Алексей Макеев - Врачебная тайна Страница 22

Следующим днем снова появился в отделении таинственный доктор. Мы с Серегой еще не успели убыть в клуб. Я решил понаблюдать за эскулапом-розыскником. Странно: мне показалось, и он наблюдает за мной. Или просто чувствует на себе мой любопытствующий взгляд? Бывает ведь так… Едва мы с Перепелкиным ушли работать, доктор последовал за нами в клуб.

— Покурим? — предложил мне. Я только взялся за кисть, пришлось откладывать в сторону. Вспомнил первую заповедь лентяя: всякое большое дело начинается с маленького перекура.

Мы ушли далеко, за ворота, сели на ту скамейку, где я недавно имел беседу с сослуживцем дяди Васи. Такие приготовления к разговору вселили тревогу. Откуда-то вырулила черная «Волга» с затененными стеклами и встала недалеко от нас. Мне почему-то показалось, что машина эта имеет отношение к моему собеседнику, — так он на нее посмотрел. Потом перевел взгляд на меня, развернувшись ко мне вполоборота. Казалось, усы его сегодня подстрижены еще короче, и от этого вид еще более раздраженный. На щеке белел старый шрам. Черные глаза смотрели на меня изучающе. Предчувствие дурного окончательно окрепло у меня.

— Парень, надо, чтобы ты правильно меня понял. — Голос у доктора звучал вопреки внешнему виду спокойно. — Я ищу не наркоту, а тех людей, которые наложили лапу на обезболивающие препараты, а именно — таблетки морфина.

— Не понимаю, о чем вы…

— Все ты понимаешь, — махнул на меня рукой небрежно странный врач. — Знаешь, как говорят? Слухами земля полнится! Вот и до меня дошел слух, кто твой дядя. Знаю, что ты поднял тревогу. Молодец! Теперь расскажи-ка мне все, что знаешь. Хорошо? Расскажешь здесь или поедем ко мне в гости? — Он кивнул на черную «Волгу».

Вот тут мне стало по-настоящему страшно! Я понял, что имею дело с мафией. В отличие от старшины Атаманова в учебке связи и старосты Латуся в госпитале, которых я в шутку так называл, — мафией настоящей. Нет, не «Коза Ностра», конечно, — нашей, отечественной, доморощенной. Какая хуже — еще вопрос. Как быстро они узнали, кто я! В прокуратуре, очевидно, имеют своих людей… Нет, конечно, я не думал, что родной дядя Вася выдал меня, и на его друга грешить не спешил бы, — дядька в людях разбирается. Но товарищ дяди Васи ведь должен был войти в тему, пообщаться с людьми — и вот вам, пожалуйста: «Слухом земля полнится». Вот так проявил бдительность!

Я посмотрел на ворота госпиталя. Может, добежать до них я и успел бы раньше, чем люди из «Волги» схватили бы меня, да что толку? Там, что ли, не достанут? Этот странный доктор наверняка имеет законное основание находиться в госпитале, и люди его — тоже.

— О чем задумался? — спросил он не то чтобы с иронией, а скорее даже с сожалением, что я лелею какие-то глупые мысли вместо того, чтобы начать говорить. — Так что, едем?

— Зачем же? Я не так много знаю. И тут все расскажу…

Вдруг меня осенило, что у нас с доктором интересы-то общие. В данный момент, во всяком случае. О чем и сказал:

— В конце концов, мне не важно, кто найдет этих уродов, прокуратура или… вы.

И про себя подумал: «Да еще неизвестно, у кого больше возможностей».

— Каких уродов?

— Тех, кто убил капитана Горящева, моего друга. И остальных.

И я все рассказал. Тем более, очевидно, выбора у меня не было. Выслушав все до конца, доктор спросил:

— Так кто же ехал в «уазике» вместе с капитаном Горящевым тогда, ты узнал?

— Да. Наш каптерщик, Натан Авинзон. Он на подхвате у местной… — я чуть было не сказал «мафии» — …у тех, кто шишку держит по сроку службы и по должности.

— А кто это, конкретно?

Я перечислил своих друзей: Латуся, Назара, Десантуру, кладовщика. И даже продемонстрировал их карандашные портреты. После этого само собой рассказалось про их коммерческие начинания. Посмотрел на себя мысленно со стороны: можно ли записывать меня в барабанщики после этого? Решил, нет. Стучать и информировать для расследования убийства — это две большие разницы, как говорят в городе моей тети.

— А ты молодец, — заключил странный доктор, когда рассказывать мне было больше нечего по теме. Мой сон про Люсю вряд ли его интересовал. — Стараешься понимать, что происходит вокруг… — Он спрятал портреты авторитетов КВО в свою папку с моего позволения. Я предложил еще на каждом свой автограф поставить. Он ответил, что руку мастера и так видно, и предостерег: — Про разговор наш забудь. Про Авинзона — тоже, с ним мы сами побеседуем.

— Вы расскажете мне, кто всю эту кашу заварил, когда дознаетесь?

— Конечно! Услуга за услугу. Ты будешь все знать. Но до этих пор сделай вид, что не знаешь ничего.

— Понял.

Таким образом мне удалось целым и невредимым вернуться в госпиталь. Доктор сел в «Волгу». Однако, пока я проходил через ворота и мог видеть ее, машина так и не тронулась с места. Придя в клуб, все рассказал Сереге, дабы тот рассудил, насколько аморально с моей стороны было отказаться от игры в партизана на допросе.

— Правильно сделал, что все выложил, — одобрил Серега. — Во-первых, как ты верно говоришь, один черт, заставили бы, если это жулики. А во-вторых, пусть жулики найдут убийцу. Разговор с ним короткий будет, думаю, — он же увел их товар.

— Ты прав.

Перед обедом Гоменский встретил меня в отделении вопросом:

— Авинзон не у вас в клубе?

Я не стал говорить, что он лишний раз даже пописать не выходит из отделения. Раз начальник спрашивает, значит, из отделения Робинзон таки ушел. Ответил, что в клубе не появлялся.

— Етишкин пистолет! Куда же он пропал? Вместе с ключами от каптерки? Придется запасные искать.

Серега задумался вслух, когда мы отошли от Гоменского:

— Что же это за пистолет такой? Насколько он хорош в сравнении, скажем, с пистолетом Макарова?

— Етишкин пистолет нужен там, где гуляет Ешкин кот, — с ходу сказал я. — А пистолет Макарова — во всех остальных случаях.

Словесная белиберда напомнила про самодельный револьвер, из которого якобы застрелился Рома. Откуда он взялся?

После обеда я, похерив тихий час, отправился к Лизе Гоменской, согласовав свой визит с ее отцом, разумеется. По дороге бросил письмо в цивильный почтовый ящик… Работалось хорошо. Мне казалось, Лиза заигрывает со мной. Но я же не капитан Немо, чтобы влюбиться в Наутилус! К тому же у нас чудовищная разница в возрасте — целых пять лет. Иногда я, конечно, подаю признаки инфантилизма, по собственной критической оценке, но не до такой же степени! Поскольку Елизавета напоила художника чаем, возвращаться к полднику я не думал, дождался майора.

— Вот денек! — пожаловался мне начальник отделения. — Авинзон в самоволку отправился, гаденыш! Пижаму оставил в каптерке, переоделся в форму, и был таков!

— Что ему стало за это? — полюбопытствовал я.

— Еще не стало! Он не вернулся пока. Ну а вернется — пожалеет!

Однако Авинзон не появился и вечером. Тут нехорошее предчувствие кольнуло меня. Я вспомнил, что черная «Волга» таинственного доктора так и не отъехала от госпитальных ворот. Не пригласили ли каптерщика на разговор, как прежде меня? Не затянулся ли разговор?.. На другой день стало известно, что Авинзона объявят в розыск. Дома по телевизору покажут как дезертира. Я подумал, что не хотел бы, чтобы меня показали по телевизору как дезертира. Как лауреата Государственной премии — иное дело. Но это еще не скоро, через много лет. Когда напишу портреты самых известных людей страны. Мы, художники, народ тщеславный до поросячьего визга!..

Авинзона нашли через несколько дней в одном из моргов Читы. Серега видел, что на мне лица нет. Я чувствовал себя виноватым в гибели Натана. Собственными руками отдал тщедушного каптерщика в руки доктора со шрамом. По лицу видно, что клятву Гиппократа тому нарушить, как в лужу плюнуть. Возможно, он ее и не давал вовсе.

Мы закончили третью стену в клубе, когда в дверях зала появился доктор со шрамом. Увидев его, я невольно вздрогнул, словно моим глазам, глазам человека, не верящего в привидения, предстал-таки настоящий призрак. «Призрак», не приближаясь, кивнул мне издали, мол, выйди. Я поплелся на выход. Если рядом с Перепелкиным, за работой, я ощущал себя участником доброго дела, то тут — соучастником.

— Ты ведь задавался вопросом, почему из всей цепочки одного тебя оставили в живых? — без предисловий спросил меня мафиози в белом халате. Я кивнул, опасаясь, не решил ли добрый человек исправить нынче это упущение:

— Потому что они думали, я ничего не знаю. Старшина Атаманов был пьян и не понял, что я видел, как Шляхов выносил сверток по его наущению… Да меня и хотели отравить, но не получилось.

— Хотели бы, получилось, — заверил меня доктор со шрамом. В его словах мне послышался опыт специалиста. — Но ты, напротив, им нужен был живой. Думаю, даже если бы захотел приложиться за компанию с тем сержантом, тебе не дали бы этого сделать. Как-нибудь тонко помешали бы, чтоб ты ничего не понял. Наверняка твое возвращение из шинка отслеживалось… Эти ребята не такие дураки, как может показаться. Тебя использовали как раз для того, чтобы указать, каким путем ушел товар из госпиталя.