Инна Бачинская - Лучшие уходят первыми Страница 22

Саида кивнула.

– Немцы говорят: что знают двое, знает и свинья. А у нас тринадцать человек актеров, которые играют не только на сцене, но и в жизни, обладают развитым воображением и не способны отличить правду от вымысла.

– Вы арестовали его?

– Задержал. На всякий случай. Но вряд ли он убийца, хотя… Да и мотива не вижу. Обыск квартиры Вербицкого и летнего лагеря в Дымарях ничего не дал. На одежде актеров – черных балахонах – следы крови отсутствуют. Хотя… возможно, это своеобразный тактический ход с его стороны… – подумал вслух капитан. – Совершить убийство, допустим, после репетиции, вызвать подозрения на себя, а потом на суде адвокат режиссера наголову разобьет все обвинения прокурора. Такая театральщина… Если не режиссер, то кто-то, кто знал о месте и дате репетиции. Откуда, если никому из актеров это было неизвестно? Если не врут, конечно. Знал один Вербицкий. И убийца. Ergo[6], или убийца и Вербицкий – один и тот же персонаж, или режиссер врет, говоря, что никому не говорил о репетиции. Причем он не сказал однозначно, что никому не говорил, а сказал: «Не помню».

– Но вы же сказали, что после репетиции они уехали все вместе.

– Уехали, но тут неувязка получается. Актеры путаются в показаниях насчет того, в какой машине возвращался режиссер. Он и сам не уверен, так как находился сильно под мухой, равно как и остальные. Удивительно, что не вляпались в ДТП. Говорят, такую сцену на трезвую голову не сыграешь. Актриса Евстигнеева показала, что у них от страха «просто крышу перекосило», «Виталя просто гений», и они подумывают, устроить выездной спектакль прямо в Черном урочище в полночь, тем более после трагедии с журналисткой. Артисты… – Он махнул рукой. – Добрались они до «летней стоянки» в три ночи, так как два раза заблудились и долго спорили, куда ехать. А поскольку ехали проселочными дорогами, опасаясь встречи с автодорожной инспекцией, то не сразу заметили, что едут в противоположном направлении. Круговая порука, одним словом.

– Как секта?

– Братство, скорее. У Вербицкого кличка Цезарь, они его страшно любят и преданы ему до мозга костей. Я думаю, если даже они что-то знают, то будут молчать, потому что такой гений, как Вербицкий, находится над понятиями добра и зла. Что до остальных… у всех кругом алиби. Чумаров, начальник Герасимовой и потенциальный жених, сидел в своем кабинете до половины одиннадцатого, как показала та же вахтерша, после чего поехал к жене. Прибыл в ателье около одиннадцати, по показанию свидетелей, выпил и уснул на диване. Его жена, Регина Чумарова… – Федор не сумел сдержать усмешку, вспомнив Регину. – …владелица салона мод, была на репетиции, которая закончилась в семь утра. Правда, она отлучалась из просмотрового зала примерно на час, когда приехал муж и они крупно поскандалили. Мотива для убийства здесь я тоже не вижу. При их отношениях они скорее друг друга порешат. Как сказала Регина, из-за таких, как ее муж, не убивают. Она способна на все, так как легко впадает в ярость, но здесь мы имеем дело с хладнокровным, заранее спланированным убийством. Хотя одно другому не помеха, всяко бывает.

– Над чем Герасимова работала последнее время?

– Никто не знает. Она постоянно носила в сумке диктофон, но сумка пропала, и проверить последние записи, увы, невозможно. Завтра я собираюсь встретиться с Чумаровым и расспросить об отношениях с Герасимовой. Во время нашего первого интервью он забыл упомянуть об их связи.

– Он пьет? – спросила Саида.

– Не знаю, – удивился Федор. – А кто сейчас не пьет?

– Зачем Чумаров поехал к жене в тот вечер?

– Забрать ее домой, по его словам.

– И напился? – В голосе Саиды прозвучали саркастические нотки.

– Напился он после того, как узнал, что она будет репетировать до утра.

– Почему же он не уехал домой?

– Вы думаете… Спрошу. Думаете, боялся оставаться дома один? Или обеспечивал себе алиби? Саида, – сказал вдруг Федор с раскаянием, – я вас замучил своими проблемами, ради бога, извините. Я просто дурак!

– Вы неправы, Федор, мне было очень интересно. Правда, интересно. Если вы не против… – она замялась.

– Что? – выдохнул Федор. – Конечно!

– Возьмите меня на допрос Чумарова, если это не против правил. Можно?

– Можно, – разочарованно ответил капитан, который надеялся совсем на другое. – В восемь утра у меня встреча с подругой Герасимовой, после чего я заскочу на пару минут к себе, и в девять тридцать заеду за вами.

– Я буду ждать в холле, – сказала Саида, протягивая руку. – В девять тридцать.

– Хорошо. – Он взял ее руку и тут же качнулся от мощного электрического разряда, пронзившего его с головы до пяток.

Они стояли под пальмой, и Федор держал ее руку в своей руке. Он мог бы стоять так до утра, чувствуя подрагивание токов в ее теплых пальцах. Саида высвободила ладонь, потрясла ею в воздухе, засмеялась слегка натужно и сказала своим восхитительным, низким, чуть сипловатым голосом:

– Вы не занимаетесь борьбой, капитан? У вас сильный захват.

– Извините! – вспыхнул Федор. – Спокойной ночи!

Он выскочил из фойе гостиницы как ошпаренный. Только через два квартала ему удалось выровнять дыхание. Он шел домой, руки в брюки, глупо улыбаясь, поддавая ногой валявшиеся на тротуаре жестянки из-под пива и кока-колы, пустые пачки сигарет, повторяя вслух ее имя, словно пробуя на вкус:

– Саида… Саида! Саида, Саида, Саида!

Глава 15

Вторжение

Дверь за капитаном захлопнулась, и я осталась одна в пустой квартире. Я стояла в прихожей, не соображая, что нужно делать. Мой обостренный слух выхватывал из пространства разрозненные мелкие звучки вроде астматического тиканья будильника в спальне, скрипа старого буфета и равномерного капанья воды из кухонного крана. Окружающая действительность была враждебна, и внезапно я почувствовала страх, иррациональный и необъяснимый. В ушах тонко звенело. Я поспешила в гостиную, рухнула на диван и накрылась с головой пледом.

«Людмилы больше нет… – билась мысль. – Радостной, полной жизни… Нет. Нет. Нет…»

Тоска, пульсирующая боль в затылке и страх… Кто выбирает и решает? Почему Людмила? Почему из всех людей выбрали Люську? Кто выбрал? Кому она перешла дорогу? Чем провинилась? Человеку или… им? Я и сама не знала, кто такие они. Все зло мира, силы потусторонние, демоны грызущие…

Судьба?

Мысли ворочались туго, и я повторяла, как заезженная пластинка:

– Почему? Почему, Господи? Как же так? Люсенька, как же так? Как же ты не убереглась, моя хорошая, добрая, золотая… Ты ушла из студии после девяти и исчезла. Исчезла на людной, освещенной фонарями улице. Что произошло? Кто привез тебя на поляну в Черное урочище? Зачем? Этот капитан ничего мне не рассказал… или рассказал? Не помню! Не помню… У меня не хватило смелости спросить…

Мысли мои комкались, и ни одна не додумывалась до конца. Капитан спрашивал… О чем он спрашивал? О личной жизни Людмилы.

– Регина! – вдруг осенило меня. – Конечно, Регина! Соперница! Убийство из ревности! Вот он, мотив! – Я вскочила с дивана, готовая немедленно звонить капитану. – Ревновать Витю Чумового? – вдруг пришла отрезвляющая мысль. – Из-за таких, как Витя, не убивают. Не убивают из-за таких. Значит, не Регина. В городе говорят: ритуальное убийство… Случайность? Или…

О чем еще спрашивал капитан? О работе! Он спрашивал, над чем Людмила работала в последнее время. Я попыталась сосредоточиться, но напрасно. Людмила не рассказывала мне о своих замыслах, а я не спрашивала. В последний раз мы виделись в пятницу. В пятницу, в день убийства! Она забежала на минуту выпить кофе. Я сделала бутерброды. Мы болтали с набитыми ртами. Людмила говорила о свадьбе, о медовом месяце, который они проведут в Италии, а у нее прошлогодние тряпки. Говорила, что устала как собака. Говорила о свадьбе как о решенном деле. В четыре она ушла – сказала, нужно поработать. О планах на вечер она не упоминала. Говорила что-то о работе… Я задержала дыхание, боясь вспугнуть мысль. О работе… Что именно? Стоп! Людмила сказала, что идет домой! Сказала, нужно поработать в спокойной обстановке, а то в студии вечный гвалт и толпа. Материал – бомба! Она так и сказала – бомба! Я вскочила с дивана, снова готовая звонить капитану. Перед глазами вдруг промелькнуло смеющееся лицо Людмилы. Она допивает кофе на ходу, уже стоя, торопится…

Я застонала. Знать бы! Если бы я только знала! Я бы никуда ее не отпустила! Почему я не расспросила о… бомбе? Что ей удалось раскопать? Ее смерть – нелепая случайность или… они убрали свидетеля? Заставили замолчать? Кто эти люди? Фанатики? Преступники? Как она пересеклась с ними? Почему ничего мне не сказала?

Я забыла про капитана. Вопросы падали на мою бедную голову, мыслительный аппарат буксовал, ответов не было. Я довела себя до полного изнеможения, повторяя: «Господи, почему? Почему? Почему?» Чувство вины пожирало меня…