Марина Крамер - Мост в прошлое, или Паутина для Черной вдовы Страница 22

Воспоминание о Японии плавно перетекло к любимому ресторану в родном городе. «Интересно, Бес не сровнял его с землей? Если нет – нужно будет Гену уговорить туда сходить. Да – будет больно. Но я не пойду в татами-рум, посижу в общем зале, посмотрю, подышу тем воздухом. Да, просто посижу – и никаких татами, потому что это будет слишком больно».

В голове снова начали мелькать образы из прошлого, их с Егором вечера в татами-рум «Стеклянного шара». Воспоминание о том времени казалось почти ощутимым физически, – как будто протяни руку – и сможешь дотронуться, почувствовать пальцами.

– Мне бы в голос рыдать,подобно осенней цикаде, —я же молча терплю,только слезы не иссякают,по щекам струятся ручьями… —

вполголоса пробормотала она пятистишье Фукаябу, вытирая слезинки, выкатившиеся на щеки.

– С вами все в порядке? – тут же подошла стюардесса и заботливо склонилась к ней.

– Д-да, все в порядке, спасибо, – с запинкой проговорила Марина. – Если можно, принесите стакан воды.

Сделав пару глотков, Коваль почувствовала себя лучше и неожиданно разозлилась.

«Да что я кисну-то, как малолетка, которую обрюхатили и бросили?! Воспоминания, нежности, ностальгия! Нашла время! Мне не об этом надо думать, не о сантиментах! Иначе – ничего не смогу, все прахом. Нет, и в ресторан не поеду, и даже на могилу к Егору. Уж прости, родной, но ты в последнее время стал плохим помощником, только расхолаживаешь. Потом, когда все сделаю, приеду к тебе и поплачу, но – не раньше. Все. Все, я сказала!»

К собственному удивлению, ей никак не удавалось воскресить в себе ту самую железную Наковальню, которая наводила ужас одним только своим именем. За годы, проведенные вне России, Марина сумела загнать воспоминания об этой дамочке куда-то глубоко, да так, что теперь не могла вернуть обратно, а сейчас это было крайне необходимо. Марина Влащенко не могла того, что удавалось Наковальне.

– Ничего, вспомнится, – бормотала она, чувствуя озноб во всем теле. – Вспомнится, как только я окажусь в городе и увижу места, где прошла вся жизнь. Я другая была тогда – и теперь вспомню это ощущение. Непременно вспомню, потому что должна, обязана.

Она накачивала себя остаток полета и к концу уже почти обрела прежнюю форму, сумев отключиться от мыслей о сыне, об отце, о Хохле и даже об умершем в этом городе Малыше. Когда самолет приземлился и подали трап, на него ступила уже не Марина Влащенко…

Урал

Город изменился, снова изменился по сравнению с ее последним приездом сюда. Чувствовалось, что Гришка на посту мэра из брюк выскакивает, но старается делать что-то для благоустройства и внешнего облика. Марина с жадностью рассматривала проносившиеся за окнами машины улицы, бульвары и скверы, новые здания и свежевыкрашенные фасады старых. Этот город был ей незнаком, а потому почти не вызывал никаких эмоций, и от этого неожиданно стало совсем легко. Марина взяла с сиденья огромный букет желтых хризантем, привезенных Геной, и спрятала в него лицо.

– Как же ты догадался?

– Да много ли надо ума, – рассмеялся Гена, уверенно управляя джипом одной рукой и только чуть помогая себе протезом. – Я же помню, как Жека, бывало, по всему городу летал, скупая все хризантемы.

– Было дело… – вздохнула Коваль, вспомнив огромную охапку цветов, которую Хохол привез как-то после ссоры. – Ладно, Гена, лирику оставим. Давай к делу.

– Может, дома? – чуть повернулся Гена, но, наткнувшись на ее взгляд, согласился: – Что ж, давайте к делу, чего тянуть-то. В общем, Бес в куриной истерике, ему всюду черти мерещатся. Охрана с ума сходит от его придирок, гоняет их с утра до ночи, к каждой мелочи придирается – не так вышли, не так встали, не в то место машину припарковали. В общем, истерит по полной программе.

– Отли-и-ично! – потянувшись, проговорила Марина. – Все идет как надо. Что Вишнев?

– Он суетится много, просто уж какой-то, хоть и жирный, а верткий. Я хотел с ним поговорить, но не рискнул без вас.

– Правильно. А что ты ему про меня сказал, кстати?

– А я не про вас. Я про Хохла сказал – мол, Жека тебе помог когда-то, теперь ты ему помоги.

Коваль хмыкнула. Идея подцепить на крючок заместителя Беса Алешу Вишнева посетила Марину в тот момент, когда она, дрейфуя в Интернете, набрела на сайт мэрии и увидела фото. Когда картинка на экране и картинка в ее голове совместились в одну, она вспомнила, где и когда видела этого полного молодого человека. Алеша Вишня был когда-то в бригаде Мишки Ворона и однажды крепко проштрафился, перевозя крупную сумму денег. Его банально ограбили какие-то гопники, а Вишня, в силу своей неспортивной комплекции, не смог ничего противопоставить. С Вороном шутки были плохи, но Вишне повезло – когда он явился с повинной, у Мишки как раз были Марина и Хохол, и именно Коваль вступилась за незадачливого курьера, почему-то пожалев его.

– Ты на него глянь, Мишка! – хохотала тогда Коваль, закинув ногу на ногу и покуривая сигарету. – Ты что же – не видел, кому бабки доверяешь?

– Нормальный курьер, не в первый раз! – буркнул Ворон, на лице которого читалось недовольство – выставил себя на посмешище с таким «курьером». – Как теперь бабки отбивать, у кого? Этот пентюх даже морд не запомнил!

– С этим, Мишаня, давай вон Женька разберется, – небрежно кивнула Марина в сторону Хохла. – Гопота – это по его части. А парня отпусти, не место ему тут.

Хохол тогда в самом деле нашел нападавших за пару дней и даже сумел выбить из них две трети похищенных денег, так как остальное они успели потратить. Вишню Ворон отпустил, и тот с облегчением «завязал». Однако Коваль придерживалась мнения, что долги, особенно те, что были опасны для жизни, нужно возвращать. Именно поэтому она и затеяла комбинацию с вовлечением в свой план Алеши Вишни. А Гена, выходит, пошел еще дальше и усовершенствовал его, скрыв имя Марины, но выдвинув в качестве главной фигуры Хохла. Так было даже лучше – официально Коваль мертва, а Хохол, хоть по московским тюремным документам и был убит в драке, но в городе об этом не знал никто – сгинул и сгинул, улетел-уехал-пропал.

– Гена, а что дальше? В смысле – меня ты как думаешь отрекомендовать?

– Да вы теперь хоть кем назовитесь, Марина Викторовна. Я вас вообще не узнал, – отозвался Гена.

Это было правдой. Коваль вошла в зал прилета первой, огляделась и сразу увидела своего бывшего телохранителя – да и как его было не увидеть, высоченного, широкоплечего, с военной выправкой и черной перчаткой протеза на правой руке. Но он только скользнул по ней глазами и снова стал вглядываться во входящих в зал пассажиров. «Не узнал! – возликовала про себя Коваль. – Уж если Генка не узнал – то все, я гарантирована от случайных опознаний! Генка – находившийся со мной двадцать четыре часа в сутки!»

Она подошла к нему сама, обойдя сзади, и, коснувшись плеча, проговорила негромко:

– Ну, привет, что ли.

Резко повернувшийся телохранитель онемел на пару секунд и, овладев собой, наконец выдохнул:

– Марина Викторовна…

Яркая блондинка с короткой стрижкой и дерзкими зелеными глазами, упакованная в короткую джинсовую юбку и шиншилловый полушубок, переминалась с ноги на ногу в высоких ботинках на толстой подошве и улыбалась.

– Не пали контору, Гена. Мария Васильевна я.

– Да, простите, – пробормотал вконец сбитый с толку Гена и протянул ей букет, кажется, все еще сомневаясь, она ли это.

– Расслабься, Гена. Это по-прежнему я, твоя нежно и горячо обожаемая бывшая Марина Викторовна, просто немного в тюнинге, – взяв его под руку, проговорила Марина. – Неужели голос не похож?

– И голос не похож, и лицо чужое. Только взгляд.

– О, а вот это прокол, – сокрушенно вздохнула она. – Взгляд – это плохо, это мое фирменное. Нехорошо… будем работать.

Она беззаботно рассмеялась, подталкивая Гену локтем в бок, и тот, стряхнув оцепенение, включился в игру. Они болтали о какой-то ерунде, изображая старых приятелей, и только в машине, когда Гена погрузил чемодан в багажник и уселся за руль, Коваль стала серьезной и собранной.

– Надеюсь, я тебя не очень стесню? В смысле квартиры?

– Ну, что вы. Две комнаты – как-нибудь поместимся. Я успел порядок навести, вчера весь день там убивался – не живу ведь дома почти, все у Орловых.

– Как там мадам? – закурив, поинтересовалась Марина.

Гена рассмеялся, притормаживая на светофоре:

– Мадам в своем репертуаре. Бродит по дому как бледно-голубое привидение, дымит сигарами и сверлит всех взглядами. У меня, вот ей-богу, извилины шевелятся и съеживаются, – пожаловался он, вызвав у Марины новый приступ смеха. – Самое противное, что не успеваешь среагировать, и она потом твоими же мыслями тебя к стенке припирает.

– Да, это мне знакомо. Только вот со мной она опасалась такое проворачивать – я ж и огорчить могла.

Машина меж тем свернула в переулок и остановилась у трехэтажного дома «сталинской» постройки – именно здесь и жил Гена. Марина выбралась из машины, размяла затекшие ноги и потянулась.