Галина Романова - Длинная тень греха Страница 22

Наверняка погода сменится, раз сердце давит. Если уже не сменилась.

Нет, на улице по-прежнему морозно и солнечно. И ветер, будто оголтелый, все так же мечется меж коттеджей их пригородного поселка. Деревьев бы насажать по весне каких-нибудь, что принимаются безболезненно и растут, словно грибы после дождя. А то посади березку нашу, разве дождешься, когда она метра под три вымахает? Нет, не дождаться, видимо. Ох, годы-годы! Думал разве, что мысли о старости и скорой смерти настигнут так неожиданно? Нет, не думал.

Григорий Иванович бросил вороватый укоризненный взгляд на портрет семьи, которая теперь уже стала бывшей.

Жили бы да жили, чего только Танька ерепенилась?! Нет же, верности ей стопроцентной подавай. До седых волос дожила, а глупости не растеряла. Где это видано, чтобы мужик, властью облеченный, любовниц не имел! Это, простите, нонсенс. Деньги-то он в дом несет. Детей опять же любит. Да и ей — глупой упрямой бабе — от его щедрот перепадало немало, тут и о деньгах, и о чувствах речь. Любил же! Еще как любил! И наряжал, и вывозил, и баловал. Все мало!

Как та старуха, ей-богу, из сказки Пушкина, что хотела слишком многого, да осталась потом у разбитого корыта.

И Танька вот его тоже у этого самого корыта осталась. И дети при ней.

А он что? Он женился. Женился из вредности скорее, чем от любви. Самую красивую себе взял, самую молодую.

Не рассчитал, однако.

Писарев сунул руку под левую подмышку. Не рассчитал ни сил своих, ни желаний, ни возможностей. При Таньке своей старой и надежной, бывало, мог себе всякого позволить. Все стерпит, все снесет, все простит. А Алена…

Эта безмозглая златокудрая кукла не способна была даже запомнить, что мужа зовут Григорий!

Гариком звала его Танька, ему нравилось. И никогда не звала она его Гаврюшей, никогда. А эту дуру будто заклинило. Ну, вот опять!..

— Гаврюша! Ты чего не отзываешься?!

Алена ворвалась в его кабинет, не удосужившись постучать в дверь. Растрепанная, неумытая, в измятой шелковой пижаме, а время уже к обеду близится. Считает, что при ее молодости может себе позволить появляться перед его стариковские очи как угодно. Ей же не скажешь, что ему противно видеть ее заспанные глаза и всклокоченные, непричесанные волосы. Не скажешь, будешь терпеть, как и ее «Гаврюшу».

— Чего тебе?

Он не отошел от окна и не поспешил ей навстречу, продолжая тискать левую грудь и наблюдать за тем, как волочет сумасшедший ветер по дороге густой шлейф поземки.

— Тебе звонят все утро! — возмутилась сразу Алена, принимая воинственную позу. — Разве ты не слышал, что звонит телефон? И как я тебя звала, тоже не слышал?

Слышал он все. И телефон надрывающийся слышал. И вопли ее истеричные тоже. Не хотел просто из кабинета выходить, где под сердечную ломоту грусти и воспоминаниям предавался. Не велик же труд — трубку ему принести.

— Кто звонил?

Танька-то его от дубленки отказалась. Хотел ей к Новому году подарок сделать. Не поленился, выкроил время у службы и новой семьи, заехал за ней в их старую квартиру, намереваясь повозить по магазинам. Отказалась, старая, седая бестия! Да мало этого, рассмеялась ему в лицо. Разве, говорит, Гарик, шубой выстуженную душу согреть?! Так вот прямо и сказала, будто поэтесса какая. Он разозлился, конечно, обругал ее. Позвонил Алене, и назло противной Таньке повез молодую супругу по самым дорогим магазинам города, а потом не спал полночи…

— Женщина, Гаврюша! — отвратительным голосом оповестила его Алена. — Тебе трижды звонила какая-то женщина.

— Кто именно?

В голову тут же полезли запретные мысли о бывшей жене. Может, опомнилась. Решилась наконец, помощь от него принять. Или на воскресный обед решила его пригласить. В их же прошлой общей жизни были такие.

Воскресный обед…

Писарев снова загрустил не к месту и не ко времени.

Танька, чудачка, завела эту традицию с первых дней их совместной жизни. Еще когда они жили бедно и почти впроголодь.

— У семьи должны быть свои, Гарик, только свои традиции. Вот воскресный обед таковой пускай и станет.

Он поначалу не понимал, но и не противился. Посмеивался лишь, когда она, крадучись, хоронила, берегла что-нибудь ото всех к выходному. Кусок копченой колбасы, к примеру. Или банку шпрот, достать которые тогда было большой удачей. Кусочек мяса или курицы, из которого она ухитрялась состряпать такой потрясающий плов, который Писарев никогда и нигде больше не ел.

В воскресенье после двенадцати на стол стелилась белоснежная накрахмаленная скатерть, и начинало вершиться таинство. Тарелочки, салфеточки, селедницы. Хлеб, непременно, чтобы уголками был нарезан. В центре стеклянная ваза на толстой грубой ножке, в ней — фрукты. Какие? Любые! Да хоть яблоки конопатые из соседского сада. А если и того не было, то непременный Танькин пирог с яйцами и зеленым луком.

Здорово было, весело. Друзей звали, пели что-то, над чем-то хохотали до слез.

Куда все ушло?! Когда растеряли? Или это только он растерял? Конечно, только он! Дочку тут выловил в выходные у бассейна, она и сказала, что спешит на мамин обед. Он тогда еще со временем сверился, начало первого было, как раз то самое время. Значит, живет еще в их доме старая традиция. Живет, но уже без него — без Писарева Григория Ивановича.

— Кто звонил, Лена? Какая женщина? Она представилась? Может быть, это Татьяна была? Или кто-то со службы?

Глупая белобрысая кукла замерла с открытым ртом, не желая без наводящих вопросов объяснять ему хоть что-то.

— Нет, это не твоя бывшая звонила. И не со службы — это точно. Там я все голоса знаю.

А чем же еще заниматься целыми днями, валяясь с гламурными журналами по диванам, как не голоса идентифицировать? Ох, горе луковое ему на старости лет!..

— И чего хотела эта женщина? На прием записаться? По какому вопросу она звонила, Лен? Долго молчать будешь? — Писарев в сердцах ударил себя по ляжкам.

— А я почем знаю!!! — сразу приняла Алена глухую оборону, заорав на высокой ноте. — Мне твои шлюхи не представляются и о делах твоих со мной не говорят! Прошептала что-то будто сквозь вату. Сказала, что перезвонит. Что будто бы это в твоих интересах, а то будет худо или что-то в этом роде. Не поняла я, слышно было плохо! Жди, сейчас будет звонить, а я пошла в душ…

Алена ушла, а Писарев метнулся к внутреннему телефону. Тут же набрал знакомую цифровую комбинацию и проговорил в трубку, после того как ему ответили:

— Володя, меня тут какая-то дама домогается все утро.

— Угрожает?

— Ленка с ней говорила, вроде похоже. Сейчас должна перезванивать. Ты пробей звоночек, хорошо. Достали меня уже эти телефонные террористы, мать их!

— Без проблем, Григорий Иванович, — уважительно отозвался начальник его службы безопасности. — Только вы постарайтесь ее в разговор вовлечь, чтобы время…

— Да не мальчик же я, Володя! — перебил его Писарев. — Все, давай. Работай…

И время потянулось.

Писарев ходил без дела по кабинету из угла в угол. Слушал вой ветра за окном, слушал биение своего сердца и все гадал, кто бы это мог быть.

Голос незнакомый Алене, значит, не из их общего окружения. Бывшая семья исключается, они бы не стали угрожать. А кто мог ему угрожать? Неизвестно. Нет, враги у него, конечно же, были, при его-то влиянии и положении это неудивительно, но вот чтобы среди женщин…

Нет, не припоминалось. Ни одной причем! Алена, войдя в его жизнь, всякое желание бегать налево отбила напрочь. Да и сил не стало, если честно.

Кто тогда? И чего не перезванивает, обещала же?! Что-то предчувствия нехорошие у него насчет этого звонка непонятного. Дурные самые предчувствия, а чутьем Писарев обладал поразительным.

Звонок прозвучал почти через час.

Писарев за это время успел перенервничать так, что пришлось под язык заталкивать таблетку валидола. Тут еще Алена нарисовалась нагишом после душа и давай приставать. То в штаны залезет, то под куртку пижамную. Ну, не до этого ему, не до этого! Неужели непонятно?! Было время, когда дрожью исходил от ее прелестей, но все же приедается. Покоя ему хочется теперь, лишь покоя, и ничего больше…

— Алло! — трубку он схватил, едва дождавшись первого телефонного треньканья. — Алло! Говорите! Кто это?!

— Не так уж и важно. — хмыкнула незнакомая женщина в трубку. — С кем я говорю? Вы Писарев?

— Да! Да, да, да!!! Я Писарев Григорий Иванович! Что у вас ко мне? Вы звонили час назад?

— Не засекала, — снова неопределенное хмыканье. — У меня к вам деловое предложение.

— Даже так? — Григорий Иванович озадачился не на шутку; предчувствие беды не покидало, хотя сам тон не казался ему угрожающим.

— Да, Григорий Иванович, деловое предложение.

— Слушаю вас, милая дама. Говорите.

— Вы должны у меня кое-что купить, Григорий Иванович, — проговорила дама после непродолжительной паузы. — За четыреста тысяч долларов. Учитывая важность того, что я хочу вам продать, это совсем недорого, поверьте.