Оксана Обухова - Рефлекс убийцы Страница 22

Раскрытая автомобильная дверца будто обнаружила разверстый могильный зев. Жадный, но терпеливый. Пугающий и черный.

Сзади невозмутимо топтался Архипов. Видать, подумал — скрутило у бабки спину…

И объяснения лому испугу не было.

Как будто накатила одномоментно тревожная полна и схлынула.

Но ноги к месту приросли.

— Баба Надя?.. — показалась из салона голова Алеши, нагнувшегося над пассажирским сиденьем. — Вы что-то забыли?..

— Нет, Алеша, все в порядке, — соврала Надежда Прохоровна. Неловко переставила ставшую вдруг ватной ногу внутрь салона и нешуточным усилием воли заставила себя не выдернуть ее обратно.

За спиной согнулся Пал Палыч.

— Вы хорошо себя чувствуете, Надежда Прохоровна? — спросил заботливо.

Бабушка Губкина молча забралась на переднее сиденье — в горле першило, спина заледенела, — положила на колени сумочку, подняла глаза на ветровое стекло: перед носом болталась на шнурочке свисающая с зеркала зеленая елочка.

Автомобильный ароматизатор.

Болтался и, наверное, распространял повсюду лесной дух. Смолистый запах сосен и еловых лап.

Как на могиле Васи.

Надежда Прохоровна незаметно перекрестила живот, выдохнула облегченно: спаси, Господи, испуг навеял запах. Автомобильный ароматизатор — зеленая елочка — провонял машину лесом и нагнал на пассажирку ночной жути. Напомнил Васину могилу, саму чуть вслед за мужем не отправил…

Надежда Прохоровна незаметно сплюнула через плечо, сказала:

— Трогай, Леша. Бог даст, доедем.

От пережитого испуга отходила долго. Километров десять. Казалось бы, объяснение могильной жути найдено: хвойный запах. Сиди и радуйся — домой живая-здоровая едешь!

Но страх не отпускал.

Сгустился за спиной. Скреб по нервам шуршащим пугающим шепотком — напоминал: я тут, я никуда не делся… Не скроешься, не удерешь!

У Надежды Прохоровны от этого вызывающего воспоминания шороха даже лопатки взмокли. Давненько не испытывала она подряд такого ужаса: вчера любимый мертвец с ромашкой приходил, сегодня…

Сегодня тоже как будто вдогонку отправился…

Машина подпрыгнула на кочке, за спиной что-то отчетливо зашебуршело, зашептало, шлепнуло…

— Что там у тебя, Алеша?! — не выдержав, притиснув сумочку к груди, нервно вскрикнула Надежда Прохоровна.

И получила неожиданно вразумительный ответ:

— Так веники. Купил на дороге.

— Какие веники? — оторопело проговорила баба Надя, развернулась на сиденье всем корпусом к Алеше — грудь жестко ремень безопасности перетянул.

— Простые, — недоуменно отозвался воспитанник. — Березовые и можжевеловые. Завтра с Настасьей в баньку сходим… Попаримся, давно собирались.

Веники… За спиной шептались и распространяли обморочный запах простые веники?!

Господи, Твоя воля!

Разве можно быть такой бестолковой?! Придумала тоже лапы еловые, старые могилы…

Надежда Прохоровна суматошно закопошилась в сумке. Выдернула сотовый телефон, быстро нашла в нем номер Архипова…

Дисплей мигнул синим светом, и телефон издох от голода.

Ах незадача, ах невезение! Совсем, балда стоеросовая, из виду упустила — мобильник полчаса назад начал писком напоминать: накорми меня, Надежда Прохоровна, накорми!

(У Надежды Прохоровны вообще с электронными приборами своеобразные отношения сложились. Она даже с утюгом порой беседовала: «Что, миленький, опять перегрелся? опять шнуром запутался?» Могла пылесос обругать: «Эх, дуралей, снова какую-то дрянь сожрал, да?»

Разумный же мобильный телефон одушевлялся бабой Надей безоговорочно. Она его в чехольчик как спать укладывала.)

Бабушка Губкина решительно схватила за рукав водителя:

— Вернуться надо, Алеша.

— Зачем? — опешил старший лейтенант. — Забыли что-то?

— Да. Сказать.

— Кому?

— Пал Палычу.

— Возьмите мой сотовый и позвоните, — упрямился Алеша.

— Так телефон записан у меня! — плаксиво взвыла баба Надя. — А мой мобильник издох!

Машина плавно съехала к обочине, сгущающаяся метель тут же облепила снежными плюхами боковые окна…

— Надежда Прохоровна, — Алеша глядел с укором, — Москву скоро заметет. Встанем в пробки. Может быть, поедем? Недалеко осталось… Позвоните Пал Палычу с домашнего телефона или зарядку вставите… Я бы дал свой «прикуриватель», но у вас зарядка толстая…

Надежда Прохоровна повернулась вперед, сложила руки под грудью, помолчала намного.

— Поехали, — сказала мрачно. Видать, сегодня день такой — запаздывают умные мысли. Не успевают за событиями.

Мимо «форда» огромными зыбкими тенями проносились большегрузные машины. Встречный ряд метель совсем скрывала, только по противотуманным фарам встречные машины и угадывались…

Алеша водитель неопытный. Машину обратно на дорогу выводил — чуть шею не свернул. Доехать бы…

Надежда Прохоровна смирилась с мыслью — обождать придется. Поправила сползающую шапку и укорила себя за старческую самонадеянность.

Во время «смешного постельного эксперимента» ведь думала что-то не так, чего-то не хватает!

Но упустила мысль. Не стала «дорабатывать» воспоминания! Уцепилась за ночную рубашку…

А ведь скользила догадка. Теребила. Не отпускала, спряталась на задворках сознания и всколыхнулась, как только еловым запахом из машины дохнуло.

Теперь понятно. На «следственном эксперименте» не хватало запаха. Елового, казалось бы, душистого… На самом деле — можжевелового, едкого. Принесенного из бани.

Тот, кто входил ночью в номер, принес на одежде и волосах банный дух. Оставил его в спальне возле кровати — как близко подходил, ну просто жуть берет! — забыл в просторной гостиной…

Надежда Прохоровна как представила стоящего над ее постелью убийцу, так чуть ог воображенной жути сердечный приступ не получила.

Ведь в номере убивец семь минут провел! Что делал? О чем думал?

Может быть, о том, что легче спящую бабушку подушкой придушить, коли стакана с водой возле кровати не нашлось?

Как долго он соображал? Как быстро стакан с зубными протезами на полочке в ванной обнаружил?

Долго, поди…

Ох, страсти Господни! Спаси и сохрани.

Не думать, не думать, не думать. Осталась и живых и слава Богу.

— Алеш, ты не знаешь, можно попеременно, за раз, париться в сухой бане и в русской парной?

— В смысле? — не понял озабоченный трудными дорожными условиями старший лейтенант.

— Ну… можно после сухой бани в «мокрую» идти? Не вредно?

— А я откуда знаю?.. Мы или-или ходим…

Понятно. Жаль. Если бы два вида бань нельзя было совмещать, совсем просто было бы. Надежда Прохоровна совершенно точно знала, что в русской парной «шлепались» вениками Сева и Аня. Кто еще там был, можно было бы выяснить, позвонив Палычу, уж тот бы догадался, как вызнать это у гостей…

Но если и в той и в другой бане парились все совладельцы холдинга… Задача усложняется невероятно. Любой из них мот принести хвойный запах на банном халате…

Надежда Прохоровна достала из сумочки карамельку, наградила себя сладеньким за догадливость… В принципе разговор с Палычем действительно ждет. Ничего существенного из него, может, и не получится: банный дух мог равномерно распределиться на всех гостей.

Хотя… хотя… Стол для чая накрывали не возле русской парной, откуда можжевеловый дух валил, а все-таки поблизости от сауны…

Перед самой Москвой встали в пробку. Алеша устало потягивался, зевал, кнопочками магнитолы баловался…

Диджеи «Русского радио» упражнялись в остроумии, пара фразочек заставила пенсионерку Губкину укоризненно фыркнуть.

— Надежда Прохоровна, посмотрите в бардачке, там новый диск лежит с Погулиным. Я для тети Сони романсы купил, послушаем.

Надежда Прохоровна послушно открыла бардачок — в нем зажглась незаметная тусклая лампочка, — нашарила под толстыми перчатками плоскую коробочку, вытащила ее наружу…

— Нет, баб Надь, это Шакира. Я ее новый диск для Насти в Интернете «нарезал»…

— Что?! — Тонкий пластмассовый футляр с диском выскользнул из рук Надежды Прохоровны, скатился по коленям, свалился на пол. — Как ты сказал?.. — прошептала бабушка Губкина помертвелыми губами. — Шаки…

— Шакира. Американская певица. Настасья ее любит, — объяснил Алеша и зевнул.

Надежда Прохоровна так и окостенела: с приоткрытым ртом, распахнутыми глазами, в съехавшей набекрень шапке.

«Шакира». Ими из последних слов Богрова. Не «шкура», не «шкира»… Шакира!

Михаил Богров сказал перед смертью — «прости, Шакира».

Его голова лежала на коленях бабы Нади, он смотрел на кого-то в гостиной. И говорил не в пустоту — кому-то. Тому, кого называл именем американской певицы.

Убийца — женщина. А Миша с ней прощался.