Александр Липков - Толчок к размышлению Страница 22

Когда Денис Давыдов писал: "Вчера я был в гостях у Нины, пирог говно…" (дальше, на всякий случай, не цитирую — гусар все-таки!), наверное, он был несправедлив к этой неведомой нам даме и её кулинарному творчеству. Но зато нам остался маленький поэтический шедевр, переживший века.

И строки Евгения Евтушенко, посвященные Евгению Долматовскому в связи с каким-то из его печатных выступлений:

Ты Евгений, я — Евгений,

Ты не гений, я не гений,

Ты говно, и я говно,

Я — недавно, ты — давно, — также, наверное, гиперболизируют характеристики. Не поручусь, правда, что стихи написаны самим Евтушенко, а не кем-то от его имени (верю все же, что это евтушенковское — он человек яркий, нестандартный). Существенно иное — то, что стихи живут, причем уже вне конкретной ситуации и персонажей (кто там вспомнит, из-за чего сыр-бор горел?!), дополняя привычный эталон любопытной градацией (я — недавно, ты давно).

А вот ещё эпиграмма. Не на кого-то одного — на весь коктебельский пляж. Кто там на нем лежал, какие совписовские бонзы и функционеры, никто уж и не помнит, а эпиграмма осталась. Вот она, сила образного слова!

Лениво плещется волна.

Тела по берегу раскисли.

И много плавает говна

В прямом и переносном смысле.

Хотя, конечно же, говно — слово эталонное, богатство русского языка не оставляет его без оттенков (говененький, говнистый, говняный, говнюсенький), что обогащает и расширяет палитру нашего восприятия жизни. Когда-то Михаил Андреевич Глузский (вот и с ним мы простились; редкий человек, никогда ни от кого не слышал о нем худого полслова) на мой вопрос о режиссере, у которого он только что отснялся, ответил: "Человек он сложный. По-простому, говнистый". С тех пор невольно вздрагиваю всякий раз, когда слышу о ком-то: "человек он сложный".

Помимо степеней уменьшительных есть и степень превосходная: говней говна. Это заслужить не просто, но такие люди встречаются. Одну фамилию мог бы с уверенностью назвать, но не буду — чтоб не зазнался. Кстати, фамилия вполне ассенизационная.

Валентин Иванович Ежов, замечательный наш сценарист, автор "Баллады о солдате", "Белого солнца пустыни", «Сибириады» и многих ещё оставшихся в памяти картин, любит говаривать: "Все режиссеры — говны". Справедлив он или нет, не столь уж и важно. Естественно, что между двумя профессиональными цехами, кровно необходимыми друг другу, всякие могут быть отношения. А вот употребление множественного числа занимательно. Есть в этом какая-то рационально необъяснимая прелесть и тонкость. И даже уважительность к обругиваемым. Дескать, не то чтобы я вас всех считаю аморфной фекальной массой. Каждый в своем роде неповторим, удостоен этого именования строго индивидуально. А вот все вместе, извините, говны.

В общем, эталон — эталоном, а градации остаются. Скажем, из ученых трудов А.Ланькова узнал, что в корейском языке, помимо обычного слова, аналогичного нашему, было и почтительное слово «мэу», обозначавшее исключительно отходы жизнедеятельности королевских особ. Соответственно и специальный стульчак для высочайших особ именовался «мэутхыль». В иерархическом обществе, как видим, соблюдалась и иерархия экскрементов. Может быть, если тебя обзывали не просто какашкой, а подобострастным «мэу», это звучало уже почти как комплимент.

Или, возвращаясь в края родимых осин, тоже ведь видишь, что и дерьмо может быть разным. Скажем, просто насрать соседу — это месть. Подбросить ему же палочку дрожжей в дачный сортир — это месть страшная, запредельная. Это уже не просто смешать с говном, а с говном вскипевшим, взбродившим, осатаневшим, не знающим меры и удержу.

Здесь уже самое место вспомнить поэтическое наследие Александра Галича, одно из самых философических его стихотворений:

"В Серебряном боре, у въезда в Дом отдыха артистов Большого театра, стоит, врытый в землю, неуклюже отесанный, деревянный столб. Малярной кистью, небрежно и грубо, на столбе нанесены деления с цифрами — от единицы до семерки. К верху столба прилажено колесико, через которое пропущена довольно толстая проволока. С одной стороны столба проволока уходит в землю, а с другой — к ней подвешена тяжелая гиря.

Сторож дома отдыха объяснил мне:

— А это, Александр Аркадьевич, говномер… Проволока, она, стало быть, подведена к яме ассенизационной! Уровень, значит, повышается — гиря понижается… Пока она на двойке-тройке качается — ничего… А как до пятерки-шестерки дойдет — тогда беда, тогда, значит, надо из города золотариков вызывать…

Мне показалось это творение русского умельца не только полезным, но и весьма поучительным. И я посвятил ему философский этюд, который назвал эпически скромно:

ПЕЙЗАЖ

Все было пасмурно и серо,

И лес стоял, как неживой,

И только гиря говномера

Слегка качала головой.

Не все напрасно в этом мире

(Хотя и грош ему цена),

Покуда существуют гири

И виден уровень говна!"

Продолжая ход наших размышлений, замечу следующее. Говно, мой уважаемый читатель, как ты сам, возможно, знаешь или догадываешься, бывает не только натуральное. Где натуральное, там, раньше или позже, появляется и искусственное. Кучу вполне правдоподобного резинового дерьма разной расцветки ты можешь приобрести, к примеру, в магазине забавных ужасов на Старом Арбате. Жутко смешно подложить такой сюрпризец на ковер хозяевам дома или в кабинет дорогому начальнику и с компанией друзей наблюдать за реакцией. Что называется — уссаться-обосраться! Тут ещё и простор для творчества: сам изобрети, куда бы подложить эту остроумную штуку. Думаю, парни, первыми придумавшие этот «фекальный» бизнес, вдоволь насмеялись, особенно на пути из банка домой.

Теперь прогресс пошел дальше. Появилось ещё и говно виртуальное. Если ваш компьютер подключен к Интернету, остерегайтесь, как бы вам в него, простите за прямоту, не насрали. Говорят, какой-то швед придумал гадостный вирус, который запросто можно забросить по и-мейлу. Поначалу он себя никак не выдает, но где-то через месяц, включив компьютер, вы можете увидеть на дисплее: "Ты думаешь, что ты — Бог, а ты всего лишь кусок говна". И вместо каждого из сожранных файлов — надпись "Chunk of shit"1.

Кстати, об этом слове «shit». Мой однокурсник по Московскому полиграфическому институту Леня Дымшиц (прошу взять на заметку его однофамильцам и иным "шицам"), став гражданином свободной Канады, вынужден был сменить свою фамилию, по поводу каковой то и дело слышал хихиканье из-под ладошки. По-ихнему, по-английскому его фамилия значит примерно «тусклоговеный». Ну как с такой фамилией делать бизнес или устраиваться на работу!

В завершение главки — анекдот. Опять же философский.

В страшный зимний холод воробушек замерз и валялся камушком на мостовой. Шла мимо лошадь, насрала на него. Воробушек отогрелся, стал чирикать. Кошка услышала, вытащила воробья из кучи и… сожрала. Из этого три морали. Первая: не всякий враг, кто на тебя срет. Вторая: не всякий друг, кто тебя из говна вытаскивает. Третья, главная: сидишь в говне, так не чирикай.

Говно и политика. Что лучше?

Некоторые сортирологи, тщеславно пытаясь возвысить свой предмет, все же несколько переоценивают его, кто спорит, немалую роль в истории. Один из таковых, американец Дейв Барри в своей книге "Укрощение отвертки", например, пишет: "Все пытались ходить по таким делам не у себя в стране. И вот тысячи, допустим, французов совершали внезапный набег на Германию, облегчались и, напевая на радостях, возвращались домой. На следующий день ещё большее число немцев наносили ответный удар. В конечном итоге конфликт перерастал в войну, последствия которой были ещё ужаснее: не забывайте про лошадей". Понимаем, юморист. И все-таки это он слишком! Корни войны надо искать, по Марксу, в захватнической политике эксплуататорских классов или, по Льву Гумилеву, в пассионарном напряжении этногенеза. Но не в отсутствии же нормальных унитазов, в конце концов! Хотя, что говорить, наличие теплого клозета с хорошей сантехникой пассионарное напряжение все же слегка сбавляет.

С другой стороны, и народное поэтическое творчество склонно объяснять некоторые факты истории моментами чисто сортирологическими, что тоже навряд ли верно. Вот один из образчиков подобной, с позволения сказать, поэзии:

Колумб, на бочку взгромоздясь,

Сказал такую речь, к матросам обратясь:

— Товарищи матросы, король отказывается нам платить!

— Ах он нахал! Ах он подлец!

— Пойдем, насерим во дворец!

Тем временем король гулял по саду с Изабеллой.

И говорит: — Послушай Изабелла,

Не ты ли здесь набздела?

— Ах, что за свинство, за позор!

У меня десятый день запор!

— Не верю! Казнить тебя, засерю!

Так погибла королева Изабелла

За маленький кусок говна,

Величиной с индийского слона.