Галина Щербакова - Трем девушкам кануть Страница 22

И что вообще их много бродит по нашему белому свету, парнишек, готовых к наказанию еще до совершения преступления. Такая порода. Тельцы на заклание. Перед ним сейчас чистый вариант породы, без примесей, от него бы и вести размножение, чтоб уж окончательно, навсегда у всех последующих выработать эту готовность к смерти ли, к муке, к «напоморде», к плевкам, унижению… Да мало ли? Но, увы! Кроме чистой породы, сколько нечистой? С добавком вроде отчаяния и нахальства – не ты ли, Юрай, сам такой?

– У вас проходила, – а как еще это выразить? – покойница Рита Емельянова. Я хотел бы посмотреть результат вскрытия.

Мордатый густо захохотал, и в глазах его плеснулось нескрываемое торжество.

– Вам надо к главврачу, – сказал врач Володька, и Юрай отметил про себя – парень уже сконцентрировался. Еще минута – и исчезнет из поля зрения телец на заклание, и еще неизвестно, кто появится.

– Главный мне не нужен, – твердо заявил Юрай. – Мне нужен тот, кто делал вскрытие. Кто видел все собственными глазами.

– Что видел? – снова растерялся парень, а мордатый снова захохотал.

– Причину смерти. Какова причина смерти, – Юрай напирал, давил голосом.

– Рак, – промямлил Володька, но потом вдруг закричал: – Не было вскрытия, не было! Документ был из Москвы. Там такое написано, что нечего и резать. Метастазы уже пошли по кишечнику и позвоночнику.

– Откуда справка? – спросил Юрай.

И тут Володька оказался на высоте. Он назвал точный адрес больницы, и подпись главного, и даже номер телефона.

– Я запомнил, – тихо сказал он.

– Молодец, клизма! – крикнул мордатый. – Хоть что-то сделал, как умные велят. – И он постучал себя по груди кулаком и уже не смеялся, а матерился грубо и длинно, без искусства, но с чувством.

Все было просто, как три рубля. Вскрытие должен был делать он, мордатый, ему сказали – не надо, напиши заключение на основании московской справки. Он им сказал: «Пишите сами».

– Я ничего такого не подумал, – говорил мордатый, – просто я эту команду блядунов ненавижу уже тысячу лет. Наш главный прокурор, эта старая партийная вошь Емельянов. Я просто не могу им подчиняться, так сказать, по определению. Не могу, и все! Ну а Володька, он дурак и шляпа. Он у главного давно на крючке, но это тебя не касается. Он и написал заключение. И я, я! – ему сказал: «Вызубри назубок авторов этой липы».

– Почему липы? – быстро спросил Юрай.

– Не дают такое на руки, – ответил врач. – Ни больному, ни близким. Это ж приговор. Я, конечно, допускаю, что мог быть такой, как он, – мордатый кивнул на Володьку, – засранец без понятия, мог наваракать правду, одну только правду. Но кто-то же подписывал? Кто печать шлепал? Значит, не подписывал и не шлепал, если ни на одном этапе никто не закричал: «Караул!» Значит, липа… Грубая, на дураков липа, сделанная как приглашение к самоубийству. Знаешь, если такое прочтешь – жить не станешь. Это точно. Но на ту сволочь, которая написала это и выдала, я бы хотел посмотреть, хотел.

– Не собиралась она умирать, – убежденно проговорил Юрай. – Я с ней в том поезде ехал. Даже намека, что была у врача, не было…

– К ним! К ним! К блядунам! – сказал мордатый. – Хотя что тут можно сделать? Эксгумацию? Сроду тут такого не было. А возникнет расследование – его, – он показал на Володьку, – сделают крайним.

– Ну прямо! – закричал Володька, и в голосе его были испуг и уже полная готовность к поражению. – Они же мне приказали!

– Приказ письменный надо было стребовать, – заметил мордатый. – В наше сволочное время на все требуется бумажка.

– Кстати, – сказал Юрай, – на эту самую бумажку из Москвы глянуть бы.

– Забрал, – тихо ответил Володька. – Отец.

– А он говорит, что у него нет, – сказал Юрай.

– Забрал, забрал, – неуверенно бормотал Володька. – Это точно. Почему я и зазубрил. Они приходили тогда все. Отец, главный врач, муж… Отец мне пожал руку. Главный взял бумажку и отдал отцу. Это точно. Отец еще захлюпал носом. Вот, говорит, что осталось от доченьки… Его еще зять обнял и заплакал. А главный сказал: «Пошли отсюда, пошли…»

Вечером Юрай звонил в дверь Севе Румянцеву. Первое, что подумал Юрай, войдя в квартиру, что, с точки зрения забубенного обывателя, смысла умирать у Риты не было. Трехкомнатная квартира (вот что значит папа – хозяин города) была оборудована по лучшим образцам лучших каталогов. В ней было все – от двухкамерного холодильника до псевдотравяных ковриков в уборной. Видимо, красота этих ковриков заставляла хозяев держать уборную открытой, иначе откуда бы Юрай это узнал?

– Ты извини меня, – сказал он Севе. – Вообще это не мое дело. Но ты не думал, что надо было бы провести эксгумацию?

– Господи, зачем? – испугался Сева.

– Ты знаешь, мне очень подозрительна справка о ее болезни. Я говорил с врачами. Такое не выдают на руки. Как мог этот приговор быть на руках у Риты?

– Но был же! – ответил Сева. – Я его сам достал из сумочки.

– А не мог его кто-то туда положить?

– Кто?

– Ну хотя бы ее визави в поезде, которую ты устраивал в гостиницу «Юность».

– Я устраивал?! – воскликнул Сева. – С какой стати?

– Я был в гостинице, – сказал Юрай. – Говорил с Нелкой. Помнишь ее? Ты ей звонил и просил устроить Машу Иванову.

– Невероятно, – разволновался Сева. – Невероятно. Я лично никакой Маши не знаю. Но Нелке я звонил, и не один раз, а раз двадцать или тридцать. Все, кто едет в Москву, останавливаются в «Юности» с моей подачи. Возможно, кто-то меня просил об Ивановой. Но, убей бог, если я помню…

– Маша умерла тоже очень неубедительно, с точки зрения диагноза, – сказал Юрай.

– С точки зрения диагноза или с твоей точки зрения? – вдруг перебил Юрая Сева.

– Черт его знает, – ответил Юрай. – Мутная история. Был у нее какой-то таинственный любовник, наезжающий ночами.

– Не криминал, – ответил Сева.

– Да, конечно. Но Маша – сирота. Ни одна собака не взвоет, чтоб ее защитить после смерти. А у Риты есть ты. Про стариков я не говорю, им это не под силу. Ты тут свой человек, авторитет. Сходи к прокурору, попроси эксгумацию. Ну пусть это будет за мой счет, если там придется платить…

– При чем тут твой счет? – сказал Сева. – Если в этом есть нужда, то это делается официально, а не за чьи-то деньги.

– Но ты сам как считаешь? Тебе не кажется, что концы с концами не сходятся?

– У нас не было детей. Ты видишь, – он показал на квартиру, – тут должны были быть дети. Она не хотела проверяться здесь, потому что на другой же день все бы обо всем знали. Она сама решила ехать в Москву.

– И ей выдали эту справку?

– Не знаю, – покачал головой Сева, – она лежала у нее в сумочке. Ты хорошо знал Риту?

– Ну, как сказать… Давно когда-то, в школе.

– Рита была очень сильный и даже в чем-то жестокий человек. Она могла вытребовать, наконец, выкупить, выкрасть документ.

– Выкрасть и не прочитать? Она собиралась подвезти меня домой. Она была абсолютно как всегда.

– То, что ее нет, говорит о том, что она прочитала. А яд у нее был, и у меня есть. Мы когда-то давно оба решили, что физические муки нам не вынести, все, что угодно, но не боль… Да это не только мы… Я знаю, многие имеют на этот случай…

– Откуда?

– От верблюда. Если обо мне лично, то от одного аптекаря, не отсюда, не спрашивай… У Риты же – от отца. У того яд стоял в сейфе райкома. Начальники местные раз в два-три года яды свои обновляли. Это был целый ритуал. Силу старого яда опробовали на какой-нибудь твари, старой собаке, кошке… На птицах на подоконнике. Скармливали и наблюдали результат. Никогда не слышал? Напрасно. Провинциальные этюды…

– Я все как шелудивый о бане. Слушай, старик! Потребуй эксгумации. Ты же в своем праве.

– Я уже думаю об этом. Главное – как скрыть от стариков? Им это не вынести. Но для начала, для отправной точки, надо сделать запрос в московскую больницу… Я не помню, правда, какая… Это надо узнать в морге…

– У них нет справки.

«Не скажу ему, – подумал Юрай, – что знаю ее адрес. Я не скажу…»

– Значит, она у тестя.

– У него нет тоже.

– Он просто забыл. Засунул куда-нибудь… Я поищу… Обещаю… Я поищу… Странное состояние… Я только-только не то что успокоился, просто перестал раскачиваться… И вот снова…

Он встал, подошел к окну, отдернул штору и открыл балконную дверь. На подоконнике в коробке лежали вишневые сапоги и носок их торчал из-под крышки.

Сева жадно курил на балконе, а когда он повернулся, лицо его было залито слезами.

Во дворе дома Юрай встретил Нину Павловну.

– Ты ко мне? – спросила она.

– К вашему соседу, – ответил Юрай.

Он рассказал Нине Павловне про историю со справкой.

– Ну скажите, могло такое быть?

– Ну… Я без иллюзий насчет нашей медицины, – ответила Нина Павловна. – И справку выдадут, и словами скажут. Я столько раз сама через это проходила, дружок… Меня в этой истории другое удивляет – как сдал, как беспомощен Емельянов! Да случись такое лет пять тому назад, всех бы поднял! За границу бы дочь отправил.