофе три куска сахара, сгущенки и залил все кипятком. Помешав, с наслаждением втянул носом ароматный пар и сделал глоток…

– Божественно, – прошептал Митрофан. Затем откусил от бутерброда добрую треть и счастливо зажмурился. Однако насладиться «чудным мгновеньем» Голушко не дали. Буквально в следующую секунду он услышал:

– Не верю глазам своим и обонянию! Митюня жрет сало и пьет кофе!

Голушко открыл глаза и недовольно воззрился на Смирнова. Однако его взгляд Леху не смутил.

– Делись с товарищем! – гаркнул он, прошествовал к столу Митрофана и без всякого разрешения сграбастал бутерброд. Запихнув его в рот целиком, Леха отобрал у Голушко стакан и сделал несколько глотков. – Пересластил, – резюмировал он и, стащив еще один бутерброд, плюхнулся на стул.

– Не нравится – не пей, – буркнул Митрофан, принимаясь за остатки завтрака.

– Опять приступ токсикоза? – поинтересовался Леха, от которого не укрылось алчное выражение, возникшее на лице друга при взгляде на сало.

– Не поверишь, Леха! Вчера специально на рынок поехал, чтоб вот эту отраву купить.

– Почему ж – отраву? Отличное сало!

– Терпеть его не могу…

– Я вижу, – хмыкнул Смирнов, глядя, как Голушко смачно жует шкурку от сала. – Кофе, скажешь, тоже не любишь?

– Вообще не пью… От него ж давление повышается, а у меня оно и так… – И шумно хлебнул из стакана. – Хотя в последнее время вроде нормализовалось… Тьфу, тьфу! – Митрофан долил себе в стакан кипятка и по-деловому спросил: – Ну и каковы результаты графологической экспертизы?

– По Синицыну еще нет, а по Сидорову результаты положительные, – ответил Смирнов, вставая и заваривая себе кофе. – Почерк однозначно покойного. Отпечатки на листке тоже только его.

– А что с раной на затылке?