Антон Леонтьев - Девять с половиной идей Страница 22

– Что, своими глазами убедилась в этом, Инночка? И что ты теперь желаешь? Иди к себе, дорогуша, не мешай мне, я домой доберусь к трем, а на репетицию надо утром к восьми.

– Значит, ты просто таскала моими руками каштаны из огня? – Голос Инны был ровен и спокоен.

– Конечно, – ответила Ирина, расчесывая волосы. – А что ты хочешь? Твои проблемы, дорогуша. Твои собственные. Скажу честно, я тебя подставила, но тебе захотелось слишком многого. Выползла с Тихого океана, зацапала Виталика и ротик раскрыла на Трабушинского. А жирным кусочком-то не подавишься, дорогуша? Подай мне полотенце, оно там, на спинке стула…

– А если я расскажу обо всем Трабушинскому или вообще кому-нибудь? Тебя растопчут, Ириночка, растопчут, оплюют и утопят в унитазе…

– Не хами, дорогуша. Тебе никто не поверит. Тем более, Вера всех уже достала, от нее рады избавиться и Трабушинский, и другие актеры, и вся Москва. Теперь пусть сидит где-нибудь в Ялте или Гаграх, вспоминает прошлое, мемуары пописывает… И еще запомни, дорогуша. – Глаза Ирины сверкнули, взгляд стал колючим и злым. – Заткни свой ротик, а не то тебя в два счета выкинут из «Колизея», а я такого наговорю всем, что тебя в столице даже метро подметать не возьмут. Прикуси язычок и гордись, что помогла зажечься сверхновой звезде – Ирине Рокотовой!

Инна поняла, что проиграла. Доказать, что у нее имелся устный договор с Ириной, было невозможно. Никаких следов, ведущих к Рокотовой. Наркотик Вере подсыпала она, а не Ирина.

– Дай полотенце, ты что, дорогуша, оглохла? Это Москва, тут каждый борется за себя, это тебе не Урюпинск или Вышний Волочек. У кого больше ума и изворотливости, тот и на коне. А ты, увы, пока ходишь в конюших. – Раздался ее смех, низкий, едкий и вульгарный.

Инна подала ей полотенце и на секунду представила, что закидывает его ей на шею, душит, Ирина мечется, ее тело сотрясают судороги, глаза вылезают из орбит, щеки синеют. И она умирает.

Когда Инна услышала хрипы Рокотовой, то сначала не поняла, в чем дело. Она осуществила то, о чем подумала. Вафельное полотенце, захлестнутое вокруг шеи Ирины! Инна разжала руки. Нет, она не станет убийцей!

– Ирина? – произнесла она. – Ира, что с тобой?

Рокотова не отвечала. Косметика размазалась по лицу, рот приоткрылся. Она была мертва.

Инна посмотрелась в зеркало. Она убила Рокотову. Убить, оказывается, очень легко. Ей не следовало этого делать, но раз уж так получилось… Ирина заслуживала смерти.

Тщательно обтерев все предметы в комнате, Инна вышла, плотно затворив дверь. Ирину найдут завтра утром. На нее никто не подумает, решат, что это сделал бесноватый поклонник или тайный фанат Ассикритовой.

В ту ночь Инна заснула быстро, так и не дождавшись Виталия. Кошмары ее не мучили.

Следующая неделя была неделей следствия, допросов и расспросов. Как Инна и полагала, никто и представить не мог, что убийца она. Официальное следствие заглохло, а в кулуарах шушукались, что это месть Веры. Ассикритову, по чьему-то навету обвиненную в убийстве молодой соперницы, подвергли общественному остракизму. Она снова запила и, отвергнутая абсолютно всеми театрами, скрылась на курортах.

В апреле до Москвы дошло печальное известие – в санатории для деятелей сцены, в Пицунде, на сорок девятом году жизни скончалась Вера Максимилиановна Ассикритова. В официальном некрологе, напечатанном в паре газет и распространенном по многим театрам, говорилось, что она умерла от аллергической реакции на какое-то снотворное. Однако волна слухов тотчас захлестнула столицу, люди уже в открытую утверждали, что это было самоубийство. Ассикритова не выдержала краха своей карьеры, всеобщей обструкции и презрения.

Инна пошла на ее похороны. И вовсе не для того, чтобы получить удовольствие от вида теперь уже навечно поверженного противника. Наоборот, у нее было мерзкое чувство, что она виновата, это она убила Веру.

Ассикритова лежала в роскошном гробу, заваленном дорогими в начале апреля цветами. После смерти ее полюбили все, и это было похоже не на похороны, а на праздник. Вера, которая теперь действительно выглядела лет на тридцать, была в своем лучшем платье. Инна вдруг захотела во всем признаться, довести до сведения каждого, что именно ее подлая затея привела к такому финалу, но это длилось мгновение.

Инна снова подумала, что убить – легко. Гораздо легче, чем пишут в детективах. Она убила Ирину и Веру, но обвинить и тем более судить ее за это не смогут.

На богемной вечеринке, посвященной открытию выставки какого-то подпольного фотографа, Инне удалось найти себе новую любовь. Фотограф, высокий человек с длинными нечесаными волосами и лохматой бородой, был в клетчатой рубашке, расстегнутой до пупа, обнажающей мохнатую грудь. Видимо, он считал, что в человеке все должно быть едино – и голова, и грудь, и борода. Его чествовали шампанским вперемежку с коньяком, портвейном и водкой. Большая часть присутствующих ничего не понимала в его работах, но так как ими восхищались на Западе, а одновременно какие-то пропагандистские работы бородача имели успех и в СССР, то каждый стремился познакомиться с новым гением русского фотодела.

На вернисаже присутствовали и так называемые диссиденты, которые были не прочь легализоваться, и вполне легализованные советские буржуа, которые были не прочь подиссидентствовать. Мелькали лохматые головы и шарфы до пола, английские полосатые костюмы и вечерние сумочки от Диора. В общем, сборная солянка под названием «московский вернисаж, посвященный…» была в полном разгаре. Точнее угаре, так как пары изделий Бахуса прямо-таки заполняли полуподвальное помещение.

– Дорогая, нас не тронут? – спрашивала одна элитная дама у другой. Та ее заверяла, что ее мужу доподлинно известно, что эту выставку сносить бульдозерами не будут.

– Это явное влияние стиля Макса Огородникова, – говорил мужчина в широкополой шляпе своему соседу в головном уборе, как у тирольского австрийца. – Хотя мне кажется, что этот постмодернистский акцент на размыв заднего плана характерен и для Ларсена из Дании…

Никого из подходящих Инне мужчин здесь не было. Точнее, были, но либо с женами, либо с метрессами. Свободными оказались только инакомыслящие гении, но Инна не хотела ни их таланта, ни их волосатого пупа, ни их проблем и, главное, ни их тараканов, которые наверняка стадами бродили по квартирам-студиям этих пьяниц.

Она сумела-таки завести беседу с каким-то отставным пожилым генералом из КГБ, который на старости лет решил познакомиться с тем, что всю жизнь преследовал и громил. На безрыбье и рак рыба.

– Инночка, – шептал он ей в ухо. – Вы великолепны, знаете? У меня супруга в Кисловодске, лечит, хи-хи, язву прямой кишки кислыми ваннами. Так что поедемте-ка ко мне на Кутузовский, я вам покажу много интересного!

Инна с отвращением посмотрела на лысого генерала и на его штаны с лампасами, в которых и содержалось то интересное, что он желал ей продемонстрировать. Никакого эстетического удовольствия, но все же лучше, чем шляться без работы и денег по Москве.

Внезапно, когда она уже была готова сказать томное «да» и взять генерала за ручку, кто-то присоединился к их тесной компании.

– Уважаемый Игнат Иосифович! – произнес прекрасно поставленный мужской баритон. – Вы тоже здесь! Какое удовольствие видеть тут старого друга моего отца!

Инна обернулась и чуть не замерла от восторга. Перед ней стоял настоящий мужчина, таким был в ее представлении Джеймс Бонд – чуть за тридцать, темные волосы, волевое привлекательное лицо, синие глаза, великолепная фигура, на которой безукоризненно сидел костюм-тройка, явно купленный в одном из фешенебельных бутиков Манхэттена.

– А, Игорь! – стал суетиться старик. – Как у тебя дела, опять приехал к нам из Вашингтона?

– Разрешите представиться, мадемуазель, – сказал он Инне, и она увидела, как блеснули его синие глаза. – Игорь Никонов, второй секретарь нашего посольства в США.

Инна протянула ему руку, ощущая, как по ее телу бежит электрический ток от прикосновения его губ. Именно такой мужчина – красивый и одновременно влиятельный – был ей нужен. И, похоже, она тоже заинтересовала его. Взгляд Игоря скользнул по ее безупречной фигуре, рассыпавшимся по плечам волосам и остановился на груди.

– Игнат Иосифович, разрешите похитить вашу спутницу? – спросил он у старика, который тем временем углубился в воспоминания о том, как он и отец Игоря участвовали в битве за Берлин.

– Конечно, конечно, – ответил тот, и его руки уже непроизвольно потянулись к какому-то женскому бюсту рядом.

– Я хочу представить вас своей супруге, – сказал ей Игорь. – А потом, когда ее благословение будет получено, мы поедем ко мне на дачу…

– Она знает? – спросила Инна.

– О да, но у нее свои интересы, а у меня свои. В личной жизни мы не мешаем друг другу, тем более что я практически все время в Вашингтоне, а она здесь, в Москве, работает в Минюсте…