Нина Васина - Алые паруса бабушки Ассоль Страница 22

– Ну что? – спросил в окно Кортик.

– Иди к люку. Здесь есть пустые ящики, я смогу по ним подняться к задвижке. Если потребуется, пошевелишь с улицы створками.

Люк мы открывали долго – я никак не мог сдвинуть с места засов, которым, вероятно, много лет никто не пользовался. Зато потом все прошло довольно быстро.

Кортик вынес меня на закорках из подвала – ему пришлось сильно пригнуться, но все равно это не спасло мою голову от парочки ударов.

Мы не сразу нашли в темном доме гостиную, или вернее сказать – выставочный зал. И уж тут-то у Кортика от увиденного руки сами разжались, и я сполз на пол, цепляясь за его одежду.

Первая композиция у входа – петух и две курицы. Курицы стояли, наклонив головы и чуть повернув их набок, словно разглядывали что-то у ног петуха. Петух стоял гордо, выставив вперед мощную лапу и задрав голову с настороженностью птицы, высматривающей врага. Больше всего меня поразило яйцо – оно лежало сбоку от куриных лап просто на подставке, без намека на гнездо – устрашающе неподвижное в своей идеальной обтекаемости.

Я полз по ковру от большой ящерицы с высунутым изогнутым языком до козы, у которой вымя висело тяжелым полным бурдюком, а изо рта торчали несколько засушенных цветов. От козы – к попугаю, он не сидел и не стоял – он летел! Распластав огромные крылья, подвешенный к потолку невидимой в слабом свете фонарика леской, он парил свободной птицей, поймавшей свой поток в воздухе.

Кортик вскрикнул, и я увидел Улисса. Пудель прилег, ровно выставив перед собой передние лапы, голова была поднята вверх с напряженностью, немного неестественной для спокойной позы – вот-вот пес сорвется, для чего его согнутые задние лапы уже упираются в землю, а не лежат расслабленные сбоку. Я проследил, куда Улисс так напряженно вглядывается. В куриную композицию! Немец расположил нашего пса так, что и чучелом он высматривает петуха, а тот – пуделя.

Я подполз поближе и потрогал его хвост. Фонарик осветил Улисса сбоку.

– У него на боках розовая кожица светится! – прошептал Кортик. – Как такое возможно?

Он плакал.

– Улисса только что подстригли. Он блондин, как видишь. У него всегда после стрижки светится розовая кожица.

– Рот… приоткрыт.

Переместив луч фонарика, я осветил глаз чучела, и мы с Кортиком вскрикнули и закрылись рукой. Глаз сверкнул остро и ярко.

– Сволочь, – заметил Кортик, взяв у меня фонарик и осматривая другой глаз. – Не мог сделать голубые глаза, вставил какое-то стекло без зрачков!

Он осторожно подложил руки под чучело и поднял его, прижав к груди. Странно было видеть эту застывшую, будто замороженную фигуру пуделя – лапы не свесились, он не дернул мордой, чтобы лизнуть в лицо.

Мы оба, не сговариваясь, задержали дыхание, чтобы послушать эту перенаселенную комнату. Тишина.

– Здесь есть обезьяна, будешь смотреть? – почему-то опять шепотом спросил Кортик. – Она стоит в углу. Рядом с кошками.

– Большая? – Я удивился, потому что не слышал, чтобы кто-то в поселке держал обезьяну.

– Не очень. Но с оскалом. Клыки страшные.

Я не пополз смотреть обезьяну и кошек. Я очень устал, к тому же не мог заплакать, как Кортик. Носил свои слезы в горле, и они щипали нёбо горечью.

Кортик протянул мне чучело. Он хотел подняться на второй этаж. Я был против.

– Это место преступления. Наша задача нигде не оставить отпечатков и следов пребывания. Пока что мы просто пробрались в дом через подвал. Но если ты сунешься на место преступления, и это потом как-то обнаружится…

– Как? – Кортик повертел руками в резиновых перчатках. Он очень хотел осмотреть комнату, в которой прострелил окно.

Честно говоря, я тоже хотел еще пошарить по дому, чтобы найти и осмотреть мастерскую, в которой немец работал над чучелами. Очень хотел. Я ощупывал торс пуделя и не мог понять, что внутри. Не опилки – это ясно. Еще поражали уши – мягкие, на ощупь совсем как настоящие. Я мог поклясться, что в приоткрытом рту чучела зубы Улисса – я сразу заметил знакомый отколотый клык слева.

– Давай договоримся так, – предложил я Кортику. – Ты не пойдешь смотреть место преступления, а я не буду ползать по дому в поисках мастерской, чтобы выяснить, чем таксидермисты обрабатывают голову животного, чтобы сохранился череп. Тем самым мы очень облегчим нашу дальнейшую жизнь. Мне так кажется, – закончил я уверенно.

– Это ты – сын адвоката, а я не я! – обозлился Кортик.

– Ничего подобного. Я родился от преподавателя словесности.

– Что это такое – словесности?

– Он был филологом.

Тяжко вздохнув, я тем не менее не смог не отметить, что мы оба от такой перепалки взбодрились.

– Кортик, возьми меня под мышки сзади и проволоки по полу до спуска в подвал. Чучело большое. Я не смогу сидеть у тебя за спиной и нести его. Потом ты спустишь нас с чучелом по очереди…

– Ерунда, – перебил меня Кортик, вышел из гостиной с фонариком – шорох в коридоре – и вернулся, держа в руках длинную спортивную сумку.

Пудель поместился в ней впритык, еще и молния сошлась над головой. Кортик сначала прогнулся назад, чтобы я обхватил его за плечи и устроился на спине, а потом наклонился вперед – чтобы повесить сумку спереди себе на грудь. Обхватив мои ноги и пошатываясь, он двинулся по этому зловещему дому и только спросил в коридоре:

– Это у тебя ёкает в животе?

– Это не в животе. Это в груди. Я стараюсь не заплакать.

– Тебе тоже Улисса жалко… конечно, – пробурчал себе под нос Кортик.

– Нет. Мне тебя жалко, – сказал я. – Мне тебя жалко. Икар Кортнев, чертов красавчик, греческий бог – тащит на себе горбуна и чучело собаки, придурок, который даже не знает, что Египет – это Африка, Африка!.. – ну и так далее в таком вот роде еще много всего.

В открытые створки подвального люка вдруг посыпались звезды – я даже отшатнулся, так близко они оказались.

Кортик забрал сумку и смотрел на меня сверху из звезд, как из космоса. Створки закрылись. Я задвинул засов, стараясь не думать, что вылезать из окна наверх гораздо труднее, чем заползать вниз. Еще я старался не думать, что могу застрять в оконной раме горбом, а когда представил эту картину – я, застрявший в подвальном окне дома немца, и все бегут меня спасать: адвокат, матушка, шофер… – стало смешно, и я понял, что вылезу из окна, даже если горб придется содрать.

Подставив ящик под окно, я вполз на него, протянул руки к рукам Кортика, вцепился в них и вылез без проблем, извиваясь ужом.

Мы оба устали почти до потери сознания. Сели на холодную землю под окном. Посмотрели на сумку, потом – на наш дом через дорогу, потом – друг на друга.

– Ты думаешь то же, что и я? – спросил Кортик.

Я кивнул. Неизвестно, сколько времени будет действовать «легкое растительное снотворное». Успеем ли мы добраться до нашего участка незамеченными, разрыть старое захоронение, незаметно, подложить в него чучело или устроить Улиссу новую могилу.

– Что будем делать?

– Это нужно похоронить в любом случае, – я кивнул на сумку.

– Похоже, вон там сарайчик для садового инструмента, – показал рукой Кортик, встал и протянул мне отвертку.

Он пошел за лопатой, а я, сидя на земле, стал вставлять стекло и приколачивать рейки. Рукояткой отвертки маленькие гвозди забивались плохо, к тому же несколько штук упало из выемки в стене, в которую я их сложил, вытаскивая. Пришлось шарить ладонями по отмостке у дома и по траве. Я нашел все. Тут и Кортик подошел за сумкой.

– Подожди.

На ощупь, не раскрывая молнии, я погладил чучело по голове.

Через десять минут мы уже выходили на отлично освещенную дорогу – двухголовое чудище, пропахшее землей и п́отом. Со стоном облегчения, достойным старого бурлака, Кортик сгрузил меня у дома в коляску.

Вошли в дом, включили свет в прихожей и только тут разглядели свою одежду, лица и руки. Кортик был весь в земле, я – устрашающе черен. Вероятно, в подвале соседа когда-то хранили уголь. Не могло быть и речи о том, чтобы предстать в таком виде перед проснувшимися взрослыми. Что делать? Срочно переодеться? А как избавиться от расспросов матушки при стирке вещей?

Наверху в комнате Кортика чихнул адвокат. Не сговариваясь, мы ринулись в ванную. Сначала Кортик затащил меня, потом залез сам. Включив сильный напор в душе, мы стали поливать друг друга с головы.

В доме послышалось шевеление, потом в туалете рядом смыли воду. Дверь в ванную открылась не скоро – вероятно, взрослые, просыпаясь, долго таскались по дому в поисках детишек. Наконец, когда мы совсем расслабились и стали получать удовольствие от теплого душа, в проеме двери образовались изумленные адвокат и матушка.

Они стояли и смотрели, оба с одинаковым выражением на лицах – не могли понять, что происходит, и, зачумленные сном, перебирали в уме возможные версии.

– Что вы делаете? – наконец спросил адвокат, когда я уже подумал, что матушка переборщила со снотворным, и они так и уйдут, решив, что мы им снимся.