Дарья Калинина - Кража с обломом Страница 22

Я выжидательно уставилась на нее, пытаясь догадаться, какое новое безумство последует за этим выводом. Мариша моих надежд не разрушила, она сказала:

— Надо отправляться на поиски дома, где держат коров или, на худой конец, коз. Там точно будет сеновал, где мы и переночуем.

Так как стемнело уже давно и окончательно, то мне оставалось только вяло согласиться на это предложение. Подходящий дом нашелся тоже не сразу.

Предположение Мариши о промышляющих в окрестностях ворах было подтверждено тем, что почти все солидные домовладельцы держали цепных собак.

На привязи тем было смертельно скучно, и они приветствовали все живое, появляющееся в поле их видимости, заливистым лаем. Проникнуть незаметно на сеновал при таких бдительных сторожах было просто нереально. Конечно, мы могли бы договориться с хозяевами, вряд ли они стали бы особенно возражать, но Маришу одолел очередной приступ мании преследования, и ей всюду и во всех чудились враги.

— А вдруг тот симпатичный дедок, который курит на крылечке и к которому ты предлагаешь напроситься на ночь, одновременно является еще и родственником наших преследователей. Тогда ему ничто не помешает нас выдать, — говорила моя бдительная подруга. — Нет уж. Мы столько прошли, теперь нам обязательно должно подвернуться что-нибудь подходящее. В заброшенные дома нам соваться тоже не следует, там нас будут искать во вторую очередь, — предупредив готовое сорваться у меня с языка предложение, сказала Мариша.

И в самом деле, когда я уже перестала надеяться и начала с вожделением поглядывать на ржавые бочки, кусты сирени, мусорные свалки и трансформаторные будки, нам повезло, и мы наткнулись на три дома, между которыми стоял огромный сарай, являющийся именно тем, чем казался. Огражден он был чисто символически, и собаки тут почему-то безмолвствовали. Вероятно, они не считали сеновал своей собственностью, которую следует охранять, не щадя живота своего. Мы забрались внутрь, взбили сено получше и уснули почти сразу же. Конечно, если есть выбор, то советую оставить сеновал напоследок, удовольствие там спать весьма спорное, но если выбора нет, то лучше места для сна не найти.

Утром мы проснулись довольно рано, лично я так рано не просыпалась уже много лет. Выбравшись из сена и вытряхнув его из одежды, мы побрели к станции, поеживаясь от утренней прохлады и уповая в душе на то, что нашим преследователям, если, конечно, таковые вообще имеются, не удастся подняться в такую рань, и у нас будет шанс убраться в город незамеченными.

— Ничего себе ночка, — прокомментировала Мариша, оказавшись в электричке. — Лучше бы мы остались в Мишкиной квартире.

Я только скрипнула зубами и уселась подальше от окна, из которого дуло, и от Мариши, которая принялась уписывать вчерашние бутерброды с таким аппетитом, словно ничего вкуснее в жизни не ела. Я есть не могла, так как ежеминутно ожидала появления наших недоброжелателей. Но на каждой остановке в электричку садились пассажиры, и постепенно мы перестали опасаться, что нас прирежут прямо в вагоне. На глазах у стольких свидетелей я бы не рискнула, а вдруг среди них окажется один самоотверженный псих, который кинется на выручку жертве.

В городе мы прямиком отправились в тюрьму, на свидание к Маришиному жениху. Время все еще было раннее, но нас такие пустяки не могли остановить. К нашему удивлению, перед приемной уже скопилось несколько десятков человек, которые приехали сюда еще раньше. Мы заняли очередь и отправились пить кофе. Все кафешки, попадавшиеся нам по пути, по случаю раннего часа были закрыты, и нам пришлось сделать солидный крюк, прежде чем мы наткнулись на летнее кафе, которое как раз начинало функционировать. По правде сказать, оно представляло из себя лишь маленький ларек и несколько столиков под зонтиками. Но в ларьке продавали кофе из пакетиков, а больше мы ни в чем и не нуждались. Милый продавец дал нам по пластмассовому стаканчику, полному черной жидкости, и мы уселись под ближайший зонтик. Я вытянула ноги, вытянула из волос последнюю соломину и приготовилась наслаждаться жизнью. Этому моему намерению сильно помешала Мариша, которая неожиданно подскочила на стуле, разлила свой кофе и с криком:

— Мишка! Постой! — ринулась прочь.

Вернулась она уже через несколько минут, как раз к тому времени, когда я успела прийти в себя и купить ей новый стаканчик кофе.

— Представляешь, — огорченно поведала мне Мариша, отхлебнув из стаканчика, — мне показалось, что я увидела среди прохожих Мишку, в черной рубашке.

Я осмыслила услышанное и с жалостью посмотрела на подругу, представляя, как это, должно быть, тяжело, когда тебе мерещатся головы бывших женихов, завернутые в черные рубашки. Мало ей, бедной, призраков убитых любовников, так теперь еще и это.

Если так дело и дальше пойдет, то домой мне Маришу в кондиционном виде не доставить. Но зная, что пострадавшему надо дать выговориться, я для уточнения спросила:

— Так прямо в толпе и парила?

— Кто? — удивилась Мариша.

— Голова, — пояснила я, всячески стараясь показать, что все понимаю и волноваться Марише не следует, но она почему-то все-таки заволновалась.

— Как это парила? Она шла на плечах, то есть Мишка шел, а голова была у него на плечах.

— Одетая в черную рубашку, — уточнила я, продолжая делать вид, что ничего в этом факте странного не нахожу.

Мариша посмотрела на меня с некоторой опаской, что меня несколько обидело, в конце концов, ради нее же и стараюсь, и нетерпеливо объяснила:

— Мишка был одет в черную рубашку, вернее, мне показалось, что это Мишка. Я побежала за ним, но в толпе потеряла его и всего-то на какой-то миг, а когда увидела снова человека в черной рубашке, то, естественно, решила, что это Мишка, и поспешила за ним, но, догнав, выяснилось, что это совсем посторонний человек и даже прическа у него другая. Настоящего Мишку я упустила.

— Твой жених сидит в тюрьме, и ты сегодня идешь к нему на свидание, — рассудительно напомнила я ей. — А ты просто обозналась.

— Я не обозналась, потому что это был он. Что, по-твоему, я Мишку не узнаю? Хотя, конечно, может быть, и не узнаю. Все-таки больше года прошло. Наверное, ты права, и это был не он.

— Сейчас ты сходишь на свидание и сама во всем убедишься, — успокаивающе заметила я. — Пей кофе, а то совсем остыл.

Кофепитие мы растянули почти на целый час, Маришины нервы нуждались в успокоительном, а она уверяла, что кофе действует на нее именно как успокоительное. Во всяком случае, тот кофе, который готовят в таких ларечках и подают в пластмассовых стаканчиках. Поэтому когда мы вернулись к очереди, нас там с трудом узнали, но узнав, восстановили в правах, и мы оказались возле окошка. Мариша протянула туда свой паспорт, разрешение, обманом выманенное у судьи, а также свое заявление, и мы с трепетом стали ждать. Оказалось, трепетали мы не понапрасну, все-таки интуиция великая вещь, ведь подсказывала она мне, что не получится у нас так, как хочется, а я ей еще не верила!

— Такой у нас не содержится, — покопавшись в бумагах, произнесла девушка в зарешеченном окошке.

— Когда же его отправили? И главное, куда? — спросила Мариша с таким видом, словно у нас в стране наблюдается резкий дефицит исправительных учреждений и на всю страну это единственное.

— Не знаю, у нас его никогда и не было, — уверенно ответила регистраторша. — Откуда у вас сведения, что он тут?

— Родители говорили и друзья тоже, — растерянно пояснила Мариша. — И потом, он мне как-то раз написал, адрес был ваш.

— Этого быть не может, — еще более решительно ответила девушка. — Его тут никогда не было. Если хотите, то можете отправиться к начальнику, он как раз сейчас принимает, но он вам скажет то же самое.

И вообще вся картотека у меня.

— Может быть, он бежал, а вам не разрешено об этом болтать? — понизив голос до конфиденциального шепота; спросила Мариша. — Вы только кивните, если я права.

Девушка отрицательно затрясла головой и сказала:

— У меня нет никакой информации об этом человеке. К тому же у него такая фамилия, что если бы он у нас сидел хотя бы несколько дней, то я бы обязательно запомнила, но человека с такой фамилией на моей памяти у нас не было, а я работаю тут уже третий год.

Вид она имела настолько убежденный, что даже неугомонная Мариша прониклась ее словами и отошла от окошка, не устроив какого-нибудь спектакля по своей привычке.

— Как это возможно? — спросила она у меня. — Человек пишет письма из тюрьмы, а на самом деле находится не в ней, а где-то за тридевять земель. Квартира его продана, вещи исчезли, и сам он тоже. И кто мне теперь скажет, где и у кого ключи от моей квартиры? Кому этот обалдуй их мог передать, и главное, с какой целью и по какому праву? Я ему и ключи-то оставила чисто по рассеянности, а вовсе не для того, чтобы неизвестно кто из его приятелей стаскивал ко мне свежие трупы собственного, а хоть бы и не собственного изготовления. Я категорически против, так это дело не оставлю и домой возвращаться не собираюсь до тех пор, пока все не выясню до конца.