Евгений Габуния - По обе стороны Днестра Страница 21

Попутчиком Фаркаши оказался работник внешторга, который ехал за границу в командировку. Он почти все время молчал, уткнувшись в книгу, явно сторонясь иностранца, что весьма устраивало Фаркаши. За всю дорогу они едва обменялись несколькими ничего не значащими фразами по-немецки. Паспортный и таможенный контроль прошел без осложнений. Чехословацкий пограничник, полистав новенький паспорт Степанова и сверив его лицо с фотографией, поставил штамп о въезде, сделав у себя запись о том, что советский гражданин Н. К. Степанов следует транзитом через Чехословакию в Австрию. Пожелав доброго пути, он перешел в соседнее купе.

В Прагу поезд прибыл к вечеру. На перроне попутчика Фаркаши встречали, видимо, сотрудники торгпредства. Фаркаши еще из окна вагона "вычислил" своих соотечественников среди толпы встречающих. И так бывало всякий раз, когда он находился за границей. "Видимо, есть у наших нечто, что отличает их от жителей Западной Европы". Что именно, он сказать затруднялся. "Неужели и меня можно вот так "вычислить"? Последний раз за кордоном Фаркаши был несколько лет назад. Прошло уже достаточно времени, чтобы "пропитаться" воздухом отечества. Да, отечества! Советская Россия стала его второй родиной. "Однако рановато ты, дорогой, начал нервничать, а это - последнее дело".

На ярко освещенной привокзальной площади к нему подъехало такси.

- Просим, пане, - шофер предупредительно открыл дверцу. - Куда ехать?

- В отель "Амбассадор", - коротко распорядился пассажир.

Такси остановилось подле монументального здания старой архитектуры на главной улице - Вацлавском наместе. Внушительного вида портье любезной улыбкой приветствовал гостя и осведомился, какой номер он желает. О цене номеров портье умолчал: в подобных гостиницах не принято говорить о таких незначительных подробностях, все будет указано в счете. Однако Фаркаши и без портье знал, что номера, даже самые скромные, стоят здесь дорого. Но он еще лучше знал и то, что проживание в фешенебельном отеле служит своеобразной визитной карточкой, которая ему может пригодиться.

- Пожалуй, мне достаточно и одной комнаты, - небрежно произнес он по-немецки. - Я не собираюсь долго задерживаться в Праге.

Портье понимающе кивнул, придвинул книгу регистрации постояльцев и попросил назвать имя и фамилию.

- Иржи Мачек.

- Пан чех? - перешел на чешский портье. Фаркаши показалось, что он удивился.

Фаркаши ответил по-чешски утвердительно и взял ключ, прикрепленный к пузатому бочонку. Мальчишка в униформе донес его багаж до самых дверей номера на третьем этаже. Наскоро осмотрев комнату, Фаркаши прошел в ванную, вытащил из кармана пиджака советский паспорт и, держа его над умывальником, поджег спичкой. Толстая бумага нехотя поддавалась огню, но в конце концов огонь сделал свое дело и от паспорта осталась груда пепла, которую поглотила вода. В ней как бы растворился, исчез советский гражданин Степанов, пересекший границу сегодня утром, о чем свидетельствовала запись, сделанная в бумагах чешским пограничником. На белый свет родился гражданин Чехословацкой республики Иржи Мачек.

Фаркаши взглянул в зеркало, провел рукой по щеке. "Не мешало бы побриться, пан Мачек". Мачек... Он еще не знал, как относиться к своей новой фамилии и имени, нравятся они ему или нет. Говорят, человек и его имя неотделимы, они как бы взаимно дополняют друг друга. Ерунда, ничего подобного. В Японии, например, знаменитые поэты в зените славы публикуют свои стихи под другим именем, дабы над читателем не довлела магия прежней славы. Изменившие имя с замиранием сердца ждут, что скажут о произведениях нового, никому не ведомого поэта. Мудрые восточные люди. "А ты ведь совсем не поэт, даже в юности не писал стихов. Просто нужно привыкать к новому имени, пан Мачек, к новой профессии коммерсанта".

Фаркаши побрился, принял ванну, уселся в кресло и закурил. Было начало десятого. Спать еще рано, да и в поезде отоспался; он решил прогуляться по вечерней Праге, и сразу слился с толпой оживленных, хорошо одетых людей, заполнивших Вацлавскую площадь. Так почему-то называлась главная улица чешской столицы, хотя, как с удивлением обнаружил Фаркаши в свое первое посещение Праги, никакая это была не площадь, а просто широкая и нарядная улица. Он еще тогда сразу влюбился в Прагу, где причудливо переплелись седая старина и современность и во всем ощущался ее славянский "характер": и в округлых славянских, похожих на русские, лицах ее жителей, и в мягком, певучем языке, и в плавных архитектурных линиях.

Фаркаши медленно шел по тротуару, разглядывая богатые витрины магазинов. "Ничего, и у нас в Москве будет не хуже, дайте только время", подумалось ему. Остановился у входа в ресторан, решив зайти поужинать, но передумал и свернул в боковую улочку. Вскоре он уже шагал по узким, выложенным гранитной брусчаткой улицам Малой Страны, как называют пражане эту старинную часть столицы. На вершине Градчан темнел величественный силуэт собора святого Вита. Фаркаши шагал уверенно, не спрашивая дороги, да и спросить было не у кого: на улочках ему не повстречалось ни одного прохожего.

Миновав старый город, он вышел на улицу Набоишти и остановился перед входом в пивную с огромным изображением кубка. Пивная так и называлась "У чаши". Он вошел, с любопытством осмотрелся. На стене, на самом видном месте висел большой портрет императора Франца Иосифа. Фаркаши улыбнулся, вспомнив, что именно из-за этого засиженного мухами портрета начались злоключения и похождения бравого солдата Швейка в годы войны, запечатленные на многочисленных рисунках, развешанных рядом. Обрамленный лавровым венком, с иронической улыбкой взирал на Фаркаши с портрета и сам создатель бессмертной одиссеи. Собственно говоря, на свидание с Ярославом Гашеком он и пришел сюда, в знаменитую пивную. Фаркаши хорошо знал этого остроумного обаятельного чеха еще по русскому плену, они сблизились на Восточном фронте, в далеком Бузулуке, куда судьба забросила военнопленных - бывших солдат австро-венгерской армии.

Гашек в то время уже был коммунистом, членом Российской Коммунистической партии, и ему поручили ответственный участок - вести пропагандистскую работу по интернациональному воспитанию пленных немцев, чехов и венгров. Их первая встреча произошла в Иркутске, в редакции венгерского журнала "Рогам", который, как и немецкий "Штурм", редактировал Гашек. В редакцию и принес свою первую заметку Шандор Фаркаши. Гашек внимательно прочитал ее, похвалил автора и попросил рассказать о житье-бытье военнопленных венгров. Они долго разговаривали, и Шандор проникся безграничным доверием к этому обаятельному человеку. Только позже Фаркаши понял, что эта и последующие встречи круто переломили его жизнь. В то время в голове у молодого венгра, как, впрочем, и у многих его товарищей, царил полный политический сумбур. Гашек на многое открыл ему глаза, и, когда Фаркаши подал заявление с просьбой принять его в РКП(б), он уже был убежденным коммунистом-интернационалистом.

Их дружба продолжалась и после войны, уже в Москве, до того морозного дня, когда Фаркаши вместе с многочисленными друзьями провожал Гашека на родину. Прощаясь, Ярослав сказал ему:

- До встречи в социалистической Праге, дорогой Шандор. Мы еще посидим с тобой за кружкой доброго пива "У калиха". Такого пива, как там, нет нигде.

Вспоминая любимую Прагу, Гашек часто упоминал расположенную поблизости от его дома пивную, называя ее по-чешски - "У калиха".

Фаркаши ответил:

- Обязательно посидим, Ярослав. А ты приедешь ко мне в свободный Будапешт. У нас в Венгрии тоже есть чем угостить дорогого гостя.

Мог ли он тогда думать, что всего через два года чешский друг уйдет из жизни, даровав другую, бессмертную жизнь своему бравому солдату Швейку? Как бы порадовался Ярослав, если хотя бы краем глаза увидел, какой любовью окружено в Чехословакии его имя.

В прошлые свои приезды в Прагу Фаркаши никак не удавалось заглянуть сюда, где все напоминало о Гашеке, и вот теперь он, наконец, осуществил свое давнее желание, отдал долг памяти своему другу.

Пивная была заполнена. Голоса сливались в общий сдержанный гул. Официанты ловко лавировали между тесно расставленными столиками, подняв унизанные кружками руки. Он с трудом отыскал свободное место за столиком, где сидели трое немолодых людей, по виду рабочих. Его соседи продолжали прерванный его вторжением разговор, не проявляя к нему никакого интереса.

Официант принес кружку пива и шпекачки. И пиво, и горячие, сочные сосиски проголодавшемуся Фаркаши показались необыкновенно вкусными. Покончив с едой, он еще немного посидел, расплатился, кивнул на прощание соседям, которые, судя по кружочкам от выпитых кружек, обосновались здесь давно.

Уже за полночь он вернулся в отель. Поднявшись в номер, первым делом проверил, не открывали ли в его отсутствие чемодан. В чемодане, разумеется, не было ничего такого, что могло заинтересовать любопытных. Просто у него выработалась привычка, своя система проверки. Убедившись, что к вещам никто не прикасался, лег в уже раскрытую горничной постель и сразу уснул.