Марина Серова - Карамельные сны Страница 21

На другой день Марина снова проводила мужа в горы. Йосик уезжал ночным поездом, она стояла на перроне Северного вокзала, прижавшись к сильной груди любимого, а он привычным жестом трепал ее светлые кудри. Наконец он вошел в вагон, занял свое место и уехал.

А утром… Утром Марина увидела под своими окнами Максима. Одетый в тот же дорогой костюм, в котором он был на свадебном торжестве, он лежал посреди большой клумбы в центре двора и безмятежно спал, прикрыв верхнюю половину лица сложенной вчетверо газетой. Удивившись, и засмеявшись, и чувствуя себя очень польщенной, Марина распахнула окно:

— Вы что, с ума сошли? Вставайте сейчас же!

Не сделав никакой попытки подняться с клумбы, Гонопольский поднял руку, стряхнул с лица газету и помахал Марине:

— Привет!

— Ну, привет. Зачем вы здесь лежите?

— Тебя жду.

— Зачем?

— Затем, чтобы быть первым, кого ты увидишь, когда проснешься.

— Зачем?

— Затем, что ты мне понравилась. Впрочем, это я тебе уже говорил.

Марина засмеялась и уселась на подоконник.

— И давно ты так лежишь?

— С вечера.

— А что тебе сказал наш дворник?

— Что он мог сказать? Сказал, чтобы я убирался.

— Да, он у нас грозный дядя. А ты?

— А я подарил ему один рисунок, он обрадовался и ушел.

— Так ты еще и рисовать умеешь?

— При чем тут я? А! Не, я рисовать не могу. Я просто ценитель. И собиратель.

— Коллекционер?

— Что-то вроде того. Коллекционирую портреты американских президентов, напечатанные на чудной бумаге с дивными водяными знаками.

— Ну ладно. Вставай! Наши дворовые активистки, идейные мичуринцы, всю весну на этой клумбе возились! Если сейчас кто-нибудь из них увидит, что ты сделал с их насаждениями, — начнется скандал.

Максим резво вскочил на ноги, потянулся и улыбнулся Марине улыбкой настолько бодрой и ласковой, словно он провел ночь не на сырой земле, а на пуховой перине. Вот странно — и костюм его совсем даже не помялся, и волосы, стоило только Максиму небрежно провести по ним ладонью, сразу же легли красивой мягкой волной.

— Поднимайся, — предложила Марина после недолгого раздумья.

— Нет, лучше ты ко мне. И поторопись, бриллиант.

— Почему это?

— Потому что я отсюда без тебя не уйду. Даже если буду вынужден ждать до самой зимы!

…Когда эта зима действительно настала, Марина была влюблена в Гонопольского так сильно, что порой ей самой становилось страшно…

— У нас с Максом была шикарная, завораживающая, настоящая любовь! Это совсем не то, что было между мной и Йоськой!.. — говорила Марина. — Это было… Каждый день — как сказка, каждая минута — кусочек настоящего счастья! Я даже ночами плакала — просто от того, что он есть, и кричать хотелось от осознания того, какая же я счастливая!

— Все это очень прекрасно и романтично, но что же твой муж? И его жена?

— Ах, Йосик…

— И Ия.

— Да, и Ия… Йосик и Ия… Со своей женой Максим разобрался сразу — развелся в два счета, и отступного-то ей не очень большого дал, а она много и не просила, недаром про нее все в один голос говорили — дура… А с Йоськой вышло сложнее. Не в том смысле, что он не хотел давать мне развод, наоборот — ни слова не сказал по этому поводу… Но когда я призналась ему, что люблю Максима… он на меня такими глазами посмотрел… Это был такой взгляд…

— Какой? Как у жаждущего мести абрека?

— Нет, наоборот… Больной… Очень больной и растерянный взгляд — как у ребенка, которого ударили… Мне он потом часто во сне снился. Мне кажется, он все-таки не терял надежды меня вернуть. Наверное, Йоська и с наркоманами теми связался, чтобы разбогатеть «как следует», потому что он думал, что с Максом я — из-за денег. Многие так думали. Но это было не так. Макса я и в самом деле любила!

— Стоп! Про любовь — потом. С какими наркоманами? Вот сейчас, только что, ты сказала, что твой первый муж связался с наркоманами?

— А, ну да. За это его и посадили.

Странно, как спокойно она об этом сказала — словно эта история интересовала ее гораздо меньше, чем всякие там розовые слюни про любовь к бывшим мужьям и разводы с бывшими женами.

— Ну говори же! Ведь наверняка это самое главное!

— Да нет, — Марина дернула плечиком. — Просто Йосик привез с Алтая несколько килограммов высушенной конопли и хотел перепродать. Как потом выяснилось, ему барыги эти, или как там их, наркобароны, давно уже предлагали курьером быть, деньги сулили просто огромные, но он ни за что не соглашался, пока вот не начался у нас… разлад. Я же говорю — захотел Йоська разбогатеть! Никогда не думал о больших деньгах, а тут вдруг подумал, наверное, уверен был, что мне от него не хватает подарков, что ли… Или хотел доказать, что он ничуть не хуже Макса? Как ты думаешь, Женя, а?

— Так, привез он с Алтая коноплю, захотел перепродать, и дальше?

— Взяли его. Очень просто! Он же не через посредников, а напрямую хотел самых выгодных покупателей найти. А пришли не покупатели, а менты.

— Что, с поличным его взяли?

— Нет, они с обыском пришли. Кто-то из тех, к кому Йосик обращался, оказался осведомителем. Пришли и нашли у него в духовке целый целлофановый пакет. Почти четыре килограмма.

— И что?

— Странный вопрос, Женя! Посадили, конечно! Четыре килограмма марихуаны — это тебе что, шутки? У нас уже за два грамма срок дают!

— Надолго посадили?

Марина вздохнула.

— Надолго. На восемь лет… Половину срока он уже отсидел. Маму его жалко, Музу Платоновну, — вдруг заметила Марина безо всякого видимого перехода. — Хотя она и очень плохо ко мне относилась. У нее еще есть два сына, оба намного младше Йоськи, но он все равно был для нее самым любимым. Поэтому она и не может меня простить. До сих пор.

— За что же тебя прощать?

— Ну, за то, что я развелась с Йоськой. В тот же год, как его посадили. Ты пойми, Женя, — вскинулась Гонопольская, — я же все-все понимаю, что это на предательство похоже, что со стороны это смотрится так, будто я Йоську в беде бросила и так далее… Но а что же мне было делать? Я так хотела быть вместе с Максимом! Тем более что сам он с Ией к тому времени уже развелся! Мы были созданы друг для друга, понимаешь? И потом, если бы Йоську не посадили, я бы все равно с ним рано или поздно развелась!

— Успокойся. И расскажи, как Муза Платоновна стала секретаршей твоего мужа.

Марина махнула рукой:

— Ах, это… Ну, это совсем просто. Макс ее просто пожалел. Ведь Муза осталась фактически без кормильца, ее ведь содержал сын, и не только ее, но и братьев. А пенсия у Музы была — слезы… вот Макс и предложил ей хорошую работу. И знаешь что? Потом он сам удивлялся тому, каким прекрасным секретарем оказалась моя бывшая свекровка! У нее каждая мелочь, каждая бумажка на своем месте была. Да, Макс платил ей большую зарплату, гораздо большую, чем принято платить секретаршам, но Муза Платоновна эти деньги отрабатывала.

— Слушай, но это странно! Деньги — деньгами, но как же она могла? Каждый день видеть перед собой человека, из-за которого ее сын стал несчастным и в конечном счете попал в тюрьму!

— Да нет. Почему странно? Во-первых, у нее еще двое сыновей, оба еще студенты, и их надо на что-то содержать. А во-вторых, Муза вовсе не считала, что в несчастьях Йосика виноват Макс. Меня она обвиняла, это правда. А его — нет. Мне кажется даже, что его она жалела. Ей казалось, что когда-нибудь я и Макса «доведу до цугундера»…

Глава 6

Может быть, наш разговор продолжался бы еще, но нас прервали. Откуда-то издали до нас донесся пока еще плохо различимый крик, который мы сначала приняли за протяжный стон. Но он нарастал, теперь уже стало совсем ясно, что это именно крик, а не стон. Кто-то бежал по коридору и вопил — вопил что есть мочи:

— У-уууубииилииииии-иии-ииии! Батюшки, убили-и-ии!

Мы повскакали с мест и бросились в приемную, оттуда — в коридор. Навстречу к нам неслась Муза. Прическа у женщины растрепалась, крашенные хной волосы развевались по обеим сторонам лица, само лицо блестело бисеринками пота.

— Убили-и! Господи! Убили-и! Опять убили!!!

К ней бежали люди, сотрудники банка, охрана, однако женщина никого не замечала, смотрела сквозь толпу невидящими глазами и только распихивала всех локтями. В правой руке у нее было зажато что-то пестрое и мягкое — но женщина так быстро работала локтями, что не давала нам разглядеть, что же это был за предмет. И только когда она достигла двери в Маринин кабинет и остановилась прямо напротив моей клиентки, стало ясно: Муза держала в руке небольшую куклу с голубыми волосами и в шелковом платьице с кружавчиками.

Открытые глаза куклы Мальвины бесстрастно смотрели в потолок. Черты лица пожилой секретарши, напротив, стали понемногу оживать. Она протянула куклу отпрянувшей Марине; та, вскрикнув, убрала за спину обе руки и зажмурилась.