Ольга Тарасевич - Плачущий ангел Шагала Страница 22

– Ты согласилась бы забеременеть от другого мужчины? – спросил как-то Андрей.

Его голос был таким умоляющим. Но Ирина растерялась. И сразу же закружился вихрь сомнений.

– Андрей, с твоей-то ревностью…

– Ревности не будет.

– Ты не сможешь жить со мной!

– Я буду на руках тебя носить, любимая.

– Я не смогу. Я умру со стыда. Как это – другой мужчина.

– Ради меня. Ради нашего ребенка.

Эти разговоры велись неделями. И как-то Ирина с удивлением заметила, что они обсуждают уже не сам факт, а подробности. Как найти надежного здорового мужчину. Как с ним договориться, чтобы исключить любые слухи.

– Может, тебе поехать в дом отдыха? – предлагал муж, бледнея. – Короткий курортный роман. Никто ничего не узнает.

«Все-таки ревность убить в себе очень сложно, – думала Ирина, с болью вглядываясь в побелевшее родное лицо. – Я бы на такое никогда не согласилась. Знать, что твой муж с другой. Ужас!»

Вариант с домом отдыха ей не понравился. Случайный мужчина не должен быть отцом ребенка. А что, если у него в роду были алкоголики? Тогда уж проще взять ребенка из детдома. Зачем менять шило на мыло.

И Андрей решил:

– Надо обратиться к друзьям.

У него был один друг – Иван. Обожающий свою жену до безумия.

– Да ты что, Ваня никогда не согласится, – махнула рукой Ирина. – Он по Тане с ума сходит.

– Но своих детей у него нет, – заметил муж. – Во всяком случае, нам об этом ничего не известно. Давай поговорим сначала с Танюшей.

К огромному удивлению Ирины, Татьяна согласилась с тем, чтобы Иван стал отцом ребенка.

– У меня больше детей не будет, – честно сказала она. – Я после смерти Сергея как не в себе была. Застудилась, не обратила внимания. В общем, врачи сказали, надеяться мне не на что. Но я врач. Ира, тебе родить надо, это я как медик говорю. Ну а по-человечески… Я не могу продолжить род Ваниных предков. И что же ему, угасать? Это ответственность, понимаешь?

Ирина не понимала. Ей лично было бы наплевать на такие соображения. Муж должен быть со своей женой – и точка.

– Подожди, а Ваня-то согласится? – спохватилась она. – Он ведь еще ничего о наших планах не знает.

– Я его попрошу, – уверенно сказала Таня. – Он не откажется.

Ирина завидовала и этой уверенности, и Таниному великодушию. А потом еще и тому, что в постели этой женщины каждую ночь находится самый лучший мужчина на свете.

Воспоминания о ночи с Иваном стали для Иры драгоценными четками. Она любила их перебирать.

Неловкость, смущение. Мурашки по коже – на даче Ивана лишь недавно затоплен камин, в гостиной прохладно, от дыхания изо рта вырываются облачка пара. Они перепутались, смешались. Их облачка, дыхание, губы. И сердце застучало, как сумасшедшее, и низ живота почему-то потянула сладкая боль.

– Ты очень красивая, Ира…

От Ваниного голоса она окончательно потеряла голову. Хотелось поскорее увидеть его без одежды, и чтобы он целовал ее, жадно, страстно, ненасытно.

Его руки и губы сводили Иру с ума. Не справиться с этим безумием…

Какой стыд?! Все, его больше нет! Так приятно нежно целовать Ванины прикрытые веки с синими, едва заметными прожилками. Дразнить губы, приоткрывать их языком и отклоняться, убегать.

Убегать к животику, чуть впалому, со смешной ниткой волос, которая, как стрелка, показывает самое сладкое, самое заветное направление.

– В плавках это делать сложно, – простонал Иван и приподнял бедра. – Помоги мне…

Да, ни стыда, ни неловкости. Только восхищение. Мужчины там тоже бывают красивыми, изумительными, потрясающими. Какой богатырь! Мощный, сладкий…

– Ириш, остановись. Я не выдержу. Что же ты делаешь…

Она сама не знала, почему ее губы там, и где ее руки, и что все это значит. Остановиться было равносильно смерти. У ее губ и его члена случилась любовь. Или заговор. Или черт знает что.

– Сядь на меня…

Ирина подумала о том, что не знает, как это делать, что с Андреем все всегда по-другому. А тело не думало. Оно наслаждалось и все знало, все умело.

– Девочка моя, как же ты меня хотела… Не торопись…

Ирина почувствовала, как ладонь Ивана гладит ее лобок. Потом пальцы скользнули ниже, и она поняла, что сейчас случится то, чего никогда не было с Андреем, и это уже происходит, происходит, происходит…

Слезы, радость. Полет, легкость. Она в нем, он в ней. Остаться бы так навсегда.

– Мы увлеклись, – Иван смущенно кашлянул где-то возле ее уха. – Прости, приподнимись. Я еле сдержался. Думаю, будет лучше, если ты ляжешь на спину.

А потом – как плетью.

Он, задыхаясь, пробормотал:

– Повезло Андрюхе.

– Повезло Татьяне, – прошептала она, думая, что лучше бы Ваня ее ударил, это было бы не так больно.

Прощать его просто. Быстро. Он вжимает ее в постель, двигается. Все снова загорается, кружится. Исчезает…

Еще никогда Ирина так хотела не забеременеть. Тогда бы все повторилось. Но через три недели ее затошнило. Андрей был на седьмом небе от счастья, а ей… ей мечталось о жизни с Иваном. Было очень сложно понять его холодность, равнодушие, безучастность. Как же так, думала Ирина, я ношу его ребенка, а он не хочет со мной жить.

А потом до нее все же дошло. Действительно, только просьба любимой жены. Вот и все. А ей нужно обо всем забыть. Так будет проще.

Когда родился Костя, Ирина все же надеялась. Вдруг… там, за окнами… Темные волосы, карие глаза, тонкий профиль. Иван…

Под окном прыгал от радости Андрей. И она смирилась. Даже когда Танюша погибла, мыслей о сближении больше не возникло. Было – и прошло. Надо жить дальше, играть теми фигурами, которые есть.

Безумие повторилось совершенно неожиданно. Когда Андрей стал видной фигурой на политической сцене, многое в жизни пришлось менять. Он должен был контролировать каждый шаг, каждое знакомство. Но все же живые люди. Какому мужику не хочется хотя бы иногда надраться вдрызг, попариться в баньке, сигануть нагишом в прорубь? И чтобы в газетах наутро – ни строчки. Андрей особенно сблизился с Корендо, так как только от Ивана можно было не ожидать никаких неприятных сюрпризов.

И вот Андрей, напившись до поросячьего визга, заснул в гостиной. Иван был ненамного его трезвее. Ирина убирала посуду, когда его ладони опустились на талию.

– Наташа, – прошептал Ваня и поцеловал ее в затылок.

– Иди спать. Я не Наташа, – рассмеялась Ирина. – Надо меньше пить.

Его руки переместились под свитер, погладили грудь.

– Наташа, пойдем в спальню. Я так соскучился…

Ему не надо было делать много вещей. Целовать затылок, будить соски, сжимать ягодицы. Прижиматься к ее бедрам набухшим от возбуждения членом.

– Пошли, милый. Я тоже по тебе скучала. Ты даже не представляешь себе, как сильно, – прошептала Ира.

С ним стало еще лучше.

Утром он озабоченно отозвал ее в сторонку.

– Ирка… У меня на брюках твои волосы.

– Я лежала у тебя на коленях.

– Ир… Я соврал… Они не на брюках. Совсем не на брюках. Было что-нибудь?

Она кивнула.

– Прости. Я пьяный был. Но ты, ты же не пьешь!

После этого случая с ним что-то произошло. Когда он напивался, то всегда звонил ей на сотовый. Проклиная себя всеми словами, Ирина быстро собиралась и летела к Ивану. Самолюбие и совесть не перевешивали безумную страсть.

…«Ладно, – подумала Ирина, отставляя бокал. – Не надо забивать голову всякими глупостями. Может, Иван выбросил гребень перед визитом очередной подружки».

Без уволенной заблаговременно домработницы – в ходе предвыборной кампании никаких мелочей не бывает – Ирина Львовна совсем сбивалась с ног. Это только кажется, что домашнее хозяйство не отнимает много времени, что есть бытовая техника. Она облегчает жизнь, это да. Но все равно дел много.

Достав мясо и положив его в микроволновку размораживаться, Ирина отправилась в спальню. Давно пора сдать костюмы Андрея в химчистку. Внешний вид политика должен быть безупречен.

Она достала пару вешалок с костюмами, положила их на постель.

А потом закричала.

Из кармана то ли брюк, то ли пиджака выскользнул массивный гребень от Сваровски.

«У ноября проснулась совесть, – подумала Лика Вронская, изучая из окна номера посеревший тающий снег и дымку молочного тумана. – Ему стало стыдно, что он такой студеный. И он расплакался. Окончательный кирдык моим замшевым ботинкам. Как же я ненавижу такую погоду!»

Она спрыгнула с подоконника, подтянула сползающие джинсы.

«Ерунда, – решила Вронская, – что при отказе от никотина бывшие курильщики поправляются. Или у меня все не как у людей. Или лазание по деревьям куда эффективнее спортзала».

При воспоминаниях о Кирилле Богдановиче она брезгливо поморщилась. Утром почти забылось обаяние его глянцевой мордашки. А секс перед камерой так и стоял в глазах. От этого почему-то хотелось выстирать и прополоскать собственную душу. Видимо, шок от знакомства с современными музейными сотрудниками оказался для Ликиной психики слишком тяжелым испытанием. И она еще больше укрепилась в своих подозрениях. От типчика, который утром говорит о высоком искусстве, а вечером снимается в порно, можно ждать чего угодно.