Андрей Шляхов - Криминальные будни психиатра Страница 21

Диспетчер склада. На складе без году неделя. Поколебавшись, Савелий ограничился двумя пунктами — ревностью и угрозой разоблачения. Месть — это блюдо, которое готовится долго. Надо изрядно насолить человеку, чтобы он решился на месть. Только-только придя на склад, да еще на столь незначительную должность, вряд ли сможешь сделать что-то, заслуживающее столь страшной мести.

Сын заместителя директора. Здесь и думать нечего — месть идет пунктом первым, причем мстить могли как сыну, так и отцу. Второй пункт — ревность. Третий — зависть. Завидовать молодому человеку из обеспеченной семьи можно и нужно. У тебя, труженика, лишней копейки сроду не было, а этот мажор пальцем о палец не ударил, но все имеет. Как-то так. Пунктом четвертым Савелий поставил наркотики. Мало ли что. Траву Кирилл Высоцкий покуривал, стало быть, некоторым образом был «в теме».

Водитель погрузчика. Ну, здесь без вопросов — маловероятная, с учетом того, что удалось узнать о нем, ревность, а также месть и угроза разоблачения.

И, наконец, директор. Зависть — вполне, месть и ревность — как нельзя кстати, но вот что касается угрозы разоблачения, то здесь, как говорится, бабушка надвое сказала. Начальство большей частью сидит по кабинетам, поэтому мало что видит и мало что знает. Можно сравнить для примера главного врача Анатолия Михайловича и медсестру Савелия Зинаиду Александровну. Зинаида Александровна по своей информированности главному сто очков вперед даст, что вполне закономерно, ведь круг общения у нее куда шире. А главный врач знает лишь то, что ему две сороки на хвосте приносят — Баба-Яга и главная медсестра. Он скорее всего и о романе подросткового психиатра Грибова и логопеда Лоханкиной не имеет представления, хотя роман этот в своем роде местная «Санта-Барбара» с «Поющими в терновнике». Лоханкина сделала от Грибова два аборта, любовь была сильной, но оба не могли развестись, потому что Лоханкина не могла бросить мужа, два года назад перенесшего инсульт, а Грибов очень любил своих детей, мальчика и девочку, и боялся того, что в случае развода его жена станет настраивать их против него.

Ну и последний мотив для убийства директора — продажа складского комплекса, то есть нежелание его продавать. Савелий спохватился и добавил этот же пункт Кириллу Высоцкому.

Вроде бы все. Можно начинать думать.

Подробности сегодняшнего убийства были не столь важны, поскольку самое главное Савелий уже знал. Ему хотелось определиться с ответом на вопрос — маньяк Кулинар или коварный убийца, нацепивший личину маньяка?

Если бы убийства закончились на четвертом, то есть на генеральном директоре, то можно было бы склоняться к версии о псевдоманьяке. Убил одного компаньона, убил сына другого компаньона и попутно совершил два «маскирующих» убийства. Луковская и Шарабчиев как нельзя лучше походили на случайно выбранные жертвы, ибо ничего общего, кроме одного и того же места работы, не имели. Незначительный статус в складской иерархии, отсутствие сведений о более-менее значимых конфликтах с другими сотрудниками, отсутствие сведений о служебных романах. Кому могло понадобиться убивать их? Кому они мешали?

Да никому, если вдуматься.

И тем не менее они были убиты. А просто так никто никого не убивает, какой-то мотив, какая-то цель, пусть даже самая неправдоподобная, непременно должна быть.

Но после директора была убита диспетчер, недавно пришедшая на склад. «Интересно, какой там рецепт?» — подумал Савелий, но тут же одернул себя. Рецепты пока не важны, надо сперва определиться по главному пункту и только после того переходить к следующим.

А что, если на самом деле Кулинар хотел избавиться, к примеру, от Шарабчиева, а директора убил для маскировки. Мол, решат, что ради убийства директора все и затевалось, и начнут искать не в том направлении… но это как-то неправдоподобно сложно. Ничего нельзя сбрасывать со счетов, пока не докажешь, пока не подтвердишь свое решение весомыми доводами, но не верилось Савелию в такой расклад. Вряд ли станешь городить такой «огород», то есть убивать пять раз вместо одного, если с головой все в порядке.

А если нет?

Так кто же Кулинар — маньяк или не маньяк?

Савелий около часа сидел над листами, передвигая их по столу, пытаясь найти какую-то общую закономерность, пытаясь представить ход мыслей убийцы. Понять бы, как он думает, — и дело можно считать раскрытым.

Но закономерность никак не желала вырисовываться. Псевдоманьяку полагалось остановиться на убийстве директора. Мавр сделал свое дело, мавр может отдыхать. Зачем убивать нового диспетчера? Да, несомненно, три маскировочных убийства лучше, чем два, но риск разоблачения с каждым убийством растет в геометрической, можно сказать, прогрессии. Сотрудники напуганы, а следовательно, бдительны, следят друг за другом, и в такой ситуации средь бела дня убить диспетчера? Это же какой наглостью надо обладать?

Или все-таки одержимостью, а не наглостью?

Люди, далекие от темы, убеждены, что психиатров хлебом не корми, дай только здорового человека объявить больным и запереть в лечебнице. На самом деле это не так. Психиатры, подобно своим коллегам — врачам других специальностей, ставят диагнозы, основываясь на определенных симптомах и определенных синдромах. Общее правило обоснования каждого диагноза действует и в психиатрии. Предъявляешь — обоснуй, то есть не «предъявляешь», конечно, а «выставляешь». Времена карательной психиатрии канули в Лету вместе с Советским Союзом, как бы кому-то ни хотелось в это верить. Люди, конечно, разные, халатные пофигисты и среди представителей самой гуманной профессии не редкость, но что касается Савелия, то он предпочитал семь раз отмерить (а то и не семь, а все десять!) и только потом отрезать, то есть — выставлять диагноз.

«Все-таки Кулинар — психически больной человек», — признал Савелий, комкая листы в тугой бумажный шарик.

На новом листе он написал сверху «Кулинар», изобразил над словом поварской колпак и задумался над тем, к какой категории маньяков его отнести.

Чего он хочет добиться при помощи убийств?

Он убивает под влиянием зрительных или слуховых галлюцинаций? Является некто или просто слышен голос, который приказывает пойти и убить?

Он занят очисткой общества, старается сделать мир лучше? Каждый из убитых является воплощением какого-то греха?

Ему нравится убивать? Чаще всего таким типам именно нравится убивать. Они получают наслаждение от процесса, как бы чудовищно это ни звучало. Вообще-то подобные «гедонисты» часто совершают с жертвами или их телами какие-нибудь действия сексуально-садистского характера. А еще они любят прихватывать себе какой-нибудь «сувенир» на память — скажем, ухо жертвы или ее кольцо, но с трупов вроде бы ничего не пропадало, иначе бы Виталик сказал об этом.

Некоторые убивают в погоне за острыми ощущениями. У каждого свой способ «встряски». Кто-то горные вершины штурмует, кто-то с парашютом прыгает, кто-то убивает… Острые ощущения, риск, выброс адреналина в кровь. Экстаз, оргазм, упоение… Хочется еще и еще, больше и больше.

Убийство может служить и способом самоутверждения, попыткой доказать миру или кому-то свою состоятельность. Ладно, пусть так. Но если убийство директора и сына его компаньона укладывается в рамки самоутверждения, то как можно самоутвердиться, убив сотрудницу отдела персонала. Или водителя погрузчика. Или диспетчера. Все же для самоутверждения больше подходят значимые цели, персоны, которые у всех на виду. Одно дело — убить директора, другое — простого работягу. По сути, конечно, все едино, убийство и есть убийство, но с точки зрения самоутверждения все-таки разница есть.

У этой медали есть и другая сторона — жажда власти над ближним, внутренняя потребность в тирании. Но вряд ли это нужно Кулинару, ведь он не похищает и не мучает, он только убивает. Быстро, мгновенно. Пришел — и убил. Впрочем, он ведь может и постфактум наслаждаться тем, что сделал, смаковать такие детали, как предсмертный ужас в глазах жертвы, ее последний стон или, скажем, хрип. Может и оргазм в момент убийства испытать, а потом, в мыслях, переживать его снова и снова. А как только картины в памяти потускнеют — пойдет и убьет еще кого-нибудь. И совсем не обязательно мужчине ради подобного оргазма убивать исключительно женщин, природа наслаждения здесь не впрямую привязана к половой принадлежности, впрочем, кто его знает, возможно, что он — бисексуал.

А о чем говорят листы из кулинарной книги? Для чего они вообще?

Листы эти чем-то Савелию не нравились. Стоило о них подумать, как в голове возникал какой-то зуд, что-то начинало свербеть. А что — непонятно. Сколько ни разглядывал Савелий фотографии, принесенные братом, так ни до чего и не додумался. А определенно что-то он упустил, было такое чувство. Поэтому в этот раз Савелий фотографии разглядывать не стал, а начал думать о кулинарии и о кулинарных книгах вообще.