Александр Граков - Паром в никуда (Город пропащих - 2) Страница 22

Ни в какой пансионат, естественно, Елена Сергеевна не собиралась. Хотя Аджиеву не соврала в деталях: Павел Петрович, ее лечащий врач, настоятельно советовал ей пройти курс лечебной терапии в какой-нибудь частной клинике Подмосковья, окруженной сосновым бором. Дескать, оттягивает на себя это дерево все людские заботы и переживания. Елена Сергеевна слышала несколько другое, народное определение лечебных свойств хвойного воздуха, ну да Бог с ним, она пока не собиралась сходить с ума в том смысле, который предполагал ее муж. И видение задыхающегося от страсти Артура, скачущего на Оксане, ничуть не подвигло ее к сумасшествию - она давно подозревала в нем маньяка. С той самой ночи, когда он, терзаемый уверенностью в измене, впервые изнасиловал ее всеми доступными способами и средствами. И продолжал каждый вечер терзать измученное тело жены, пока это не вошло у него в привычку. Елену тогда, несмотря на укрепившееся стойкое отвращение к безвременно увядающему супругу, поразила не столько садистская изобретательность"китайца", сколько его не знающая, казалось, усталости плоть. И лишь три дня назад она нашла объяснение этому феномену - коробочка "Виагры" затаилась в ящике стола, где она искала свои документы. Итак, стареющий козел решил не сдавать любовных позиций, пусть даже в ущерб собственному сердцу. Ну что ж, она тоже знает неплохой способ удовлетворения своей страсти. Это "способ" позвонил ей неделю назад, когда Артур Несесович брился в ванной.

- Еленушка, я жив.

И все - в трубке уже звучат короткие гудки отбоя. А она, побледнев, все не решается отнять ее от уха - вдруг после короткой паузы этот голос прозвучит снова. Голос, который с такой силой взорвал дремлющие почти год чувства, что сердце готово вырваться из груди навстречу неизбежности, а душа вмиг распахнула свои самые сокровенные уголки, высветив притаившуюся в них Истину - да, она давно уже ненавидит своего мужа Артура Нерсесовича Аджиева и готова в любой момент дня и ночи отдаться единственному в мире человеку - Ефрему Борисовичу Раздольскому, бывшему любовнику. И настоящему - она не постеснялась признаться в этом даже самой себе, убедившись, что год разлуки с ним промелькнул как миг. Весь этот миг она провела в летаргическом сне. И если бы Елену Сергеевну сейчас спросили была ли она беременна, рожала ли - она не смогла бы ответить на вопрос с полной уверенностью в реальности произошедшего. Все ее помыслы и чаяния были устремлены на эту вот телефонную трубку в руке, в мембране которой только что прозвучал незатертый памятью голос. Елена Сергеевна наконец решительно припечатала трубку к рычагу, и словно точку поставила этим жестом на их совместной с Аджиевым жизни. Да она и не принадлежала ему никогда полностью. Первые годы отдавалась из чувства благодарности за те фирменные тряпки, которые вдруг посыпались на нее, словно из рога изобилия. Затем просто по инерции...Чувство неприязни возникло после видеокассеты, присланной неизвестным "доброжелателем" перед самыми выборами в Думу. Аджиев тогда баллотировался на первый срок и многочисленные любовные подвиги, заснятые неизвестным оператором тщательно и в необходимом ракурсе, могли навечно закрыть для него и без того узкую калитку в святая святых общества. Елена, проплакав над кассетой два дня, на третий сожгла ее в камине - тогда ей еще дорога была карьера мужа. Ненависть явилась много позже - год назад. И не покидала больше ее сердце. А недавно к ней прибавилось чувство страха - вместе с таблетками "Виагры" она нашла в столе кассету с любительской видеозаписью казни членов группы Кости Лесного там, в охотничьем домике Аджиева. И когда страх перерос в ужас, она поняла - надо бежать. Звонок Раздольского пришелся как нельзя кстати: они вдвоем уедут в Англию, как собирались год назад, и никаким Аджиевым с подручными не достать их в этом туманном Альбионе. Так появилась идея о частном пансионате.

Сейчас Елена Сергеевна, согласно наспех составленному плану, ехала в такси на квартиру у парка Лефортово. Это была одна из квартир Аджиева, разбросанных по всей Москве - еще одно выгодное вложение капитала. Артур Нерсесович играл ими, словно кеглями - продавал, менял, сдавал внаем на короткий срок. Эту не трогал - она была записана на Елену.

Хотя мог бы, конечно - треть престижных нотариальных заведений Москвы была у него в кармане. Но эта была дорога, как память. Здесь Артур Нерсесович провел с Еленой первую ночь после того, как отвоевал ее у панели. Здесь же они продолжали встречаться, пока он оформлял официальный развод с первой женой. И потом он не раз привозил ее сюда "чтобы испытать острое наслаждение первой брачной ночи" - по его собственному выражению. Она тоже берегла память - ни разу за время встреч с Раздольским не заикнулась ему о существовании этой квартиры. Встречи, объятия, оглушающе-затяжные поцелуи до нехватки воздуха в груди - Господи, как давно это было. И было ли вообще?

А год назад Артур Нерсесович уговорил ее передать квартиру этому новому телохранителю...как же его - Федору Артюхову. К которому у нее за время их знакомства возникла целая палитра чувств: от восхищения до открытой неприязни. Бр-р,- ее передернуло от воспоминаний об этом уголовном элементе. Хладнокровно зарезать человека среди бела дня в центральном универмаге столицы - без эмоций, как барана. И в то же время он не единожды спасал ее жизнь и честь. Говорят, погиб...

Елена Сергеевна проходит по двум комнатам без единой пылинки на вещах. Только запах, неуловимо-знакомый запах преследует ее - словно прошлым вдруг повеяло, какими-то далекими приятными воспоминаниями. Она заходит на маленькую кухню, падает на резной лакированный табурет и содрогается от долго сдерживаемых рыданий, уткнувшись носом в сложенные на кухонном столе руки. Неужели она была когда-то просто Ленкой?

И любила, и была любима. Неужели все в прошлом?

Успокоившись и приведя себя в порядок, Елена Сергеевна взялась за второй пункт своего плана - поиски Раздольского. Времени на это ушло немного - номер его дачного телефона отпечатался в памяти, как когда-то, во времена пионерии, заветы Ильича.

- Алло, я слушаю вас.

- Ефрем, это я,- запас слов иссяк, словно в голове вдруг упала черная шторка - раз и заклинило.А бедное сердце вновь отчаянно колотится в груди, как бы напоминая - оно есть, не остыло. И воздух отчего-то вдруг загустел и с трудом проходит в легкие сквозь плотно стиснутые зубы - чтобы не закричать, не сорваться на рыдания.

- Лена, Леночка, Ленусик,- бормочет обалдевший Раздольский - его лексикон также не выдержал испытания неожиданностью.- Скажи мне только одно - ты свободна там, у себя?

И тогда она наконец вздыхает воздух полной грудью.

- Да, я свободна, Ефрем!- кричит она в трубку. - Я свободна, как птица в полете, по крайней мере на целых полмесяца. Приезжай сюда,- она диктует адрес,- это абсолютно чистая квартира.

И тут же бросает трубку на рычаг - пока она добрая, эта трубка. А может ведь выдумать тысячу, миллион причин, по которым они не встретятся в ближайшее время. А может, никогда.

Ну, что теперь? Елена застывает в нерешительности - неопределенность хуже ожидаемой смерти. А, была не была. Она вытряхивает из спортивной сумки минимум необходимых вещей, которые захватила с собой и выходит на площадку - пустой холодильник на кухне необходимо забить продуктами.

...Гора смятого постельного белья не в силах препятствовать отчаянной любовной схватке двух слившихся воедино тел. А работающий на полную мощь телевизор не в состоянии заглушить сладострастно-ликующих криков, издаваемых время от времени одним из партнеров, достигшим наивысшей стадии наслаждения. Ни бессвязно-любовных слов, ни нежного шепота в ухо, ни признаний - слишком долго они мучились этой самой неопределенностью, шаткостью любовных отношений и призраком "китайца", всегда висевшим над их очередным убежищем - словно Дамоклов меч. Настало время долюбить недостающее, плюс то, что накопилось за год разлуки.

- Стой, погоди, да прекрати же, сумасшедший,- Елена последним усилием выворачивается скользким от пота телом из-под неутомимого, казалось,Раздольского и, перекатившись на край широкой кровати, застывает без сил, без движения, раскинув в стороны руки.- Я еще надоем тебе за эти две недели,- обещает она, из-под полуприкрытых век наблюдая за его реакцией.

А Ефрем Борисович, облокотившись на руку, безотрывно взглядом ласкает это прекрасное в свое наготе тело, похожее сейчас на большую изнемогшую в полете птицу. Потом вздыхает.

- Вся беда в том, Ленусик, что если даже я захочу вдруг тебя бросить - у меня это теперь не получится. Слишком плотно мы срослись друг с другом - одно большое любящее сердце на двоих. И разделить нас можно, лишь разрубив сердце надвое. То есть убить.

- Не говори так,- вздрогнула Елена Сергеевна.- Для Аджиева это удовольствие - рубить, убивать. Неужели мы так никогда и не избавимся от этого кошмара?- из уголков прикрытых глаз на простынь сбегают прозрач ные капельки влаги.- Мы уедем отсюда, Ефрем, далеко-далеко, у меня есть деньги, Артур на меня денег не жалел никогда. А я их копила, заначивала, как говорят в народе. И этой заначки хватит нам надолго...Боже мой, ты ведь не знаешь - у меня открылся талант художницы. Я еще сама не знаю, насколько талантлива, но одно то, что Аджиев заставил меня подписать доверенность на уже законченные работы, говрит о многом. Он никогда ничего просто так не делает, поверь мне. Мы откроем за границей художественный салон, вот,торжественно говорит она.- Ты свободен, Ефрем. И там филиал твоей фирмы...тут Елена замечает, что Раздольский не слушает ее, думая о чем-то своем.