Подлинная история баскервильского чудовища - Михаил Юрьевич Харитонов Страница 21

тайными оргиями. При которых совершаются действия, способствующие заражению этой вашей болезнью. Позвольте обойтись без подробностей… Как бы то ни было, иных методов поддержания единства европейской элиты не осталось. Поэтому исключение американцев из общей системы вызовет самые катастрофические последствия для Соединенных Штатов. Они станут изгоями, париями. Более того, их собственная система закрытых клубов тоже развалится. А это сделает Америку легкой добычей британской интриги. Причем это лишь одна сторона дела. Вторая — это AIDS, пошедший в массы. Низшие классы низки и нравственно. Об этом вы, судя по всему, не подумали.

— О моральном облике так называемых простых людей я знаю достаточно, — доктор потер ладони, пытаясь разогнать кровь, — но вы преувеличиваете. Для того, чтобы болезнь пошла в массы, необходимо полное падение нравов, свойственное разве что дикарям.

— Вот именно, Меслов! А вы не задумывались о том, чем наша экономика обязана дикарям? Например, к чему приведет эпидемия этой болезни среди чернокожих? Например, в Африке и других колониях? И как это отразится на мировой системе?

— Почему вы мне все это рассказываете? — перешел в атаку Меслов. — В конце концов, чего вы от меня хотите?!

Холмс откинулся на спинку стула, явно чем-то довольный.

— Ну наконец-то вы задали правильный вопрос. Точнее, половину вопроса. Вы так и не удосужились спросить, кого я, собственно, представляю.

— Очевидно, британское правительство, — проворчал доктор.

— Британское правительство сейчас играет на стороне Общества. Да и вообще интересы британской верхушки меня не волнуют. Я работаю на континентальную организацию, отвечающую за безопасность белой расы в целом. В которой, кстати, состоят и многие ваши знакомые. В том числе — очень старые.

Сыщик скрутил с пальца кольцо и кинул на колени собеседнику. Меслов механически взял вещицу, поднес к глазам. Кольцо было из темного металла, с печаткой в виде пчелы. На спинке насекомого доктор разглядел череп.

— Это наш символ, — сказал сыщик, протягивая руку. — Мы — «Фауст», — он осторожно накрутил кольцо на палец. — Тайная организация, отвечающая за порядок в Европе.

— Претенциозно. К тому же чем вы отличаетесь, например, от того же Общества? — поинтересовался доктор.

— Я мог бы говорить долго, но вряд ли это произведет на вас сильное впечатление. Скажем так: мы — часть той силы, что иногда совершает зло, дабы сохранить благо… Вы меня поняли?

— Опять вы мне угрожаете, — вздохнул доктор.

— Нет, не угрожаю. Речь идет о рациональном выборе. Вот сейчас для него настал момент. Меня интересует один вопрос. Вы можете солгать, и тогда вы останетесь здесь. Я имею в виду — навсегда.

Он замолчал.

— Или? — голос доктора предательски дрогнул.

— Или сказать правду. Тогда мы вас спасем. Вы даже не промочите ноги. Итак?

— Что вас интересует? — Меслов вздохнул.

— Всего лишь один мелкий эпизод. Помните Джима, вашего лаборанта? Который каждое утро приносил вам кофе и булочку с маслом и всегда забывал нож? Однажды он разбил пробирку и порезался о стекло. Помните? Это было совсем недавно, три дня назад. Что было в пробирке?

Доктор посмотрел на туманное пятно перед собой. Прищурился. Потом медленно кивнул.

— Симптомы? — осведомился он.

— После пореза — небольшое повышение температуры, головная боль… Это оно?

В каюте повисло молчание. Оно длилось недолго — секунды три, но было очень напряженным.

— Я ничего не обещаю, но при регулярных проверках и надлежащем уходе Джим может протянуть достаточно долго, — Меслов заговорил совершенно другим тоном, жестким и уверенным. — К тому же, быть может, мне удастся найти способ лечения. Для этого мне понадобится оборудование и определенные средства. Надеюсь, ваша организация ими располагает. Кроме того, вы должны предоставить мне защиту. Общество Социальной Гармонии будет очень недовольно. Я должен исчезнуть…

— Ну что ж, — вздохнул Холмс, — будь по-вашему. Вы исчезнете. Ап!

Неуловимо быстрым движением сыщик выбросил вперед правую руку, в которой каким-то образом оказался смычок.

Твердое дерево пронзило левую глазницу доктора, пробило ее и вошло глубоко в мозг.

Абрахам Меслов вскинулся, хватаясь за лицо, и упал на кровать. В горле у него булькнуло — но звук был уже неживой, как из бутылки с водой.

Холмс тяжело, с шумом вдохнул. Подержал сырой холодный воздух в легких, потом быстро выдохнул. Наклонился и подобрал с пола очки доктора. Потом внимательно посмотрел в обезображенное мертвое лицо.

— Я же говорил: вы не прогадаете в любом случае, — сказал сыщик, обращаясь к мертвецу. — Это гораздо лучше, чем то, что здесь скоро начнется.

В коридоре раздались шаги, остановившиеся у двери. Потом осторожный стук — та, та-та, та, та.

— Наконец-то, — сказал Холмс. — Входи.

Дверь каюты беззвучно приотворилась. Внутрь бочком пробрался высокий грузный человек в черном. Лицо его скрывал капюшон.

— Ты его все-таки убил, Шерлок, — осуждающе сказал он.

— И к тому же испортил хорошую вещь, — грустно усмехнулся Холмс, смотря на торчащий смычок.

— Тебя же просили не делать этого!

— Мне жаль, Майкрофт, — сказал Холмс, — но мы не можем ему доверять.

— Почему?

— Я дал ему понять, что лаборант Джим — это я. Он неглупый человек и прочел немало полицейских романов, так что знает, как меняет внешность грим и парик — а при желании можно подделать и голос. Кстати, с голосом у меня были проблемы: насилие над горлом мне дается с трудом, не то что раньше. Но Джим был неразговорчив… В общем, он поверил. Потом я напомнил ему, как Джим порезался о разбитую пробирку. А после этого — спросил, не заразился ли Джим той болезнью. Меслов знал, что в той пробирке не было ничего опасного. Но не знал, что я это знаю.

— И что же? Он солгал?

— Да. Стал предлагать помощь на своих условиях. Он говорил очень уверенно — как будто точно знал, что я болен. Из чего я сделал вывод, что он решил заразить меня при первом удобном случае. Как он это делал со своими пациентами.

— Вот даже так? Жаль. Но я все же хотел сохранить его для нас. Он больше всех знал об этой болезни. К тому же… а-а-апч-хи! — Майкрофт чихнул, потом выпростал из балахона огромный клетчатый платок и вытер лицо. — …Досточтимый мастер Рейнхарт будет очень огорчен, — закончил он.

— Под старость досточтимый мастер стал чересчур сентиментальным, — процедил Холмс.

— Мастер считает, — вздохнул Майкрофт, — что отчасти виноват в этой истории. Если бы не его совет, этот Меслов так и остался бы обычным графоманом. Может быть, даже научился бы строчить романчики.

— Ну это вряд ли, у него были проблемы с развитием действия, — протянул Холмс. — Но досточтимый мастер в чем-то прав. Когда-нибудь какой-нибудь посредственный художник с горя займется