Владимир Кашин - Следы на воде Страница 22

Наконец матросы вышли на палубу. За ними поднялись и Андрей с Ковалем. Но капитан еще не сдавался. Неосвещенный катер привидением рыскал по широким протокам Днепра. Не дойдя до Цюрупинска, повернул на Голую Пристань. Потом двинулся в Херсон и, развернувшись на траверсе речного порта, снова вышел на простор реки. Уже было три часа ночи.

Комышан и полковник вынуждены были ждать утра. Когда выходили на фарватер, заметили в порту иностранное судно.

— Капитан, — еще раз обратился инспектор к упрямому нарушителю, который все время стоял неподалеку, словно охранял его и Коваля, — давайте в инспекцию. Не делайте себе хуже. Лучше по-хорошему.

Капитан не отозвался. Наверное, браконьеры еще надеялись как-то выпутаться из этой истории.

— Я их не очень боюсь, — тихо сказал Ковалю Комышан, — но будем держаться вместе. Их пятеро, а нас только двое, и шестьсот килограммов рыбы — это не шутка, всякое может случиться.

— Ничего, — так же тихо ответил Коваль. — Выстоим.

— Да я больше за вас беспокоюсь. Втянул в переплет.

Комышан не увидел в темноте легкой улыбки полковника.

Тем временем катер проходил вдоль иностранного судна, стоявшего на причале.

— Куда они нас везут, черт бы их взял! — выругался Комышан. — Давайте ракету прямо на судно, это английское или французское. Милиция и пограничники заинтересуются, почему в этом районе ракеты пускают.

Коваль возразил:

— Обойдемся.

Катер носился по Днепру до рассвета. Когда уже рассвело и Комышан с Ковалем разглядели своих ночных противников, тем ничего другого не оставалось, как сдаться. В конце концов, куда они могли деться со своим пассажирским катером, в салоне которого было полно рыбы.

Тихо, словно еще колеблясь, но уже покорно подплывал катер к причалу рыбинспекции…

Унялось нервное напряжение, которое не отпускало Комышана и полковника всю ночь. Инспектор едва держался на ногах. Коваль чувствовал, что нелегкая тревожная ночь дала и ему знать о себе…

Начальник рыбинспекции, приехав вместе с милицией, не скрывал своего удовлетворения. Знакомясь, он крепко пожал руку Ковалю и поблагодарил за помощь. Зная от Келеберды, кто такой Дмитрий Иванович, он с любопытством рассматривал его.

Полковник делал вид, что не замечает этого. В какой-то момент с горькой иронией подумал: не пойти ли ему в рыбинспекцию, если не разрешат вернуться на прежнюю службу…

В «Волге», которую предложил начальник инспекции, чтобы доехать до Лиманского, Андрей Комышан как ни боролся со сном, но, убаюканный спокойным ходом машины по асфальту, вскоре задремал, привалившись к плечу Коваля.

Время от времени усилием воли он раскрывал глаза, дико озирался и, заметив, что валится на соседа, снова отодвигался в угол.

Дмитрий Иванович старался разобраться в своих впечатлениях об этом человеке. Уже с первого знакомства Андрей Комышан казался ему не способным на убийство, хотя не в меру вспыльчивый характер инспектора говорил не в его пользу.

Коваль смотрел на скошенные, желтые от стерни поля, вдоль которых бежала «Волга», и думал о том, как бы вызвать Комышана на откровенность, заохотить его, рассказать о своих взаимоотношениях с Петром Чайкуном. Слухи о стычках погибшего с Комышаном еще не давали оснований для каких-либо определенных выводов. Не имея права на официальный допрос, Дмитрию Ивановичу приходилось искать обходные пути.

17

— Юрась!

Брат замер, словно по команде.

— Чего тебе? — недовольно спросил он. — Некогда мне… О рыбинспекции я подумал. Не пойду. Не хочется воевать со всякой дрянью. Да и люди скажут: «Семейное дело. Брат тянет брата…» Рыбаки не очень-то любят инспекторов. А тут еще-всякие Чайкуны, Манькивськие… После этой истории с ондатрой — пропади она пропадом! — говорить нечего. Если бы и захотел, все равно не возьмут…

— Я не о работе, — перебил Андрей. — О другом…

— Вернусь — скажешь. — В последнее время Юрась упрямо избегал брата.

— Садись! — уже сердито приказал Андрей.

Совсем не послушаться старшего брата, кормильца семьи, Юрась не посмел. Как ни сопротивлялся внутренне, все же присел на краешек стула, готовый каждую минуту бежать.

Внизу, в заливе, басовито прогудели встречные баржи. Одна входила в Днепр, другая уходила в море. Они разминулись, а в воздухе еще долго разносились их голоса. Эти трубные, густые и мягкие звуки, приходившие словно бы из детства, — вспоминались и в армии, служить-то пришлось далеко от моря, — были ласковые, подобно материнскому голосу, и подчеркивали тишину и покой теплого предвечерья.

— Дело вот какое… — медленно начал Андрей, очевидно подбирая слова. Загасил окурок в пепельнице и, ничего не придумав, отвел взгляд, потом вдруг сказал, будто резанул: — Поговаривают, что ты к Лизке стал захаживать…

Сердце у Юрася прыгнуло и заколотилось. Перевел дыхание.

— Какой Лизке?

— Какой? — прищурив глаз, переспросил Андрей. — К той, которая ногу подвернула…

— А-а-а…

— Ты девку оставь, не липни!

Воцарилась тяжелая тишина, лишь гулко падали из умывальника в таз капли, — Юрасю казалось, что они долбят его темя. Взглянул в окно — уже садилось, остывая, солнце, — потом на Андрея и ничего не увидел: в глазах на миг потемнело.

— Так-то, брат, — снова заговорил Андрей, слова его падали будто камни.

— Не понимаю, — стараясь выиграть время и собраться с мыслями, наконец отозвался Юрась и уставился на запачканные пеплом пальцы Андрея, который все еще тыкал в пепельницу давно погасший окурок. — А тебе-то что?

— И понимать нечего! — буркнул старший Комышан. — Ну помог девке, когда ногу подвернула, — вот и все ваше знакомство… Заруби себе на носу, и чтобы разговоров больше не было…

— В конце концов, — вскинулся Юрась, — мои дела только меня касаются. Даже тебе не позволю вмешиваться.

— Знай, дурачок, — уже немного мягче произнес Андрей, — что у нашей семьи с ней дела поважнее твоих фиглей-миглей… Рыбой мы связаны. И нечего лезть со своими нежностями. Мало тебе юбок в селе, тех же одноклассниц! Молодых, хорошеньких… Добра этого — как бычков в заливе… Тебе жениться пора, а не кобельничать.

— Какие это у вас рыбные дела?

— Придет время — узнаешь! — неожиданно вскипел старший Комышан. Черные глаза его вспыхнули огнем. — Сказано, не лезь к ней — и конец!

Юрась еле сдерживался, чтобы не бросить в лицо брату, что знает, какая у них с Лизой «рыба»! Что он все видел собственными глазами и вовек не забудет той страшной ночи под окном у нее. Как вытянулось бы лицо Андрея, как бы он растерялся! Уже не кричал бы на него, а начал выкручиваться…

Но ничего не сказал. Противоречивые чувства раздирали его. Он стыдился Андрея: больно было за него и за себя, за то, что, зная все, не может проклясть любовницу брата. Рушилось уважение к старшим — видел, как гибнет семья. «Как еще Настя переживет!» Злился и на Лизку. «Ведь знает — Андрей женат!» Ненавидел за то, что посмела сойтись с его братом, — будто могла знать, что скоро на жизненных перекрестках встретится он, Юрась.

В конце концов, что они ему — и Лизка эта, и Андрей? Пускай себе любятся, как хотят, если они такие…

Он старался уверить себя, что охладеет к этой подлой, коварной Лизке, которая вдруг перевернула всю его жизнь. В течение всех этих дней, где бы ни был, чувствовал на себе ее взгляд, слышал ее голос и словно дышал одним с ней воздухом.

Он тоже был отчаянный. Недаром их, Комышанов, зовут черкесами. Если бы не знал об отношениях Лизы с Андреем, давно бы отважился на что-нибудь дерзкое. Завез бы ее на край света. Выкрал же Андрей когда-то Настю. Но чистое чувство удерживало его от безумных поступков, хотя в минуты душевной ярости готов был на все, лишь бы Лиза оставалась с ним. Эти вспышки бурной страсти чередовались с тяжелым унынием, чувством беспомощности и отчаяния, которое наполняло сейчас его жизнь. И хотя это была любовь к недостойной женщине, она приподнимала его, делала сильней, уверенней в себе, словно превращала из юноши в мужчину.

Но признаться брату, что он обо всем знает и все равно продолжает мечтать о Лизе… Нет, этого он не сделает. От одной только мысли об этом ему становилось стыдно, гадко на душе.

Он ничего не сказал брату, только не сводил с него глаз и тяжело дышал, сдерживая удары растревоженного сердца.

Дверь открылась. В хату вошла мать, следом за ней скрипнула дверью Настя. Мать любовно посмотрела на своего последыша, одарила ласковым взглядом. Настя, заметив, что братья ссорятся, решила не вмешиваться и ушла в другую комнату.

Юрась чуть ли не со слезами на глазах бросился к двери и выскочил во двор.

18

В этот раз Келеберда зашел к Ковалю с таким видом, что Дмитрий Иванович сразу догадался: ничего утешительного.