Анна Данилова - Убийство в соль минор Страница 22

— Выйдем? — спросил я его в самое ухо.

— Да пошел ты! Коблер!

Я все же подцепил его за локоть и, улыбаясь, сопроводил его вплоть до дверей. Когда мы на какой-то миг остались в темном простенке между бархатной портьерой и холлом, я пнул его коленом под зад и зашипел:

— А теперь иди молча, а то я за себя не ручаюсь.

— Да пошли-пошли, — согласился он, пожимая плечами, как человек, которому все равно, куда его ведут, поскольку он считает себя непогрешимым. — Коблер! Что вы все зовете ее Коблер? Вы же ничего о ней не знаете! Марго она, тварь, понятно?

Я ничего не знал об этом человеке, ни кто он, ни чем занимается и зачем Щеглов пригласил его к себе на юбилей. Надо было спросить его раньше, еще перед тем, как выяснять с ним отношения. А теперь было как бы поздно. Я снова спросил себя: почему его не задержали сразу после того, как обнаружилась запись этого видео из ресторана? И вдруг понял! Да потому что следователь, вероятно, тот самый, что ведет дело об убийстве Коблер, ничего не знает о существовании Валентины и о том разговоре, который произошел между нею и Горкиным. Получается, что я первый сейчас буду разговаривать с Федором о Марии Ереминой!

— Минутку, мне надо в туалет, — сказал он извиняющимся тоном и потянул на себя ручку двери мужского туалета.

Что мне оставалось делать, только дожидаться его снаружи.

За то время, что я его поджидал, а это около пятнадцати минут (!), оттуда никто не вышел. И тогда я вошел следом, увидел небольшое облицованное кремовым кафелем помещение с умывальниками и две двери, ведущие в кабинки. Еще — окно, распахнутое, как в кино в сцене со сбежавшим преступником!

Я подбежал к окну, выглянул и увидел лишь заросли кустов, слегка подсвеченные расположенным довольно далеко от ресторана уличным фонарем. Было очень тихо. Вероятно, через стенку находились складские и хозяйственные помещения ресторана.

Что ж, подумал я, может быть, это даже к лучшему, что я так и не успел поговорить с Горкиным. Мог бы все испортить, спугнуть его. Откуда мне знать, как вести себя с такими типами или, того хуже, убийцами.

И вдруг я отчетливо вспомнил, что именно сказал Ерема относительно Горкина: «А ты, между прочим, можешь тоже отправиться куда-нибудь на одну из ваших тусовок, чтобы разузнать об этом Федоре. Мы его не знаем».

«…чтобы разузнать что-нибудь о Федоре»! Не встречаться с Федором и выяснять с ним отношения, а спросить других людей, что они о нем знают! А что сделал я? Вместо этого я сам набросился на него, произнес имя убитой женщины. Короче, сделал все, чтобы все испортить!

Я вышел из туалета и сразу же наткнулся на молодого человека в темном костюме и белой сорочке. Я узнал его, это был флейтист Дима Цилин. Мы кивнули друг другу, он вошел в туалет, а я поспешил вернуться в зал, чтобы там, не спеша, осмотревшись и выбрав для разговора кого-нибудь из окружения Щеглова, завести разговор о Горкине.

Не успел я отойти и на два шага, как из туалета пулей вылетел Дима Цилин, бледный, с трясущимися губами, он хватал ртом воздух и пытался мне что-то сказать.

— Что случилось? Тебе плохо? — Я подхватил его, но он мгновенно вывернулся из моих объятий и, замахав на меня руками, бросился от меня прочь, в зал. И через мгновение я услышал: — Убили!

Музыка сразу прекратилась. Ресторан утонул в рокоте голосов, из зала в холл хлынула толпа и бросилась врассыпную! Люди бежали мимо меня, к выходу, в воздухе пахло горячей едой, духами, цветами.

— В туалете бомба, ты слышал?

— Террористы в ресторане, бежим!

— Там труп в туалете.

— Кого зарезали-то?

Однако из ресторана никого не выпустили. Весьма профессионально сработала местная система безопасности, начальник охраны приказал своим подчиненным заблокировать все выходы из здания. Какая-то женщина истошно закричала: «Вызовите полицию!»

И тут передо мной возникло бледное лицо Димы-флейтиста, который, глядя на меня и выставив вперед указательный палец, твердил, как загипнотизированный: «Это он, вот он, это он…»

Меня тут же подхватили, скрутили, и я почувствовал, как на руках моих защелкиваются наручники.

8. Соль

Думаю, что нам всем троим — мне, Ереме и Глафире — уже через несколько минут после того, как мы покинули наш дом, чтобы отправиться в Подлесное, стало ясно, что мы погорячились. Да, безусловно, надо было действовать и торопиться, ведь ясно же было, что Лиза Травина, наш адвокат, человек, плотно, однако, сотрудничавший с правоохранительными органами, и, в частности, с Сергеем Мирошкиным, занимавшимся расследованием убийства Коблер, берет на себя огромную ответственность, скрывая от него факт моего знакомства с Федором. Федор — пока что единственный подозреваемый, успевший засветиться на видео, которое еще не успел просмотреть Мирошкин.

С одной стороны, получается, что Лиза с Глафирой работают на нас, а потому не могут сдать меня Мирошкину для официального допроса, с другой стороны — их связывают с Мирошкиным долгие годы совместной работы, а это значит, что между ними существует определенная договоренность, направленная на то, чтобы помогать друг другу во имя общего дела, а не вставлять палки в колеса. И факт утаивания важнейшей информации, если он вскроется, может дурно повлиять на их отношения.

— Думаю, что мы с Лизой легкомысленно поступили, согласившись с тем, чтобы Сергей собирал информацию о Федоре, — не выдержала и произнесла вслух то, что думала, Глафира.

Мы сидели с ней на заднем сиденье, тихие и сосредоточенные, и каждая думала о чем-то своем.

— А я считаю, что надо было отправляться в Подлесное утром, — вздохнула я, испытывая неловкость перед Еремой, которого мы втравили в нашу ночную авантюру. Тем более что он понятия не имел, куда ехать, и пробирался в ночи почти на ощупь, следуя указаниям навигатора — голубого экрана, прикрепленного к панели.

— Через сорок минут приедем, — произнес он. — Думайте, что скажем, когда прибудем на место. Как объясним свой визит? Скажем, что ищем Машу Еремину? Ночью? Подлесное — это село, там частные дома, мы остановимся перед воротами, перепугаем хозяев дома…

— Ну, во-первых, у меня есть удостоверение помощника адвоката, а это уже кое-что, — проговорила Глафира. — Скажу, что ко мне обратился клиент с просьбой разыскать Марию Еремину, проживающую по этому адресу.

— А сам-то клиент чего не поехал в Подлесное? — спросил Ерема.

— А он иностранец.

— Тогда ладно. В любом случае, если это окажутся простые люди, слово «адвокат» подействует на них определенным образом, в смысле, они отнесутся к нашему визиту серьезно.

— Вы же пойдете с нами? — спросила Глафира Ерему.

— По-хорошему мне бы надо остаться в машине, они, как увидят меня, испугаются, — он говорил вполне искренне, иронизируя по поводу своей внешности. Эдакий громила с каменным лицом и холодными глазами. Это я уже привыкла к нему, незнакомые же люди пугаются одного взгляда Еремы. Вот только наши опытные адвокатши восприняли его вполне нормально, видимо, таких уголовных рож насмотрелись!

Конечно, у Еремы была не рожа, это я так, к слову. Ерема был очень даже милым человеком, да только никто этого не замечал, кроме меня. А еще мне всегда казалось, что эта его грубоватая маска, созданная самой природой, — своего рода защита, словно с ее помощью он хочет скрыть глубоко запрятанную в нем нежность.

— Но я пойду с вами, мало ли что. Мы же не знаем, что представляют собой родственнички этой Машки. Соль!

Он вдруг осекся и замолчал. Забыл, что рядом находится Глафира.

— Слушай, Валя, и угораздило же тебя влипнуть в эту историю с убийством!

— Да ладно, убийство, — хмыкнула я. — Удивительно другое — эта Коблер на меня похожа как две капли воды, да еще к тому же по результатам теста ДНК является вообще чуть ли не моей матерью!

— Хочешь сказать, что она так хорошо сохранилась? Я так понял, что она выглядит, вернее, выглядела довольно молодо, чуть ли не твоей ровесницей?

— Ну да!

— Думаешь, сейчас увидишь своих родственничков? В Подлесном?

Я чувствовала, что ему хочется поговорить со мной. Одно дело — это общаться по телефону и скайпу, другое — вживую. Долго же не виделись, есть о чем побеседовать. К тому же столько событий произошло. А еще, я просто уверена, он чувствовал, что надо мной нависла опасность. Он ощущал ее кожей, своей грубой, дубленой кожей человека, много пережившего и знающего цену жизни, любви, дружбе.

Вот и сейчас ему не терпелось расспросить меня в подробностях обо всем, что произошло, его не устроило то, как это было ему представлено в присутствии посторонних людей — схематично, кратко, без деталей.

Ерема, умный и опытный мужик, который многое знал и понимал, никак не мог, вероятно, поверить в результаты ДНК и, быть может, потому относился к Глафире и Лизе с недоверием. Ну как мадам Коблер может быть моей матерью? Бред! Разве что она родила меня, будучи малолеткой!