Михаил Петров - Гончаров и кровавый бизнес Страница 22

- Сделать это было нетрудно. Мне сразу показался странным тот факт, что рок-группа неожиданно заиграла прямо на финише заезда. Они-то мне и сообщили, что приказание им передал некто Иванов Сергей, так было обозначено на его служебной карточке.

- А от кого исходило приказание?

- К сожалению, этого я не узнал. Об этом Сергей рассказать не успел. Его у меня на глазах убила какая-то сволочь, вероятно, тот же снайпер, что снял и Борьку.

- Как ты думаешь, почему был убит Кондратьев?

- По моему предположению, нужно искать причину в тотализаторе.

- Правильно, я тоже так думаю.

- А чего думать? Тут и козлу понятно...

- Заткнись, недоносок. Можешь считать, что я тебе поверил, только один хрен - отпускать тебя отсюда нельзя, придется тебе обуваться в каменные галоши. Эдик! - крикнул он в сторону двух скучающих оболтусов с автоматами и дубинками. - Тебе рабы не нужны? А то не знаю, куда этого героя девать. То ли сразу в расход, то ли пусть поживет маленько.

- Какой базар, Стас, конечно нужны, - после секундного замешательства горячо заговорил рыжий Эдик. - У нас вчера как раз один синячина отдал концы, полез на емкость брагу посмотреть, ну и, само собой, кувыркнулся. Пока мы его баграми нашарили, он уже и наглотался. Вчера и отпевали! довольный своей шуткой сочно заржал автоматчик.

- А если надо, так уводи поскорее, - указав на меня носком ботинка, разрешил Стас. - Забирай быстро, пока не передумал. А партию бомжей мы вам уже подбираем. Дней через пять подгоним, ваши-то уже полудохлые, рогом не шевелят. Топить их пора.

- Да вроде бы еще ничего, ползают помаленьку.

- Ты этот свой гуманизм мне брось, сейчас он не в моде.

Подталкиваемый автоматным стволом, я прямехонько выкатился в разливочный цех подпольного спиртзавода и на секунду остолбенел, пораженный увиденным. Страшен был не столько цех и оборудование, сколько контингент, его обслуживающий. Ходячие мертвецы обоего пола двигались сонно и неуверенно, как в замедленной съемке. Возраста они были самого разного, но всех их объединяло полное отупение и отсутствие мысли. Торчащие кости рук и ног с трудом покрывала какая-то невообразимая рвань, найти которую было мудрено даже на помойке. Грязные, нечесаные патлы либо торчали соломенными снопами, либо были плотно затянуты в тяжелые колтуны. Страшно! Как будто сама старушка Смерть выпустила своих питомцев немного погостить в нашем мире. Черные провалы глазниц, беззубые, втянутые рты, обтянутые серым пергаментом скулы и ногти. Эти ногти мне не забыть никогда. Длинные и белесые, как картофельные ростки, они задевали друг за друга и путались, мешая работать. Я сразу понял, что если мне и суждено остаться в живых, то этот танец длинных ногтей мне не забыть никогда. Казалось, они тянулись из самых могил, чтобы задушить все живое.

- Ты что, козел, спятил? - больно ткнув меня стволом под лопатку, спросил рыжий. - Вставай к столу, будешь составлять готовые бутылки в ящик. И запомни, одна разбитая тобой бутылка - это один удар резиновой дубинкой. Каждый час - перерыв пять минут. Рабочий день двенадцать часов. Госпиталя у нас нет. Если упадешь - дорога одна, на дно реки. Мочиться можешь прямо на месте, в желоб. По большому терпи, если нагадишь - три удара дубинкой. Все, инструктаж окончен, приступай.

Работа оказалась несложной. Мне приходилось втыкать в ящик не более четырех бутылок за минуту. За час я наполнил двенадцать ящиков. По свистку работа была приостановлена и все дружно кинулись к корыту, наполненному суррогатной водкой, а у меня появилось пять минут, чтобы детально рассмотреть все устройство этого грандиозного свинарника, куда мне посчастливилось попасть. Как я и предполагал, помещение представляло карстовую камеру довольно больших размеров. Ее длина составляла не меньше двадцати пяти метров при десятиметровой ширине. Центральное место у дальней торцовой стены занимал перегонный куб внушительных размеров. Его неторопливо и заботливо прогревали голубоватые газовые языки. Из купола причудливо изогнутая труба входила в конденсатор-холодильник, а из него уже охлажденный пар тонкой струйкой попадал в двухступенчатый фильтр. Последним этапом этого удивительного процесса являлся смеситель, где спирт, согласно его крепости, разбавлялся тем или иным количеством воды, чтобы в итоге получился ГОСТ, завещанный нам самим Менделеевым. Из смесителя выходил тонкий капроновый шланг, разливающий вставлял его в пустую бутылку, которая по заполнению переходила в руки пробочника. В его обязанности входило навинчивание пробки. Потом бутылка передавалась зажимщику, который, действуя специальным ключом, закатывал края жестяной пробки. Дальше наклейщик приляпывал на вверенную ему бутылку этикетку с авторитетной надписью "Столичная". Наконец, на последней стадии "Столичная" получала поддельную акцизную марку, через мои руки попадала в ящик и была готова к законной реализации. Обслуживали этот хитрый конвейер около десятка полудохлых рабов. Примерно столько же выполняли вспомогательные функции, как-то: поднос и вынос пустых и полных бутылок, складирование, поддержание заданной температуры парообразования и так далее. На охрану этого изможденного, полупьяного тараканьего стада было выделено восемь мордоворотов, вооруженных автоматами. Смешно, но каждый из них мог бы справиться и подавить "восстание рабов" единолично, причем безо всякого оружия, просто голыми руками.

Из-за горячего куба и зловония браги воздух казался невыносимым. Винные мушки роились мириадами и в отличие от меня чувствовали себя прекрасно. Опьянев от счастья, они лезли в рот, нос и глаза, докучая даже бесстрашной охране. Облепив плафоны, их черные тучи перекрывали свет. В общем, к концу рабочего дня я был недоволен условиями труда и потому решил при первой же возможности самовольно оставить конвейер. Когда прозвучал сигнал отбоя, я подумал, что перегонный куб остановят до следующего утра, но каково же было мое удивление, когда на смену нам из боковых нор и проходов поползли заспанные похмельные бомжи. Итак, завод гнал продукцию в две смены.

Отпущенные на двенадцатичасовой отдых рабы прежде всего совершили обязательный ритуальный ход вокруг корыта. Потом, подгоняемые конвоем, расползлись по своим камерам. Не зная, куда податься, я нерешительно топтался возле выхода, пока на меня не обратил внимания начинающий, но подающий надежды садист. Почуяв во мне какую-то опасность, он без лишних слов перетянул меня дубинкой и, счастливо захохотав, объявил:

- Пацаны, иди сюда! Этот вонючий люмпен хотел делать ноги. Надо ему их поотшибать. Уговор, бить только один раз. Чур, я первый! А-а-на, мой сладкий!

Нестерпимая боль молнией вонзилась в кости голени и отрикошетила куда-то в затылок. Непроизвольно, неожиданно для себя я заорал и рухнул на колени.

- А-а-а! Козел! - захлебываясь восторгом и вседозволенностью, завопил садист. - Заломил я тебя! Подогнул копыта! Вставай, говно пролетарское! Другим тоже хочется! Вставай, а то замочу! - Дернув затвор автомата, он ткнул стволом мне в рот; с треском и хрустом посыпались зубы, мгновенно рот наполнился густой, соленой кровью.

Был момент, когда я подумал: чем так, лучше уж сразу! Но эту идиотскую мысль я отогнал сию же секунду. Жить стоило хотя бы затем, чтобы посмотреть в глаза этого подонка, когда он окажется на моем месте. Превозмогая боль, я встал, и опять удар, такой же сокрушительный, сбил меня с ног. Плохо соображая, я вновь попытался подняться, но теперь уже не мог физически. Что-то он мне перешиб в коленном суставе. Словно корова с перерезанными поджилками, я ерзал на заднице, мычал и плевался кровью под счастливый гогот озверевших ублюдков.

- Ну вот и отпрыгалась блоха голозадая, - удовлетворенно констатировал садист, - а чтобы лучше помнил, можно еще...

- Кончай, бычара! - Общее веселье неожиданно прервал голос рыжего. Совсем забурел, что ли? Смотри у меня!

- Да кто ты такой? Знаешь, где я тебя видел?

- Все, бычара, достал ты меня. Завтра же доложу Стасу, как ты за неделю замочил трех рабов, а за них, между прочим, бабки уплачены. Пусть копейки, но все равно бабки. В общем так, если этот раб к завтрашнему дню не встанет на ноги, то пеняй на себя. Разговор окончен.

* * *

Со всевозможными почестями меня доставили в самый комфортабельный номер этой гостиницы, и ко мне был приставлен какой-то хмырь, упорно называвший себя врачом. Он почти безостановочно массировал мои ноги, делал водочные компрессы и не умолкая балаболил.

- Ничего страшного. Все как на собаке заживет. Подумаешь, по ногам оттянули, мне зимой ключицу сломали, и ничего, зажило. Ты, брат, главное не расстраивайся, не впадай в транс и меланхолию. Это последнее дело. Не переживай, не нервничай. Сам знаешь, все наши болезни от нервов. Зачем же лишний раз себя бичевать. Толку-то? Уж коли попал в дерьмо, так и сиди тихо, не чирикай. Какая польза от твоего чириканья? А ровным счетом никакой. Кроме неприятностей, ты ничегошеньки не добьешься. А если будешь спокойно себя вести и все воспримешь и примешь как оно есть, то уверяю тебя, со временем ты начнешь находить в этом гнусном существовании даже свои маленькие радости и прелести. Я понимаю, что это придет не вдруг, не сразу, но и истина открывается не в пять лет. Взять, к примеру, меня. Кем я был три месяца назад? Таким же рабом, как и все. Вламывал по двенадцать часов, глотал их мерзкую водку, каждый день подвергался побоям и уже молил Бога поскорее меня прибрать. А кем я стал сейчас? И скажу-то - не поверишь! Лаборантом. Да-да, лаборантом! Проверяю их зелье на паршивость. Оно конечно, здешняя водочка не фонтан, проверяю я ее крепость, ну и конечно, чтобы в ней не было откровенного яда. Чтобы человек, ее купивший, загнулся не в одночасье, а то неприятность может произойти. Зацепят продавца, тряхнут хорошенько, а через него и до нас добраться могут. Нехорошо! Сколько людей сразу лишится куска хлеба! На выявление ядов анализы я провожу серьезные, если что не так, сразу даю красный свет, но бестолково своей властью не пользуюсь. Только уж когда предел в пять раз выше нормы. Потому-то и авторитет у меня немалый, и уважение, и питание почти такое же, как у караульных. Мне даже женщину одну в помощницы определили. Хорошая женщина, бывшая певичка, пьет только много, зато, когда выпьет, такие душевные романсы поет - заслушаешься.