Алексей Доброхотов - Темное Дело Страница 21

– Какой удар родственникам.

– Ты напрасно смеешься. Ты еще ничего не знаешь. Так вот, дядя Яков остановился в гостинице «Адмиралтейская». Ты представляешь, какой это отель? Какой сервис, какой уровень. Какие цены! Ему дали роскошный номер. Не потому, что дяде Якову некуда девать деньги. Дядя Яков вынужден был так сделать потому, что он уважаемый человек. Он приехал на симпозиум. На какой-то важный симпозиум каких-то там врачей, который проходил в этом отеле. Он лег спать. А что ему еще ночью делать с дороги, как не лечь спать. И, вдруг, ночью к нему в номер врываются милиционеры. Много милиционеров. Десятка два милиционеров. Все с пистолетами. И все ищут дядю Якова. И где бы ты думал, они его находят?

– В кровати. А где же еще может быть ночью дядя Яков?

– Нет, совсем не в кровати. Они находят его на карнизе, за окном, на карнизе четвертого этажа этой самой гостиницы. И, представь себе, в одной пижаме. И это вовсе не шутка, – Соня вывалила на одеяло мокрую кисть красного винограда.

– Может быть, он получил счет из ресторана? – пошутил Иван Моисеич.

– Ты напрасно смеешься. Он был в одной пижаме, на карнизе четверного этажа и один Бог знает, как он оттуда не сорвался.

– Может быть, он решил прогуляться?

– Я вот тоже знаю один случай про лунатика… – попытался включиться в разговор тунеядец Афоня к этому времени вернувшийся в сопровождении двух санитарок с большой охапкой сомнительно чистого постельного белья. Соня, не любила когда ее перебивают, особенно посторонние, мало знаковые ей люди и потому сурово и бескомпромиссно отрезала:

– Если бы дядя Яков захотел прогуляться, то он вышел бы на улицу, как это делают все нормальные люди, – она сунула Афоне в руку здоровенное яблоко, дабы тот заткнулся и больше не прерывал ее, и продолжила, – Он вовсе не лунатик, как думают некоторые. Он совершенно нормальный человек. Он врач и все свои болезни знает лучше кого бы то ни было. У него своя клиника в Саратове. И вдруг такое… Он просто был вне себя. Он ничего не мог понять. Это было, как сон. Можно было подумать, что он сошел с ума.

– Видимо не все свои болезни он знает одинаково хорошо, – вставил Иван Моисеич, отщипнув очередную виноградинку и отправляя ее в рот.

– Эта была не болезнь. Если бы это была болезнь, то все было бы не так страшно, – Соня набрала в пакет свежевымытых яблок, и стала обходить палату, угощая поочередного каждого ее обитателя, включая тихо матерящихся санитарок, осуществляющих сложную процедуру смены белья и подмывания изрядно испачкавшегося Василия. Те не преминули воспользоваться угощением и отправили по яблоку в свои широченные карманы, натянуто улыбаясь широкими, красными лицами.

– Во всяком случае, он был бы один, понимаешь? – продолжала тем временем она свою историю, – Один на один со своей болезнью и все можно было бы этим объяснить. Но он был не один. Не один, представляешь?

– А с кем? С женщиной? – поинтересовался спутник ее жизни.

– Нет. Совсем не с женщиной. У некоторых людей на уме одни женщины. Как будто кроме женщин никого нет на Свете… – Соня сунула мужу фрукт в руку, и тот впился в него зубами, – Если бы он был с женщиной… это хоть как-то все объясняло. Нет. Он стоял с тремя неизвестными мужчинами. Совершенно незнакомыми ему мужчинами из соседних номеров. Иностранцами. Один точно был иностранец, потому что был негром. Причем все были в ночных пижамах и тоже ничего не понимали.

– Странно… Чем же они там занимались? – многозначительно подмигнул левым глазом заинтригованный супруг.

– Более чем странно, – согласилась жена, не придав призрачному намеку никакого значения, – Четыре мужчины, в ночных пижамах, на карнизе четверного этажа, такого фешенебельного отеля, стоят, как памятники и их оттуда снимает милиция! И среди них дядя Яков. Но, что самое ужасное, так это то, что то же самое было и с предыдущими постояльцами. Представляешь? Из этих же самых номеров. Буквально за ночь до этого. Все было точь-в-точь, как с дядей Яковым. Только гораздо хуже.

– Вот как? – удивился Иван Моисеич.

– Именно. Гораздо хуже. В гостинице теперь только об этом и говорят. Когда бедный дядя Яков пришел в чувство, ему рассказали, что за день до него точно так же ночью сняли с карниза трех иностранных туристов. С этого же самого карниза, практически в то же самое время. Только те не только стояли, но еще, спустив с себя брюки, демонстрировали всем соседним домам вдоль всей набережной свои возбужденные пенисы. Представляешь? Что было бы с дядей Яковым, если бы милиция вовремя не сняла его с карниза? Он же ничего не понимал. Он же мог поступить точно так же, как те несчастные люди. Это был бы такой скандал, что просто страшно себе представить.

– Действительно странный случай, – согласился заинтригованный муж и тут же спросил, – Когда, ты говоришь, все это произошло?

– Я же тебе сказала. Следующей ночью, после того, когда ты не пришел домой. Через сутки после того, как ты, как ты говоришь, гулял со своими приятелями или с кем там еще, не знаю, если так тебе будет более понятно. Тетя Лиза настояла на том, что бы дядя Яков непременно приехал и рассказал все подробно. Дядя Боря, как мог, успокаивал дядю Якова. Но тот был так расстроен, что едва выпил две чашки чая и сразу же уехал к себе домой. Я вчера ему позвонила, рассказала о тебе, он пообещал помочь. Как ты думаешь, что это могло быть?

– Куда входили окна его номера? – поинтересовался он.

– Дядя Яков сказал, что перед ним были дома, выстроенные вдоль набережной. На набережную Фонтанки окна и выходили. Там столько домов. Один Бог знает, кто там живет, и кто мог быть свидетелем этого безобразия. Хорошо если никто не успел сфотографировать дядю Якова. Дядя Боря говорил, что у дяди Якова столько врагов, что даже страшно себе представить. Если завтра появится его фотография в газетах, то это может сильно испортить его репутацию. Представляешь, милиционеры два часа допрашивали его, как преступника! Они даже сняли с него отпечатки пальцев. Врачи принимали у него анализы. На него смотрели, как на сумасшедшего.

– Может быть, он съел что-нибудь? – предположил Иван Моисеич.

– Дядя Яков сказал, что ничего не ел на ночь. А то, что он ел, никак не могли съесть те трое из соседних номеров. Во всяком случае, когда он обедал в поезде, то этого негра рядом с собой не видел.

– Мистика, – глубокомысленно заключил озадаченный спутник ее жизни.

– Тебе смешно, а у человека горе. Ему навредили самым бессовестным образом, а он не знает, кто и зачем. Тех троих иностранных туристов, что стояли на карнизе до дяди Якова, говорят, чуть не посадили за хулиганство.

– Остается одно – локальное кратковременное массовое помешательство, – заключил Иван Моисеич. Странный случай происшедший с дядей Яковым настолько сильно его заинтересовал, что он даже приподнялся на кровати.

– Такое бывает? – удивилась Соня.

– Еще как бывает… – подхватил Афоня, но ему не дали закончить.

– Ты говоришь, они полностью не понимали, что делают? – уточнил муж.

– Вот именно. Совершенного ничего не соображали, – ответила жена.

– Все трое находились в разных номерах, окна выходили на набережную Фонтанки, на одном этаже гостиницы «Адмиралтейская», в следующую ночь, когда меня не было дома?

– Все так и было, как говорил дядя Яков, – подтвердила она.

– Невероятно, – Иван Моисеич откинулся на спину и закрыл лицо руками. Страшное предположение, словно молния поразила его. Удивительное совпадение времени, места и образа действий не могут являться результатом случайного стечения обстоятельств. Во всем угадывалась чья-то воля, чье-то злонамеренное влияние, способное перевернуть сознание нормального человека, направить его в русло дурных поступков. Но кто или что могло столь мощно воздействовать на людей? Аномалия или нечто иное?..

Санитарки, тем временем, закончили возиться с Василием и вкололи ему очередную порцию обезболивающего. Тот, едва придя в сознание, сразу затих, погрузившись в полузабытье. После чего, они собрали грязное белье в пластиковый мешок и покинули палату.

– Я знаю, чьих рук это дело, – неожиданно заявил Афоня, подсаживаясь ближе к фруктам, когда толстые их зады погрузились в глубину коридора, – Я сам живу в доме напротив гостиницы «Адмиралтейская».

– Да ну? – удивился Иван Моисеич.

– Точно. Темное место. Ты думаешь, я от чего пострадал? От того… от ведьмы, – тунеядец округлил глаза для большей убедительности и выжидательно замер.

– От какой это ведьмы? – заинтересовалась Соня.

– От самой, что ни на есть настоящей, живой ведьмы, – ответил тот и обвел публику многозначительным взглядом.

Иван Моисеич с нескрываемым интересом ожидал дальнейших пояснений, но приземленный Федор махнул рукой и заключил: